* * *
Их совместная жизнь напоминала американские горки: они сначала ссорились, что доходило до того, что Кихён почти собирал вещи и возвращался то к родителям, то к Хёнвону (ключевое слово — почти). Минхёк всегда его останавливал, а потом начинался очередной «медовый месяц». Конечно, это не было похоже на идеальную «семейную» жизнь, как показывают в фильмах. Но почему-то именно после этих ссор Ли ощущал, насколько сильно он любит Кихёна. Возможно, потому что ссоры показывали, что они не идеальны, а то, что они продолжали оставаться друг с другом, — что они готовы терпеть эти недостатки и меняться друг для друга. И он был уверен, что Кихён чувствует то же самое. Это было видно в его глазах, его прикосновениях. — Я встретился с мамой, — за одним из ужинов сказал Кихён. Розовый цвет немного смылся, став более нежным, и теперь он напоминал Ли лепестки сакуры. Минхёк, который до этого радостно щебетал о том, что нашёл новое место, которое хочет нарисовать для задания, связанного с пейзажами, замолк в ожидании продолжения. Он знал, что это не первый раз, когда с Кихёном хотела связаться его мать, но это впервые получило продолжение. Ему было одновременно и страшно, и любопытно. — Отец в больнице, — казалось, что Кихён долго пытался подобрать слова, только Минхёк не знал, почему. — И она попросила, чтобы я сходил к нему… — Они приняли тебя? — перебил Минхёк. Что-то ему подсказывало, что нет. — Не совсем, — Кихён сделал тяжёлый вздох, — точнее, совсем нет. Она хочет, чтобы я сказал, что наши отношения не серьёзны, чтобы я перестал «валять дурака» и вернулся домой. Минхёк открыл рот, чтобы возмутиться, но не сделал этого. Он понимал, что Кихён сам должен с этим разобраться. И ему делала больно мысль, что Ю может сделать выбор не в его пользу — несмотря на то, что они не раз говорили, что любят друг друга, но Ли сомневался, что его парень действительно понимает самого себя, и что воспринимает слова Минхёка всерьёз. — И что ты ответил? — поникшим голосом спросил он. — Я сказал, что подумаю, — в тон ему ответил Ю. Тот, скорее всего, почувствовал изменившееся настроение Минхёка. «О чём тут думать?» — пронеслось в голове Ли, но он только кивнул. Он сам не заметил, насколько его напрягла эта ситуация. Минхёк быстро закончил есть. За вечер он больше не проронил ни слова, только что-то рисовал в своём скетчбуке простым карандашом. Это был опять Кихён, но в очень мрачных тонах. Настроение художника сильно отразилось на рисунке. Он пошёл спать позже Кихёна, поэтому застал уже сопящего парня. Аккуратно пробравшись под одеяло, он крепко прижал к себе Кихёна, будто боялся, что тот уйдёт.* * *
Кихёну понадобилась неделя, чтобы обдумать всё. С одной стороны был Минхёк, милый щеночек, которого Ю любил, правда любил, а с другой были родители, которые его вырастили и дали всё то, что сейчас у него есть. Самое отвратительное, что может преподнести судьба, — это выбор между любовью и родственными связями. Самым болезненным для него из этого было то, что Минхёк замкнулся. Они всё так же были вместе, Ли продолжал иногда отпускать неуместные выходки и смеялся, но Кихён точно чувствовал, что тот боится. Это было в его глазах и в том, какими нервными порой были его движения. И Ю не понимал этого страха. Ю, конечно, мог сказать родителям то, что они хотели, но это было бы предательством чистой любви Минхёка. Он не хотел так поступать. Он не хотел заниматься обманом, не хотел опять скрываться и не хотел ранить того, кого любит. В среду после занятий он дождался Ли возле выхода из университета. — Я сегодня пойду в больницу к отцу, — сказал он, когда парень по привычке чмокнул Ю в щеку. Минхёк кивнул. Кихён видел, как тут же погас огонёк хорошего настроения в глазах парня. И это очередной раз ранило его сердце. — Пойдёшь со мной? — продолжил он. Это было частью плана. Чтобы исключить возможные сомнения Ли, тот должен был сам всё увидеть. — Мне нужна твоя поддержка. — Хорошо, — ещё раз кивнул Минхёк. Он осторожно взял ладонь Кихёна в свою. Путь до больницы они провели в тишине. Но руки всё ещё были скреплены в замок. Кихен не обращал внимания на некоторые косые взгляды и шёпоты, потому что он чувствовал, что так правильно. И если он будет стыдиться отношений, пускай и однополых, то они долго не протянут. В больнице они быстро разобрались с тем, куда идти. И Кихён оставил Минхёка ждать у палаты своего отца, а сам зашёл. Жалюзи были открыты: Ли все мог и должен был увидеть через большие стеклянные перегородки. Зеленоватые стены и запах лекарств не вызывали чувства комфорта или заботы. У господина Ю было больное сердце, и Кихён об этом знал. То, что у него случился удар, было также неудивительно. И Кихён должен был что-либо чувствовать, но этого не было. Возле койки с отцом сидела мать. Правда даже так она выглядела, будто всё ещё подчинялась своему мужу, пускай он сейчас и ослаб, а у неё была хоть какая-то временная свобода и превосходство. — Здравствуй, отец, — Кихён поклонился. Мать на него только глянула, а отец в повелительной манере махнул ослабшей рукой. Он видел в их глазах то ли презрение, то ли разочарование. Возможно, всё сразу. Мать просила вернуть натуральный цвет. Он этого не сделал. В другой бы ситуации в него бы уже кинули песок. — Я подумал о том, что ты предложила… — Кихён, — тихо окликнула его мать, кажется, она догадалась. — Нет, мама, — быстро прервал её он. — Я подумал, но не изменил своего мнения. Я люблю Минхёка и не собираюсь говорить в угоду вам, что этих чувств нет. Мне всё равно, что вы мои родители. Вы можете сколько угодно говорить, что вырастили меня и так далее, но вы никогда не дарили мне той любви, в которой я нуждался, в которой нуждаются все. Минхёк мне её дарит. И это взаимно. Кихён говорил резко и очень серьёзно, чтобы его родители поняли уж точно, что он не изменит своего мнения. После этого он развернулся и вышел за стеклянные двери, не собираясь выслушивать что-либо. В коридоре его ждал нервничающий Минхёк. Его глаза были полны беспокойства. И Кихён рад был бы сказать, что это конец, и сейчас всё будет в порядке. — Кихён, как ты можешь?! — мама выбежала за ним вслед. — Твоему отцу плохо! — А мне не было плохо всё это время?! — вдруг сорвался Кихён. — Послушайте, — вмешался Минхёк, закрывая собой своего парня, — вы не можете ему что-то говорить. Вы дали ему одежду и крышу над головой. Но вы не можете зваться его матерью. Вы не дарили любовь, вы не успокаивали, когда он плакал, когда он ошибался, вы только и могли, что кидать в его лицо песок. Если вы не заботились о нём, как вы можете требовать, чтобы он продолжал потакать вашим приказам? — Как ты смеешь… — госпожа Ю вся покраснела. — Пойдём, — Минхёк только мазнул по ней взглядом. Ему было всё равно на все правила приличия и так далее. Если он кого-то не уважал в принципе, то он не собирался перед ними распинаться. Минхёк взял Кихёна за руку и быстрым шагом стал уводить. Ю еле успевал за ним, но он продолжал следовать. Он надеялся, что это последний раз, когда Ли сомневался в его чувствах.* * *
Зима закончилась так же, как и проблемы. Минхёк расцвёл, словно какой-то очень яркий цветок. Потому что он чувствовал любовь в себе и в Кихёне. Это было лучшее чувство в мире. — У меня кое-что для тебя есть, когда придём домой, — сказал он, когда они возвращались из парка. Как истинный романтик, он потащил Кихёна на цветение сакуры, не то чтобы тот сильно сопротивлялся. — Что ты там придумал? — подозрительно спросил Кихён. Они шли рука об руку. И взгляды уже не казались такими напрягающими, как раньше. — Узнаешь, — протянул Минхёк. На его лице была широкая улыбка. Ю только покачал головой. За время их отношений у него уже выработался иммунитет ко всякого рода подаркам, встречам, идеям и так далее по списку. Солнце пригревало, а распустившиеся цветы источали приятный сладковатый запах. Весна. Они не торопились, хотя, честно признаться, Кихёну было интересно, что там такое приготовил Ли. Это было что-то вроде игры с подарком в конце. Добраться они до дома смогли только через час, хотя, по факту, до дома было полчаса. Но Минхёку нужно было несколько раз остановиться, сделать селфи и «О, смотри, утки», и «Давай напишем наши инициалы на той стене Влюблённых». Измотанные, они ввалились домой, тут же скидывая ботинки. Дома было прохладно, как всегда, в принципе. Теперь Кихёну приходилось платить за обучение самому, поэтому они теперь экономили и на электричестве, и на отоплении, и на питании. — Закрой глаза, — сказал Минхёк, усадив Кихёна на кровать, заменяющую им ещё и диван, а потом скрылся где-то в коридоре. И Кихён сделал, что сказали. Из коридора послышалось какое-то шебуршение, а потом топот Ли. — Открывай. Сначала Кихён не понял, что держит брюнет, а потом до него дошло. То был портрет Кихёна, нарисованный акварелью. Ли использовал очень мягкие тона, что придавало картине какой-то пастельности, чувственности. Ю знал, что в своих рисунках Минхёк отражает, фактически, свою душу. И по этому портрету он мог сразу сказать, что у Минхёка прекрасная, нежная и, главное, счастливая душа. Ю и раньше знал, что Минхёк его рисует. Но, как правило, это были обычные зарисовки в карандаше в скетчбуке. А тут целое полотно. — Почему, — начал он нежно, — тебя здесь нет рядом? — вопрос был глупым, потому что портрет — это портрет. Но Кихён правда хотел бы, чтобы теперь, даже на картинах, они всегда были с Минхёком вместе. Минхёк, видимо, не ожидал такого вопроса, какое-то время пялясь на губы, с которых слетели эти слова. — Потому что я всё делаю для тебя, — сглотнув, ответил он, отставляя картину к стене и усаживаясь рядом. — Я сделаю всё для тебя, жертвуя собой. Если попросишь, даже солнце достану. — Моё солнце — это ты.