Merrow

Мерроу — ирландская русалка. Известна любовью к музыке и красной шапкой. Если похитить последнюю, то мерроу будет жить с вором, пока не найдет её, а затем вернется в воду, оставив человеческую семью.       Этой ночью Эйслинн снова проснулась от пьяных криков Гарбхана. Она сдавленно застонала, уткнувшись лицом в подушку. Весь день она провела в своём наделе, пропалывая овощи и лечебные травы, поэтому растревоженная спина болела просто невыносимо. Ей совсем не хотелось вставать, но тихий плач, доносящийся с улицы, всё-таки заставил её подняться с постели.       Мерри стояла в одной тонкой рубашке на пронизывающем ночном ветру. Эту девушку Гарбхан привёл в деревню месяц назад и при всех объявил своей женой. С тех пор каждые несколько дней он бросался на Мерри с упрёками и обвинениями. Эйслинн даже не нужно было прислушиваться, чтобы знать, что он сейчас ревел во всё горло:       — …снова ходила туда! Чем я тебе не люб? Чем тебе не угодил? Почему ты ходишь туда и сидишь, пялясь в чёртово море? Чего ревёшь, я же тебя пальцем не тронул, рыба ты снулая!       Мерри, испуганная его громким голосом и устрашающим видом, молча плакала, и огромные слёзы, катящиеся по щекам, в свете луны казались морскими жемчужинами. Однажды, когда Эйслинн возила свой урожай на ярмарку в город, она видела даму в бледно-голубом платье, на которой красовалось ожерелье из жемчугов, обвивавшее шею в семь рядов. Но те жемчуга не шли ни в какое сравнение с огромными перламутровыми каплями, текущими по щекам девушки.       — Гарбхан, оставь бедняжку в покое! — гаркнула Эйслинн, — сколько уж ночей ты не даёшь мне спать из-за своей блажи про море? Иди проспись, а потом придёшь за своей женой!       Эйслинн была известна на всю округу дурным нравом и твёрдостью кулаков, даже Гобана, деревенского кузнеца, она была сильнее. Только в былые времена. Сейчас же сила в руках осталась, но спина подводила. Однако, старая память была всё также крепка, и Гарбхан не осмелился ей перечить. Она спокойно увела Мерри в свой дом, как уводила уже несколько раз, защищая от гневных вспышек супруга.       — Вот что, милая, — спокойно сказала ей Эйслинн, — сейчас выпьем травяного отвара, ты успокоишься, и мы пойдём спать.       Её гостья робко кивнула, стирая слёзы с бледных щёк.       — И как ты только согласилась пойти за Гарбхана? — вздохнула Эйслинн, — мужчина-то он, конечно, видный, но ведь пьёт беспробудно.       Та закрыла глаза и снова залилась безутешными слезами. Она похлопала девушку по плечу и решила добавить в успокаивающий чай большую ложку мёда.       — Вот что, Мерри, — начала она, протягивая бедняжке кружку со сладким отваром; себе она взяла неподслащённый: нечего мёд зазря переводить, — тебе бы лучше пока не ходить к морю. Видела я взгляд Гарбхана сегодня бешеный. Пока дело только до криков дошло, как бы бить тебя не вздумал. Не ходи ты к морю, девочка.       За сорок лет жизни Эйслинн уже не раз видала этот взгляд, полный тоски и боли по тому, что не вернуть. Она сразу поняла: не сможет. Будет таскаться к морю, даже если ценой тому будет её жизнь.       — Утром я поговорю с Гарбханом, — вздохнула она, — может, получится его успокоить?       Эйслинн уложила девушку в соседней комнате, вымыла опустевшие кружки в ведре и легла в свою постель, покряхтывая от боли в спине.       «И что девчонке далось это море?» — подумала она, засыпая.       Утром она накормила Мерри завтраком и отправилась вместе с ней в дом Гарбхана. Мужчина уже встал, был трезв и зол, как дьявол.       — Иди, погуляй, дитя, — сказала Эйслинн девушке, подталкивая к выходу. Та кивнула и направилась по тропинке, ведущей на берег.       — А с тобой мы побеседуем, Гарбхан, — спокойно сказала Эйслинн. Она поморщилась от крепкого сивушного запаха, пропитавшего весь дом, и распахнула окна.       — Рассказывай, где ты взял этакое чудо? И почему так тянет её к воде?       Тот смотрел несколько минут то на Эйслинн, то на входную дверь, сжимая и разжимая кулаки, но, в конце концов, хмуро сказал:       — Да мерроу она. Рыбачил я по обыкновению своему возле Лошадиного утёса и на свою беду её увидал. Ты встречала когда-нибудь людей с такими синими глазами, Эйслинн? А с такими золотыми косами? Едва её увидал, влюбился без памяти. Сам не помню, как украл её красную шапочку, как затащил её в лодку. Уговоров моих она не слушала, только плакала так, будто душу мне вынуть хотела. Но я не поддался, привёз сюда, сделал женой, надеялся, что забудет она море своё. Хоть бы раз ласково взглянула! Но не смотрит она на меня, только волны ей любы…       — Дурак ты, Гарбхан! — прямо сказала Эйслинн, — мерроу на земле не удержишь. Думаю, всё это время ищет она свою красную шапочку. Перепрячь её получше, иначе найдёт. Я поговорю с ней, может, постарается привыкнуть.       — Да говорил я с ней, всё без толку, — махнул рукой тот.       — Женщина женщину всяко лучше поймёт, Гарбхан, — спокойно сказала Эйслинн, — сейчас на берег к ней схожу поговорю, а ты перепрячь шапку. Дома её хранишь небось, вот она и беспокоится, чует, что рядом её свобода находится…       Она прошла немного по тропинке, ведущей на берег моря, потом окольными путями вернулась к дому Гарбхана и спряталась. Тот вынес из дома небольшой свёрток, прижимая его к груди, и поминутно озираясь отправился в рощу неподалёку. Эйслинн бесшумно последовала за ним, укрываясь за деревьями и кустами. Под большой ольхой Гарбхан остановился, достал нож с широким лезвием и начал вырезать место для своей ноши. Когда дело было сделано, то закрыл ямку со свёртком слоем дёрна, потом сгрёб лишнюю землю и высыпал под другим деревом, притоптал и ушёл.       В колыбели травы покачивались первые пожухлые листья, и прохладный ветер нежно их перебирал. Эйслинн долго думала о том, какую холодную осень предвещают все приметы, гадала, сколько человек умрут этой зимой и как рано начнётся весна. Потом она вздохнула.       Со стороны земля под ольхой казалась непотревоженной. Эйслинн несколько минут изучала это место взглядом, решаясь. В конце концов, она резко наклонилась, сдавленно охнув от боли, и раскрыла тайник. Свёрток был перепрятан в её передник. Оказавшись дома, Эйслинн вытащила маленькую алую шапочку, которую украшало белое пёрышко, и безмолвно кивнула.       Когда вечером она зашла к соседям, Гарбхан уже был пьян. Она посидела с ними какое-то время, дожидаясь, когда хозяин дома вырубится. Потом шепнула:       — Идём.       Она повела девушку к морю. Когда земля сменилась песком, они разулись и подоткнули длинные юбки за пояса. Уже остывший песок тонко похрустывал под ногами, приятно холодя стопы. Эйслинн остановилась, только когда тёплые волны коснулись её ног. Безмолвно и безропотно Мерри смотрела на неё несколько минут.       Наконец, Эйслинн решилась. Она достала из складок своей юбки красную шапочку с белым пером и протянула её русалке. Сначала её ждал недоверчивый взгляд, потом Мерри осторожно коснулась своей шапочки, и на её губах зародилась робкая нежная улыбка. Русалка сжала двумя руками шапочку, прижимая её к груди, и улыбнулась так ярко и солнечно, что Эйслинн не поверила своим глазам. Впервые такие сильные эмоции появились на этом обычно невыразительном лице. Да, пожалуй, теперь она могла видеть ослепительную красоту русалки во всей полноте.       Мерри сбросила мешающие ей человеческие одежды, распустила волосы и надела шапочку.       — Если хочешь, я дам шпильки, чтобы она лучше держалась, — предложила Эйслинн, вынимая железные шпильки из своей седой гривы.       Мерри покачала головой.       — Нне ннад, — проговорила она, с трудом воспроизводя человеческую речь.       — Что же, тогда плыви, Мерри, и будь счастлива.       Русалка улыбнулась ей и вошла в пенные воды. Когда вода дошла ей до середины бёдер, Эйслинн увидела, как белоснежная кожа ног обратилась золотой чешуёй. Русалка нырнула, подняв хвостом кучу сияющих брызг, и исчезла из виду. Море безмятежно сомкнулось над ней, принимая потерянную дочь в свои любящие объятия.       Эйслинн медленно отправилась домой, не скрывая улыбки. Морская дева — она на то и морская, что не должна жить на земле. Можно оторвать свободной птице крылья, но нельзя заставить её забыть небо.       Она навела порядок в своём доме и спокойно улеглась спать. Впервые за долгое время не болела спина, и Эйслинн была благодарна за неожиданную передышку.       Утром она проснулась от криков Гарбхана:       — Мерри! Мерри! — звал он, бегая по всей округе. Остальные жители деревни провожали его удивлёнными взглядами.       Когда Гарбхан побежал в ту рощу, где была спрятана шапочка Мерри и ничего там не нашёл, он пришёл к Эйслинн, и видеть его лицо было страшно. Но Эйслинн была не из тех, кто боится.       — Если бы не ты, Мерри была бы здесь! Она каким-то образом нашла свою шапочку и сбежала обратно в океан. Я нашёл на берегу её одежду!       — Она не находила шапочку, это я отдала её, — хладнокровно ответила она, — Мерри не создана для жизни на земле. Это причиняло ей только муки. Ты сам поймёшь, что такое решение было правиль…       — Что ты наделала, старуха! — взвыл Гарбхан и бросился к своему дому. Когда Эйслинн проходила мимо, были слышны чертыхания и звон бутыли со спиртным. Она отправилась на берег, туда, где всё ещё лежали одежды Мерри. Она присела на нагретый солнцем песок возле кромки воды и закрыла глаза, вслушиваясь в уютный шелест волн. За её спиной раздались тихие шаги.       — Ты пожалеешь об этом, старуха, — раздался голос Гарбхана.       — Я знала, чем это закончится, Гарбхан, — не открывая глаз, ответила она, — делай своё дело: я прожила достаточно, и я готова.       Она ждала, что сейчас настанет последний миг её жизни, но Гарбхан медлил. Тогда Эйслинн открыла глаза.       Мерри стояла прямо перед ней.       — Здравствуй, — сказала Эйслинн, поднимаясь на ноги.       Русалка ничего не ответила, только улыбнулась и протянула ей плетёную из алых водорослей шапочку с белым пёрышком. Такая же была на голове самой Мерри.       Эйслинн кивнула, с благодарностью принимая щедрый дар. Всё время, пока она неловко выпутывалась из платья, стараясь не потревожить спину, пока она вынимала шпильки из волос и распускала длинные седые косы, Мерри смотрела на Гарбхана с болью и обвинением во взгляде. Когда шапочка коснулась головы Эйслинн, словно мятная настойка растеклась по её венам. Силы снова наполнили тело, руки налились прежней крепостью, выпрямленная спина больше не болела. Эйслинн снова чувствовала себя молодой девушкой, хотя ничто в ней не изменилось, и волосы остались седыми.       Мерри взяла её за руку и повела к морю. Вода с нежностью коснулась ног Эйслинн, поднялась вверх до её бедер и вдруг позолотила бледную кожу чешуёй. Две русалки нырнули в зелёную глубину, согретую ярким солнцем, и присоединились к хороводу золотоволосых сестёр. Лицо Мерри осветила счастливая улыбка, и она мелодично пропела:       — Добро пожаловать, Эйслинн!       Ей вторили нежные голоса других русалок:       — Здравствуй, Эйслинн! Благодарим за спасение нашей сестры! Добро пожаловать!