***
Какаши идет к Госпиталю и про себя считает тени. Десять. И все они — бездушные, безэмоциональные, пустые. Оружие без личности в руках у хозяев. Они уничтожат его или Учиху — тут же, не раздумывая, — стоит только дать повод. Или не выполнить приказ. Ему улыбаются на улице. Торговцы зазывают в немногочисленные открытые магазины, девушки осторожно выбираются в послевоенную деревню, примеривая забытые наряды. Его любят, как могут люди любить Хокаге. Чунины кланяются, генины, носящиеся с мелкими поручениями, издалека машут руками. Дзенины прячут встревоженные глаза за стальными пластинками хитай-ате и уступают путь. Чуют беду звериным чутьем, без которого шиноби — труп в стылой твердой земле. Какаши идет словно по раскаленным углям, держит спину прямо и ровно. И считает проклятые тени, а перед глазами у него — безэмоциональное лицо молчаливо ожидающего приговора Саске. Какаши кивает медсестре за регистратурой и молча поднимается по ступеням. Где-то далеко раздается раскатистый звон колокола при Академии. Двенадцать ударов, через пять секунд каждый. Один за другим, чтобы ученики встряхнулись, сбросили сонную дремоту и высыпали во двор, где начинаются практические занятия. Этот колокол звонит впервые с Войны. Какаши идет, считает ступени, считает окружающие Госпиталь вооруженные до зубов тени, считает звонкие удары. Рука сама собой расстегивает висящую на бедре сумку. Три удара. Десять теней. Четырнадцать ступеней. Одного куная и неожиданного нападения хватит, чтобы Учиха Саске захлебнулся кровью? Какаши не уверен, что сможет озвучить приговор Совета. Пять ударов. Десять теней. Три коротких стука, скрип открывающейся двери. Они оборачиваются синхронно, будто почувствовали приближение Какаши давным-давно, но не считали нужным буравить взглядами закрытую дверь. Наруто улыбается привычно и светло, вскидывает руку к встрепанным волосам. И безотчетно подается назад, загораживая собой опутанного трубками от капельниц Учиху. Девять ударов. Десять теней. Мимолетная успокаивающая улыбка в ответ. Саске безразлично смотрит на него черным провалом радужки, а мышцы на уцелевшей руке напрягаются едва заметно и мимолетно, словно он в любое мгновение готов рвануть Узумаки на себя и спрятать за спину. Десять ударов. Десять теней. Один кунай, почти холодящий железом ладонь. Понимающий и уставший взгляд Саске, и каменеющие мышцы Наруто. Медленно рыжеющая радужка, вытягивающийся в узкую щель зрачок. Одиннадцать ударов. Десять теней. Жгущий вены приказ. — Совет принял решение, — говорит Какаши. А Саске усмехается мягко и понимающе, и молниеносно смыкает пальцы на запястье рванувшегося вперед Наруто. И Узумаки — остановить которого невозможно, особенно когда он стремится защитить страждущих, — замирает на месте, сверля Какаши яростным взглядом. — Я ничего не смог сделать. В глазах у Наруто целый ураган чувств. Яростного, непримиримого отчаяния. Готовности сражаться до последнего и спорить, и кричать, и драться. Звериное желание защитить свое. Вот только Коноха Узумаки — светлая, чистая, непоколебимая. Его дом, его опора, его Деревня. Его мечта. Так, как он ее видит, не видит никто. Коноха Наруто — прекрасна в своей непогрешимости, в правоте и милосердии. В Конохе Наруто нет Совета и политики, и власть Хокаге горит яростным пламенем — незыблемая, абсолютная. В его Конохе прощают предателей и одаривают милостью отступников, в его Конохе мир и процветание и справедливость в каждом решении. Его Конохи — не существует. — Они подписали приказ на твое уничтожение, — говорит Какаши, не успевая подумать. Не давая себе мгновения даже осознать, что не собирался этого говорить. Что планировал с места сорваться вперед и черкнуть по белому горлу холодной сталью, до того, как изможденные битвой Герои очнутся. — И велели мне его осуществить. Из горла Наруто вырывается тихое нечеловеческое рычание. И поводок из стиснутых на запястье пальцев кажется смешной преградой. Какаши стоит под перекрестьем взглядов — яростного и равнодушного, и молча ждет, когда бывшие ученики осознают и примут решение. Он сам их учил, он не сомневается в них ни на грамм: в понимающих и холодных глазах Учихи нет места безраздельной вере Наруто в свою Деревню. Саске не дурак, он знал, куда возвращался (точнее куда его, бессознательного, тащили) и не мог не продумать план своего спасения. Он наверняка сейчас выхватит катану и снесет голову Какаши с плеч — до того, как это сделают бойцы Корня. А потом Саске исчезнет и, возможно, Наруто уйдет с ним. Прочь из Конохи, которая не такая, как он мечтал. Грезы всегда разрушаются с оглушительным треском. — Уходите из Деревни. Какаши ждет своей смерти от рук учеников почти с нетерпением. Лучше умереть, пожертвовав собой, зато остаться тем, кого когда-то воспитывал Белый Клык Конохи. Десять теней. Два ученика. Двенадцать… Какаши хмурится. Двенадцатого удара не слышно. А Учиха разжимает стиснутые пальцы, откидывается спиной на высокую подушку и прикрывает глаза. — Я же говорил тебе, уссуратонкачи, — хмыкает он. Наруто рывком разворачивается к нему, без колебаний садится на кровать, задевая бедром бедро. — Даттебае, да они все же охренели! Саске-теме, просто ты накаркал! — Просто кто-то идиот. — Сам такой! — фыркает Наруто в ответ и ожидаемо дуется, бормоча ругательства себе под нос. А уже похоронивший себя Какаши изумленно смотрит на них и видит взгляд Учихи на бурчащего Узумаки — долгий, тягучий, бесконечно глубокий. Бесконечно теплый. Осознание накрывает мгновенно и с головой, как яростный девятибальный шторм. Какаши смотрит на своих учеников и замечает то, что даже не пытается быть скрытым. Как Наруто бурчит, а сам касается бедром бедра Саске, хотя места на кровати достаточно для еще троих таких. Как Саске ехидно проходится по умственным способностям будущего Хокаге, а пальцы уже касаются чужого колена и едва заметно поглаживают грубую оранжевую ткань. И Наруто размахивает уцелевшей рукой и непрерывно хватается за больничную одежду Учихи, скользит ладонью по покрывалу, пытаясь убедить Саске в собственной правоте, а Учиха огрызается, но не отодвигается ни на сантиметр от склонившегося Узумаки. И воздух дрожит, перемешивая их дыхание, подхватывая слова и переплетая фразы в бессмысленные ошметки смысла. И глаза вглядываются в глаза, и следит взгляд за каждым незаметным вздохом, не в силах оторваться, не в силах остановиться. И каждое тягучее движение тела эхом отзывается в другом, будто шестеренки двигаются в единой боевой машине. Так ведут себя напарники, сражающиеся плечом к плечу двадцать лет. На какое-то долгое мгновение Какаши кажется, что они слышат мысли друг друга. А потом Наруто фыркает, отвечая на непроизнесенную фразу, а в глазах у Саске незаметным всплеском отражается его веселье. И Какаши стоит, считая несуществующие тени, и понимает, что кукловоды допустили один очень важный, очень весомый просчет. И менять что-либо — бесконечно поздно. — Какаши-сенсей, — весело окликает его Наруто. В его глазах сосредоточенность прячется на дне, а безграничное счастье плещется по краю радужки. — Даттебае, вы простите, что так получилось! Я хотел вам сказать, но теме сказал нельзя! А то старики бы вам не поверили, и заподозрили что-то! Какаши глупо моргает, вслушиваясь в привычный треп, а Саске за спиной у Наруто прожигает его взглядом. И его пальцы покоятся на чужом бедре так, будто там им самое место. — Мы тут подумали!.. — Не то чтобы Узумаки принимал в этом участие… — Закройся, теме! Так вот, мы подумали, что старики из Совета после смерти Данзо в край офигеют и решили их чуточку проучить, даттебае! В холодных глазах Учихи насмешка. — Мы знали, что Совет решит обойти решение Трибунала и отдаст вам приказ убить Саске-теме! — все так же весело продолжает Наруто, а у Какаши по хребту бегут мурашки, и то самое чувство, которое помогает выживать, бьет в набат тревогой. И пальцы Учихи на обтянутом тканью бедре непрерывно скользят, будто поглаживают по загривку опасного зверя. — Тебае, так дело не пойдет. Наруто улыбается своей белозубой открытой улыбкой — он был всего лишь мальчишкой пару месяцев назад, а сейчас за наносной привычной дурью прячется что-то очень взрослое. Незнакомое опасное нечто, с которым Хатаке не рискнул бы встретиться лицом к лицу. Которому Саске с небрежной легкостью бросает вызов раз за разом, потому что оно тоже в нем есть. Какаши не до конца понимает, что произошло на исходе войны, чем Мудрец Шести Путей одарил его учеников, и что же все-таки случилось в разрушенной Долине Завершения, но одно он знает точно — застывшая в глубине их глаз сила одного порядка. И только полный идиот встанет у нее на пути. — Я конечно не очень вникаю во всю эту политическую ерунду, Какаши-сенсей, но пока что вы — наш Хокаге. И подчиняться шиноби будут только вам. Он так просто это произносит. Просто, легко, уверенно — словно его полная света Коноха существует не только в его сознании. А слова оседают в воздухе тяжелой пылью будущих приказов. Он ведь и правда будет приказывать, думает Какаши, он уже умеет это делать. Умеет вести за собой, умеет менять реальность небрежным движением руки, умеет выстраивать всех вокруг себя, умеет верить, заражая верой других. Он вырастет и станет кем-то потрясающим, еще более потрясающим, чем сейчас. А все потому, что Узумаки Наруто не позволит жить Конохе, в которой Учиха Саске не будет стоять у него за спиной. Какаши вздыхает и улыбается, прищуривая глаз. — Мы в гендзюцу? — спрашивает он, чтобы что-то спросить. — Не-а, — сияет Наруто. — Саске-теме сварганил какой-то временной карман, тебае! Эти одиннадцать придурков сейчас намно-ого медленнее нас! Круто, правда, Какаши-сенсей?! Одиннадцать, конечно же. Какаши и правда не дотягивает до звания Хокаге. Да что там, он даже до двух своих учеников не дотягивает: игры со временем, требующие уйму чакры и считавшиеся подвластными только Мудрецу Шести Путей — чем не развлечение для только-только очнувшегося Учихи? А Саске не дурак. Совсем не дурак — он усмехается краем губ и смотрит на Наруто темным взглядом исподлобья. И пусть Какаши ничего не понимает в любви, он неплохо разбирает в этом взгляде «я не представляю как жил без тебя». А еще Какаши прекрасно понимает, откуда у Учихи чакра на запретные техники. И, конечно же, шиноби не может пользоваться чакрой другого шиноби, это невозможно, но кто не привык к тому, с какой легкостью эти двое перешагивают пределы возможного? Какаши очень устал на этой войне. Выгорело и стерлось, а рядом с ним нет никого, похожего на Наруто. Не всем повезло так, как Саске. Назначение Хатаке на должность Хокаге — едва прикрытый ложью захват власти, с которым Какаши должен бороться, а сил уже не осталось. — Ну так что вы там подумали? — спрашивает он, засовывая руки в карманы форменных штанов. Какаши не выиграть в одиночку. — Положитесь на нас, даттебае! Ему и не придется.***
— Ублюдок, обязательно было лапать меня на глазах у Какаши-сенсея? Взгляд показушно злющий, и морду скорчил — не передать. Саске усмехается, прикрывая все еще слезящиеся глаза, и прислушивается к ровной волне незыблемой уверенности. В нем, в Саске. Кто бы знал, что такой неспокойный идиот может так всеобъемлюще и монолитно… любить, и черт возьми, теперь Саске не боится этого слова. — Слышишь, теме, — тихо зовет Наруто и беззащитно утыкается открытым лбом в плечо. Саске сдерживает дыхание и желание уткнуться в ответ — он все еще неприступный ублюдок, но маски сыпятся под умением идиота смотреть сквозь них. — Эй. Ты должен пойти со мной. — Нет. — Теме! — Нет, — еще раз повторяет Саске и отстраняется, чтобы поймать разозленный выдох на губах. — Это же твоя Деревня, идиот. И тут же затыкает ему рот, прерывая возражения. Поцелуи у них с каждым разом получаются все лучше, но Наруто был бы не Наруто, если бы заткнуть его желание высказаться было бы так легко — он выворачивается, нещадно бьет кулаком под дых и тут же до боли сжимает пальцами предплечье. — Это наша Деревня, теме! — почти рычит он, сверкая глазами. — Наша. Там, в разрушенной Долине, Саске поклялся себе никогда больше… — Хорошо, — переводя дыхание, соглашается он и дергает рукой, вырываясь. Тут же перехватывает Наруто за запястье, ловя кончиками пальцев успокаивающую пульсацию. — Наша — так наша. Иди давай. — Ты пойдешь со мной? — Да, — отвечает Саске. — Я буду у тебя за спиной, добе.***
Они перехватывают его у самой Резиденции, как напортачившего щенка. Становятся перед ним, чинно скрещивая руки на груди, а вокруг в тенях множатся тени — десяток, два десятка? Какаши быстро сбивается со счета. Двенадцатый удар колокола при Академии шиноби переливчато разливается в повисшей тишине. — Мне не совсем понятно, Какаши-кун, — холодно говорит она, выгибая старческую бровь. — Ты исполнил приказ? Вопрос, в котором нет вопроса. Какаши смотрит им прямо в глаза, пытается найти под нависшими старческими морщинами проблески уважения — не к нему, к должности Хокаге, которую он, пусть и незаслуженно, но все же занял, — и не находит ничего кроме собственного приговора. Какаши Хатаке хороший шиноби. Он не нарушает приказов. И пусть он не Хокаге в том смысле, в котором должен быть, пусть он не способен заткнуть Совет — пусть. Зато он лично знаком с тем, кто спустя время сможет это сделать. Какаши всего лишь должен дать ему это время. — Вы не имеете права приказывать мне, Кохару-сан, — говорит он, выпрямляя спину. Тени множатся, а в глазах стариков — почти озвученная команда к уничтожению. Может все же и не такой уж хороший шиноби Какаши Хатаке — он нарушает приказы, но не предает товарищей. — Вот как, Какаши-кун, — тянет она. Они не убьют его сейчас. Это глупо, так подставляться. Не сейчас, да, но потом — с помощью сотен рук, отростков Корня, которые задушат его рано или поздно, и никто не сможет их остановить… Главное, думает Какаши, продержаться достаточно, чтобы Наруто вырос и… — Хокаге-сама. Голос за спиной непривычно спокойный и выдержанный. Какаши оборачивается, замечая, как напрягаются старики из Совета. — Хокаге-сама, — почтительно повторяет Наруто, склоняя голову, а потом опускается на одно колено. Развeваются завязки хитай-ате, хлопает на ветру пустой рукав куртки, а за спиной у помятого мальчишки в бинтах — зеленые жилеты послевоенной Конохи. Толпа — и всюду направленные на Наруто лица — напряженные, радостные, предвкушающие. Почтительные. — Я прошу меня простить. Я пропустил вашу инаугурацию и не принес вам присягу. Присяга. Конечно он ее не принес — он отлеживался в Госпитале, а потом пытался взломать стены тюрьмы, в которой держали Саске до Трибунала, чем немало попортил Ибики нервы. А потом Саске перевели в больничную палату, и Наруто пропал окончательно, не изменяя Учихе даже с Ичираку-раменом. Наруто откашливается и начинает монотонно произносить заученные с детства слова — присяга на верность, которую дает каждый шиноби своему Хокаге. А люди за его спиной смотрят на него, как на сошедшее с небес божество. Тени в тенях отступают, растворяясь в толпе. -…клянусь, — заканчивает Наруто, а потом стремительно складывает печать одной рукой. Появившиеся в клубах дыма неподвижные Звери огромны. Они стоят за пределами Конохи, но земля неуловимо дрожит от шума дыхания и взмахов хвостов. Шиноби взволнованно хватаются за оружие и тут же останавливаются, подчиняясь едва заметному движению руки Наруто. Курама медленно шагает вперед, ставя огромные лапы между домов, а потом низко склоняет голову к своему джинчурики, так, чтобы в ярко-рыжем глазу отражался Хатаке — и испуганно замершие позади старики из Совета. Наруто небрежно кладет руку на исполинскую морду и поднимается. В застывшей тишине слышно только рычащее дыхание Биджу. Курама долго всматривается — и Какаши готов поклясться, что не в него, — а потом зрачок его резко сужается в тонкую щель. Старики отшатываются, а Какаши приветственно вскидывает руку. — Йо, Курама. Лис раскатисто фыркает и растягивает пасть в жутковатой усмешке. Какаши готов поклясться, что на невозмутимом лице Наруто пытаются закатиться глаза, а потом голос Мататаби вежливо произносит — так, что слышно в самых дальних уголках Конохи. — Друзья Наруто-куна — наши друзья. Мы будем защищать вас, Хокаге-сама. Мы будем защищать Коноху. Люди у Наруто за спиной — вся огромная Коноха, — восхищенно гудят, взлетают ввысь выкрики, славящие Хокаге, а Какаши слышит треск, с которым лопаются нити в руках кукловодов. Наруто оглядывается назад, словно высматривает кого-то в толпе, а когда находит, лицо его озаряется светом.***
— Тебае, я выглядел как придурок! — Ты всегда так выглядишь, — не открывая глаз отзывается Саске. Наруто рывком разворачивается, сверлит взглядом вытянувшегося на кровати Учиху и превозмогает желание съездить ему по почкам (хоть это и непросто!). — Закрой рот, теме, — наконец бурчит он и тут же спрашивает: — Почему вообще нельзя было просто проговорить эту присягу и все?! Дурацкий был план! Мало того, что я едва уломал Хвостатых, так еще и рыжая жопа выкинул черти что! Это было ужасно! — Зато сработало, добе. Прекрати ныть. — Саске приоткрывает один глаз и косится на страдающего Узумаки. — Я не ною! — Ноешь, — меланхолично повторяет Саске, а потом едва заметно хмурится: — Совет не позволил бы Какаши оставаться Хокаге, если бы не ты. — Да при чем тут я, даттебае! — Наруто с размаху садится рядом на кровать. Задевает теплым коленом бок, тут же кладет руку на живот, барабанит пальцами, как по столу. — Что? Чего ты так уставился? — Ты и правда не понимаешь, да? — негромко спрашивает Учиха, и прежде чем Наруто задает вопрос, легко усмехается: — И как ты только собираешься становиться Хокаге? — Прекрасно собираюсь, даттебае! — тут же петушится Наруто. — Я буду лучшим Хокаге всех времен, и все признают меня, вот увидишь! — Уже увидел, — бормочет Саске. — Что ты сказал? — Ничего. Идиот. Наруто хмыкает, покачивая ногой и беззастенчиво заглядывая Саске в глаза. Что-то ищет. А, может, уже нашел. — Теме, — наконец тихо зовет он, прерывая успокаивающую тишину, — ты их убил? Одиннадцать АНБУ Корня — два элитных отряда, пытавшиеся помешать Наруто. Одиннадцать длинных взмахов катаной — непривычное ощущение клинка в правой руке, ноющий шрам на культе левой… Саске мог бы. — Нет. — Я рад! — искренне сияет Наруто и треплет волосы на затылке. Завязки протектора развязываются, задетые рукой, хитай-ате падает на кровать. Саске ловит протектор у самого одеяла, и его пальцы натыкаются на пальцы Наруто. Узумаки молча откладывает повязку, с силой переплетает их руки. — Теме. — Что еще? — откликается Саске, прикрывая глаза. Голова после манипуляций с временем нещадно раскалывается. Чакра Наруто изморосью покалывает в висках, постепенно забирая боль. Хочется притянуть придурка к себе и поцеловать. Просто потому что можно. — Ты тоже должен был дать Какаши-сенсею присягу!.. — не очень уверенно говорит Наруто, сильнее стискивая его руку. Саске открывает глаза. — Если я перед кем и встану на колени, Узумаки, — тщательно подбирая слова, говорит он, — то только перед Седьмым Хокаге. Наруто пару секунд растерянно моргает, а потом расплывается в широчайшей улыбке. — Но не жди, что это будет происходить очень уж часто, болван. Вдруг Конохомару не понравится, — мстительно хмыкает Саске и тут же со смешком уворачивается от удара подушкой. Возмущенные вопли Седьмого Хокаге разносятся далеко за пределы Госпиталя и почти заглушают строительный гул послевоенной Конохи.