Роберто

      Хирага не знает, что отправлять Лорену. Рука сама невольно выводила единственное имя на всех листах.       — Бли-и-и-ин, — страдальческим голосом протянул Хирага и уронил голову на ворох листов, что были беспорядочно разбросаны по деревянному столу. Потёкшие чернила от ручки грозились испачкать щеку священника. Если он не заметит и не смоет это до того, как придёт Роберто — придётся сильно краснеть, стыдливо прятать глаза и не находить слов под пытливый внимательный взгляд синих глаз итальянца.       Ой, как бы этого не хотелось. И так перед Господом провинился. Тем не менее, молодой священник поднимает голову, смотрит на выведенное множество раз немного смазанным почерком имя, вздыхает и снова пишет его на оставшемся пустом уголке. На щеке чувствовалось лёгкое раздражение от зуда. Надо бы избавиться от этой ручки. И мыла, как назло, нет. Сможет ли вода стереть следы преступления? А не будет ли жечь святая вода от такого греха?       Хирага хорошенько сминает листы в кривые шарики и выкидывает всё в урну. Надо бы за отчёты взяться, а не думать о всяком… Заботливом, ласково улыбающимся. Ох, нет!       Понимая, что сегодня ничего не выйдет, а завтра Лорен будет смотреть из экрана ноутбука с лёгким осуждением, Хирага резко встал и пошёл отмывать лицо от ужасных въевшихся чернил. Смыть полностью, естественно, не получилось, но хотя бы имя было не так видно. Смазано… Роберто ведь ничего не заметит, правда?       Конечно заметит. И ложь — такой же грех, но как объяснить? Впервые Отец был в полной растерянности.       За работой молодой священник не замечает, как засыпает, приложившись чистой щекой к столу. Исследования сильно выматывают, как бы они не завлекали.       Роберто вошёл в комнату тихо, стараясь не будить своего напарника. Подойдя к спящему Хираге, он хотел осторожно переложить того на кровать, но в свете лампы заметил смазанную надпись на щеке. Удивление в синих глазах было лишь секундами, но после сухие тёплые губы коснулись имени их обладателя и растянулись в улыбке. Чему улыбался Николас? Возможно, той мысли, что он не один оказался таким провинившимся.