To Have But Not Hold

      Когда он открыл глаза, её не было рядом. Недалеко стоял ещё один стол, предположительно, для неё, но он был пyст. Первой его мыслью было что каким-то образом она выжила, что передозировка квинтэссенции повлияла только на него, но тогда не было бы необходимости в двух столах. Должна была быть другая причина.       Или, может, осознал он, внезапно похолодев, её унесли для бальзамирования.       С растущим беспокойством он принялся её искать и вскоре обнаружил сгорбленную фигуру за бальзамирующим столом. Со своей точки обзора он мог разглядеть только длинные белые пряди волос, не скрытых капюшоном; её плечи дрожали, она обнимала себя руками. Он заметил, что кончики пальцев стали фиолетовыми, возможно, из-за нехватки кислорода… или чего-то ещё. Когда он окликнул её по имени, она не ответила.       Он назвал её имя снова, и наконец она подняла на него глаза, полные жидкого золота и излучающие чистый свет. Имя казалось ей знакомым, но на Заркона она смотрела удивлённо. Он видел, что пурпурная пигментация распространилась по её лицу и телу. Но, хоть она и изменилась, она всё ещё была его женой, его возлюбленной Хонервой. Такой же очаровательно красивой, как в день, когда они впервые встретились.       Он протянул руку. Она приняла её неуверенно. Её ногти впились ему в ладонь до крови. Она не поцеловала его и не втянула в обьятья.       Когда Заркон объявил войну всей Альтее и королю Альфору, это было для его родины, которую он потерял, и за мучительное горе страдающей женщины рядом с ним. Женщины, которая больше не отзывалась на имя Хонерва.

***

      Квинтэссенция изменила больше, чем её внешний вид. Наука крутилась в её голове, а магия бурлила в венах, делая её более могущественной, чем всё, что он когда-либо видел. Сила такая великая, обёрнутая в форму маленькой сутулой женщины. Ходячая аномалия, она следовала за ним везде, куда бы он ни пошёл, как какой-то ужасный и верный призрак. Она была напоминанием о том, что он потерял и когда-то любил — нет, до сих пор любит, хоть это и причиняет ему боль, и тоскует. Его радовал тот факт, что она выжила. Его мучил тот факт, что она вынуждена жить в этом проклятом существовании.       Заркон очень любил её и поставил над своими главными военачальниками, и всё же она никогда не отзывалась на имя, что он шептал когда-то под теплым небом Дайбазала. Тем не менее, к любому его приказу она внимала радостно. Когда ей давали приказ допрашивать, пытать или убивать, многие становились её жертвой. В такие моменты она чувствовала себя особенно живой. Но не то что приказ, а банальная просьба поцеловать его оставалась вне её внимания.       Пусть она не отзывается ни на какое другое имя, кроме Хаггар, она верна только ему.

***

      Заркон проклинал тот день, когда потерял её. Она не сидела рядом, как равная и как Императрица, а стояла позади как одна из его военачальников. Нет, над ними, потому что была его самым верным советником. Но даже так — она была не его. Он не мог прикоснуться к ней, не мог наклониться, чтобы поцеловать, не мог подхватить её и усадить на величественную широкую кровать, как когда-то, много эонов назад.       Она была его во многом, но не в этом. Не в том, что имело бы для него значение. Она оставалась подле его трона, его самая верная слуга. Никогда не вспомнящая, но преданная. Его любимый призрак.       Отсутствие её близости сделало его холодным, и это просочилось на самые края вселенной.       В тишине он страдал. Он ненавидел. В безумии она искал ещё одно средство для замены Хонервы.

***

      Когда Альфор отобрал его Чёрного Льва в качестве последней надежды, Заркон отплатил ему тем же, украв Красного Льва взамен. Зверь теперь находился в его флоте, но его разум всё ещё искал Черного Льва и место, куда альтеанцы могли его спрятать.       Возвращение Черного Льва не вернуло бы её, но это было хоть какое-то подобие прежней нормальной жизни, протянутая ладонь в бесконечной тьме прошлого, которое было жестоко отобрано.       Это наполнило его целью. Это не заменит её, но сможет наконец заполнить пустоту внутри.       Поэтому всё внимание Заркона уходило на поиски Черного Льва, которого он любил так же, как и Хонерву.

***

      Возможно, если бы он научился отпускать, это бы пошло ему на пользу. Он любил её так сильно, и поэтому должен был отпустить, когда пришло время. Она умирала. Но её исследования дали неоценимые результаты: квинтэссенция была жизнью. Жизнью, которую он с радостью бы отдал ей хоть тысячу раз, только лишь для того, что бы она оставалась рядом.       И старые боги, скрытые в давно забытых мифах Дайбазала, теперь смеялись над ним, оценив его высокомерие. Иметь Хонерву рядом, но не обладать ею, как раньше, было наказанием за вход в Рифт. И это разгневало его. И разгневало ещё больше, когда он узнал, что не сможет использовать квинтэссенцию, чтобы исправить положение его любви; когда он узнал о судьбе родной планеты; когда он заперся в уродливом тупике войны с когда-то лучшим другом, пока не почувствовал его кровь и не почувствовал себя горько неудовлетворенным, даже когда Альфор испустил последний вздох.       Но так и не научился отпускать, размышлял Заркон, когда боролся с новым паладином Черного Льва до самого конца. Он был упрям. Он так и не научился отпускать.

***

      «Муж, вернись ко мне.»       Он не смел надеяться. Он услышал её слова. Голос был тем же, что и последние десять тысяч лет, но с интонацией, которyю он не слышал от неё очень давно.       Эхо давно минувших дней.       Он чуть не умер из-за своей одержимости Чёрным Львом. Будучи молодым, он был свиреп, и хрупок, как и все люди. Но дважды перехитрить смерть было бы смешно. Он постарел. Он страдал слишком долго. Может, так он всегда стремился к загробной жизни. Наверное, древние боги просто игрались с ним.       Но прикосновение было настоящим. Оно было её. Как и просьба. Жёсткая, как в последние десять тысяч лет. Но, как ни странно, в её голосе было узнавание — после стольких лет блуждания во мраке Хонерва снова заговорила. Она вспомнила.       И он открыл глаза.