Пандорика

Историей доказано, что люди созданы разрушать. Вокруг меня – хаос. Или же, этот хаос в моей голове? Полушария мозга сталкиваются с невообразимым звуком, явно рискуя вызвать окончательное его сотрясение. Эй, может пора прекращать? Разве я все еще недостаточно неадекватен? Эти люди вокруг меня, они с таким наслаждением убивают друг друга. Мне же приятно слышать, как трескаются их черепа под ударами арматуры, как ласково длинные клинки входят в их тела – нежно, почти незаметно. Мне нравится видеть на их лицах блаженное удивление, когда они оседают на асфальт, залитые багряным. Никто и не думал, что жизнь может закончиться так внезапно и так просто. Я в восторге от их наивности. Меня трясет от их слепой преданности своим Королям. И после этого меня назовут сумасшедшим? Видели бы вы себя, люди. Какая вселенская глупость – лезть под нож во имя кого-то. Кому нужны ваши бесполезные жертвы? И что теперь делать со всеми этими трупами, что завалили всю улицу? Это приводит меня в недоумение. Половина этого безобразия – моя работа. Стало быть, мне и разгребать? ... Смерть должна быть чуть более организованной. Люди созданы разрушать, и сегодняшняя бойня тому красноречивое подтверждение. И камня на камне бы не оставили, если бы могли. Как же вовремя я их убил. Снаружи все спокойно. Почему же так шумит у меня в голове? Я прекрасно знаю, почему. Я поднялся на ступеньку выше, чем все вокруг, потому что их цель – разрушать. Я же стал почти совершенным образцом идеального самоуничтожения. Ломать самого себя так больно. Страдать так приятно. Какая жалкая, и какая великая цель моего короткого существования. Внутри – там, в моей трещащей от боли голове, - на бескрайних равнинах сознания уже начинается штурм единственной устоявшей крепости разума. Бесчисленные орды безумия стоят у ворот, обнажив мечи, и ждут момента, чтобы обратить меня в ничто. Если они ворвутся, мне конец. Я не знаю, как сдержать это. Сойду ли я с ума – это лишь вопрос времени, причем время это стремительно течет сквозь пальцы ослепительно белым песком. Если бы я еще старался, если бы я пытался, может, это отсрочило бы неизбежное, но, увы. Я не создан для созидания. Я – мучитель свой. Беспощадный самоубийца. Разрушитель собственного сознания. Вокруг меня – руины. И так продолжается миллионы, миллиарды столетий. Я не жил так долго, но, кажется, будто бы так и есть. Вся жизнь – от начала и до конца, - направлена лишь на бесполезную и мучительную борьбу с безумием, которое родилось вместе со мной. Подумать только, с самого детства я носил в себе этакую змею, взращивал ее, прикармливал.… А теперь она желает придушить меня во сне. Благодарю покорно. Предпочел бы, чтобы мне размозжили голову битой. Жаль, нельзя выбирать, кто убьет тебя. А ведь я так люблю этот пронзительный хруст костей. Господи, почему бы мне не оставить себя в покое, наконец? Люди все прибывают. Откуда их берется так много? Бесконечные потоки тел, плывущие со всех окрестных улиц, и у каждого на лице – ненависть. У меня дыхание перехватывает от такого обилия эмоций за один раз. Зачем человечество придумало наркотики, если можно запросто потерять сознание от одного вот такого прихода? Конечно, их ненависть не сравнима с твоей. Твоя более насыщенна, куда более густа, и отдает горечью. От нее – холодок и покалывание под лопатками. От нее – железные тиски ребер, бассейн кислоты вместо всех внутренностей. Я жадно черпаю ее из твоих глаз, и все не могу насытиться. Я боюсь, что когда-нибудь мое жизненное топливо перестанет быть таким яростным. Пожалуй, это одна из немногих вещей, которых я действительно боюсь. А вот эти люди вокруг меня, они ничего уже не боятся. Оттого ли, что они слишком наивны? Оттого, что их жизни принадлежат их Королям? Моя же жизнь мне не принадлежит. Все, что я ценил когда-либо, выскользнуло из моих рук. Даже ты. Хотя, нет. Ты – в первую очередь. Тяжело, наверное, находиться с кем-то, кто так увлечен уничтожением себя. Кто готов загрызть себя во сне. Поражаюсь, как ты вообще терпел меня так долго. Удивляюсь, почему не убил до сих пор. Ждешь, пока я сам с этим справлюсь? Как благородно. Меня от тебя тошнит, знаешь? Конечно, знаешь. Потому-то твой голос срывается на крик. И вовсе не потому, что я устроил здесь Ад. Хотя, даже не я начал это. И не я закончу. -Ты их всех убил! Что же, справедливо. Но почему ты не учел, что они тоже хотели прикончить меня? Просто я оказался более проворным. И у меня нет ни малейшего желания умирать от рук безымянных уличных мальчишек. Убийственно тяжелая бита свистит возле моего уха. Как близко, да? Еще немного – и холодный металл ворвался бы в и без того беспорядочный строй моих мыслей. Смерть холодит мне шею своим дыханием. Я был бы счастлив умереть от твоей руки. Но еще рано. Когда ты передо мной, мне отчаянно хочется почувствовать немного больше. Та тонкая грань, что отделяет меня от безумия, она трескается под напором твоих разъяренных зрачков. Я хочу еще больше. -Мисаки-и-и… Вот, вот оно. Эта ярость, разлетающаяся осколками, она ослепляет меня, она покоряет меня, она приводит меня в неимоверный экстаз. Удары, от которых бывает сложно увернуться, градом сыплются на мою многострадальную голову. Ты специально не попадаешь? Жалеешь меня? Меня не нужно жалеть. Я сам себя пожалею, сам себя приласкаю. Как замечательно себя любить. Как чудесно, когда тебя ненавидят. Или, тоже хочешь меня любить? Нет, нет, нет. Ты тоже создан для разрушений. Ты на ступень ниже, Мисаки – и в то же время, на пролет выше. Как тебе это удается? Прямо перед воротами моей крепости стоишь ты, и в твоих руках лишь бита. Смехотворное зрелище. Глупо пытаться пробиться в одиночку. Но, знаешь, что странно? Вся орда безумия, все его бесстрашные легионы не могут пробить этот тяжелый железный заслон. Ты же касаешься ворот кончиками пальцев, и они распахиваются перед тобой, приводя меня в неимоверный ужас. Эта сверхъестественная сила заставляет меня падать на колени пред тобой. Мне страшно. И я убегаю - так ведь всегда поступают люди, когда не могут справиться с чем-то. -Стой, трусливая обезьяна! Мисаки, почему ты никогда не можешь остаться позади? Мой самый восхитительный, самый настойчивый, самый любимый ночной кошмар. В этой подворотне еще слышны звуки боя на соседней улице. Так сложно вести игру на два фронта, Мисаки. Снаружи твой яростный напор сбивает меня с ног, а внутри меня тихо душит мое же собственное «я». Безысходность проступает через все поры. Я не успеваю. Совершенно не успеваю отбивать эти грубые сильные атаки. Мой клинок не приспособлен для такого, надо же понимать. Я люблю убивать совсем не так, как ты. Нежно, аккуратно. Красивой изящной бабочкой лезвие впархивает внутрь, разрезав кожу – и так же незаметно выходит обратно. Так меня учит убивать мое измученное сознание. Боюсь предположить, что нашептывает тебе твой внутренний голос. Обратить чью-то голову в кровавое месиво – не самая лучшая затея, Мисаки. Хотя бы руководствуясь чисто эстетическими соображениями. Что же, чувство прекрасного у тебя напрочь отсутствует, как погляжу. Но такая линия дает свои результаты. В конце концов, мы тут не на лекции по искусству. Клинок улетает далеко в сторону. Я безоружен – как перед тобой, так и перед собой. Что же мне остается? Упасть на колени, конечно. Моя душа – пустыня. В моей голове хаос, и ты стоишь посреди всего этого. Сдерживаешь мое безумие? С одной лишь битой в руках. Я не могу смотреть на это без слез. Слез счастья, естественно. Мои инстинкты вопят – поднимайся. Мои нервы изнывают от напряжения. Я не сдвинусь с места. Резкий звук. Бита рассекает воздух на две атмосферы, и я уверен, что в этот раз беспорядок в голове прекратится навсегда – но бита замирает в паре сантиметров от моего затылка. Я почти чувствую ее холодный, смертоносный, но так мягко закругленный конец. Что это – маленькая отсрочка перед смертью? Я поднимаю голову. Когда смотришь снизу вверх, то человек кажется совсем другим. Или это ты изменился? Властный, сильный. Когда успел превратиться из щуплого мальчишки в прекрасного рыцаря? Откуда этот пронзительный, чуть презрительный взгляд из-под огненных волос? Мне вновь не хватает воздуха от переизбытка тебя. Бита у моего затылка, как острый меч. Ты ли рыцарь, пришедший, чтобы встать на защиту справедливости? Нет справедливости. Есть только безумие – всегда и навечно. А я - дракон? Поэтому я сейчас повержен? Вечный огонь во мне догорел вслед за бесполезным сердцем. Мисаки, я готов был бы последовать за тобой. Стать твоим верным оруженосцем, стать твоим ручным зверем, любимым домашним животным. Я бы все сделал – лишь попроси. Потому что ты единственный, перед кем все запоры моей души бессильны. Я бы покорился, если бы ты сказал, что тебе больше по душе любить, чем воевать. Я бы стал твоей тенью, если бы ты только сказал это. Почему ты не говоришь? Почему? Лишь пронзаешь меня взглядом, получше любого меча. Зачем оружие, если ты можешь просто так взять и уничтожить мою гордость? Хотя, о какой гордости я говорю. Она давно сгнила в канаве вместе со счастьем, верой и надеждой. Все мои жизненные ориентиры сожжены на кострах инквизиции. Все мыслимые и немыслимые ценности замучены в застенках Гестапо. Что мне остается? Бросаться из крайности в крайность. Ненавижу тебя так, что люблю. Люблю так, что ненавижу. Ты разрушаешь меня. Я разрушаю себя. Наш непродолжительный альянс мог бы дать неплохие результаты. Но я даже со своей головой не могу договориться. Что уж говорить о людях. Мои воспоминания трескаются неверным льдом. Старый я, тот, кто еще мог держать себя в руках, тот, кто так беззаветно любил тебя – он плавает в формалине, окутанный белым туманом. А я буду вместо него. Ты тоже там, Мисаки? Потому что я не узнаю тебя. Потому что я слишком безумный, а ты такой отчаянно взрослый. Раньше я думал, что люди растут медленно, с течением времени. Теперь я знаю – достаточно одного толчка, чтобы на следующее утро ты проснулся необратимо взрослым. Был ли я таким толчком для тебя? Пожалуйста, не смотри на меня с таким презрением. Я и сам себя ненавижу за то, что делаю с собой. Бита вдруг отстраняется от моего затылка, и я слышу неодобрительное цыканье откуда-то сверху. Что такое, Мисаки? Решил пощадить меня? Как глупо с твоей стороны. Осознание накатывает волнами ледяной воды. Бита вновь закинута на плечо, и ты отворачиваешься, собираясь уходить. Потому, что тебя ждет битва, или же… Нет. Нет, нет, нет. Не надо этого делать. Не надо так поступать со мной. Я чудовищно боюсь момента, когда тебе вдруг надоест ненавидеть меня. Я боюсь, что тебе станет все равно, есть ли я, или уже нет. Боюсь, что ты позволишь кому-то другому убить меня. Не оставляй меня наедине с собой, Мисаки. Себя я боюсь больше, чем кого бы то ни было. Невыразимый ужас охватывает меня. Мне так тяжело дышать сейчас. Уйдешь – и меня не станет. Уйдешь – и я разорву себя на части. Не нужно лишать меня единственной важной вещи, что поддерживает меня живым. Пожалуйста, ненавидь меня. Всегда. С отчаянным вздохом я обхватываю твои колени. Если дам тебе уйти сейчас – никогда не прощу себе. Хотя, я и так себе ничего не прощаю. Смерть простит. За все мои кошмарные деяния, что я совершал. Прости, что так люблю тебя. Прости, что так ненавижу. Мои извинения не стоят ничего для тебя. Ты не веришь мне; да и сам я себе не верю. Бита вновь у моей головы. Ах, как приятно, когда в жизни есть хоть какое-то постоянство. Стабильность. Я все такой же жалкий, а ты все такой же яростный. Я все так же у твоих ног, а ты все смотришь на меня сверху. Проклинаешь меня, сумасшедшего. Пытаешься оторвать от колен. Бесполезно. Невозможно. Я всегда буду преследовать тебя. Я готов что угодно вытерпеть ради твоих рук на моих плечах. Бита падает на асфальт с тяжелым звоном. Мы снова катимся в пропасть? Повторяем знакомый сценарий вновь и вновь. Мне никогда не надоест эта чудовищная игра. Ты наклоняешься, и твои губы накрывают мои. Грубо, властно, невыразимо разрушительно. Пытаешься доминировать, Мисаки? Тебе даже идет. До поры до времени. Меня рывком поднимают на ноги, прижимают к стене. Откуда-то слева, с другой улицы, все еще доносятся звуки битвы. Там люди занимаются оглушительным уничтожением собратьев своих, убивают во благо и во имя. Я же здесь, подчиняюсь ради себя. Ради тебя. Это я тебя целую? Или же, ты меня? Твои губы мягкие, влажные. Твои глаза горящие, мерцающие. Ты пылаешь – я тлею в твоих руках. Какое неописуемо приятное ощущение. Гораздо лучше, чем заживо сгорать в собственных мыслях. -Больше языка! Покрикиваешь на меня, заставляешь целовать глубже. Тебе правда так меня недостает, Мисаки? Тебе так нужно, чтобы я кусал твои губы, чтобы доводил до бешенства засосами на шее? Это так ты проявляешь свою ненависть? Мои пальцы ощущают бархатные позвонки на твоей спине. Моя собственная спина уже покрыта царапинами – что поделаешь, ты совершенно не нежничаешь. Оно и понятно. Хриплое дыхание прерывается постаныванием. Я прекрасно знаю все твои чувствительные места. Знаю, где надавить, куда поцеловать. Что сказать, чтобы довести тебя до истерики, до нервного срыва. Все, что угодно. Что пожелаешь – только не уходи. Кто, кроме меня, заставит тебя так рычать и дрожать? Кто будет обнимать тебя до потери сознания? Кто еще предоставит свое тело и душу твоим неумелым, но яростным ласкам? Я, и только я. -Какая же ты шлюха, Сару. Правда? Поэтому ты сейчас так возбужден, Ми-са-ки? Когда наши вселенные соприкасаются, в моих ушах стоит немыслимый грохот. Будто мой мозг взорвался прямо у меня в голове. Будто мое сердце искромсали на миллионы кусочков. Будто мою душу пропустили через мясорубку. У тебя внутри тоже все встает с ног на голову? Ты – атомный реактор. Ты – солнечная батарея. Твоя оголенная кожа обжигает меня, твои затуманенные зрачки проделывают во мне невидимые дыры. Ты – палач мой. Ты же – спаситель мой. Да будет прославлен день, когда высшие силы подсунули тебе исчадие вроде меня. Я возбужден так, что ноги дрожат. Так, что пальцы лихорадочно сжимаются и разжимаются. Я не могу выпустить тебя из рук, не могу прекратить. А ты и не пытаешься меня оттолкнуть. -Быстрее! Все же я только повинуюсь, Мисаки. Наверное, на твоих щеках останутся крошки побелки со стены, к которой я тебя прижимаю. Наверное, твои ногти оставят на камнях бороздки – с таким нажимом ты их царапаешь. А на моих ладонях – ожоги от твоего невозможно горячего тела. Я готов кончить только от одного твоего голоса. Хрипишь, скулишь, когда я проталкиваю в тебя пальцы. Чуть ли не насаживаешься на них, тяжело дышишь – неужели, настолько невтерпеж? Так сильно скучал по мне? Как я скучал. Бывают минуты, когда я так хочу обнять тебя. О, эта великолепная ломка. Мисаки, ты отравляешь мою кровь не хуже цианида. Твой запах зарином вливается в меня, и я слепну, теряю сознание. Все жертвы девяносто пятого* и в одном ряду не стоят с моими внутренними потерями. Легионы моей мысленной блокады безжалостно сметены под твоим напором. Тревожные сигнальные огни потушены ураганом чувств. Мутные воды безумия принимают меня в свои холодные объятья; но, пока ты здесь, Мисаки, я не почувствую под ногами дна. Мне нестерпимо тяжело делать каждый новый вдох. Я так хочу обладать, Мисаки. Но мы оба знаем, какой из меня хозяин. -Давай, Сару… Злишься. Всхлипываешь. Угрозы вперемешку с просьбами – это так в твоем стиле. Нетерпеливая дрожь – это так знакомо мне. И твои закатившиеся от удовольствия глаза, когда я вхожу – лучшая награда за все мои дни наедине с собой. Мой мир расстрелян у этой стены с облупившейся побелкой. Мои мысли раздавлены небом, что тяжелой синевой нависает над нами. Все мои страхи утонули в нескончаемой череде прерывистых стонов и жутких звуках трущихся друг об друга тел. Глядя на тебя, раскрасневшегося, изгибающегося, поддающегося мне и только мне, я вовсе не думаю о том, как мне хорошо сейчас. Я молюсь; молюсь о том, чтобы ты мог остаться со мной как можно дольше. Я ненавижу эти моменты, когда все заканчивается. Мисаки, ты каждый раз приближаешься все больше, но затем вновь отталкиваешь все дальше, и это невыносимая, ломающая меня изнутри пытка. Кажется, моя личность треснула и вытекла наружу яичным желтком. Кажется, мое внутреннее «я» сломало себе позвоночник. С тобой я – и не я вовсе. Но с тобой я чувствую себя более реальным, чем когда-либо. -Ми-са-ки-и-и… Пожалуйста, сейчас, хотя бы сейчас, позволь мне. Твое имя сладким сиропом растекается по моим губам, принося успокоение моим ноющим ранам. Только твое имя, и больше ничье. -Сару… Эти интонации, с которыми ты обращаешься ко мне – обращаешься наверняка бессознательно, в состоянии, близком к эйфории, - они царапают мои оголенные нервы, доводя меня до исступления. Там, в высших сферах, ты позволяешь себе называть меня так, словно мы все еще что-то значим друг для друга. Маленькая поблажка в ожесточенном бою может стоить тебе жизни, знаешь? Но я никогда не смогу причинить тебе вред. Убить тебя – равносильно самоубийству. Не станет тебя, Мисаки, и некому будет сдерживать поток моих безумных мыслей. Пока ты здесь, я могу быть спокоен, что не проснусь как-то ночью, вцепившись в вены зубами. Я могу не опасаться, что очнусь с петлей на шее. Но как же хорошо, как хорошо, Ми-са-ки. Ты чувствуешь? Твое тело податливым пластилином изгибается в моих руках. Твоя кожа сохранила все метки, что я на ней оставил в знак собственности, в знак преданности. Нет никаких Королей, нет Хомры, нет Скипетра; только ты и я, только мое напускное безумие, только твое отчаянное спокойствие. Или же, наоборот? ... Мысли мои давно свернули с шоссе разумности и валяются на обочине, запутываясь все больше. -Черт, Сару, я сейчас кончу… Как мило с твоей стороны предупредить меня об этом. Словно я не вижу: по нарастающим стонам, по учащенному дыханию, по судорожным движениям навстречу. Как прекрасно, что ты такой восхитительно горячий, Мисаки, потому что я все такой же холодный внутри. Мои руки никогда не мог отогреть никто, кроме тебя. И мою душу я тоже никому не могу доверить. Теплые батареи не спасут меня от зимней спячки. Горячая вода не проберется к сердцу. Никакое пуховое одеяло не остановит бьющую меня крупную дрожь. Почти такую же, что терзает меня сейчас. Какая сладостная дрожь. Какая мучительная минута для моего уставшего тела. Кажется, я тоже кончаю. Перед моими глазами – твое лицо, твои затуманенные глаза, приоткрытый рот. Я так люблю твое лицо, Мисаки. Это самое прекрасное, что я когда-либо видел. Кроме твоей ярости, конечно же. Оргазм настигает нас одновременно. Так нестерпимо жарко и узко в тебе, что я не могу перестать двигаться, пока тело не покидают эти затухающие вспышки наслаждения. Ты постанываешь и безостановочно царапаешь стену, словно это может продлить краткие моменты удовольствия. Ты всегда так делаешь – но в этом нет смысла. Только я могу дать тебе столько, сколько ты захочешь. И ты знаешь это. И поэтому приходишь. Ты не можешь без меня. Но я нуждаюсь в тебе еще сильнее. Останься, Мисаки. Останься со мной. Пожалуйста, люби меня. Всегда. Прежде, чем я успеваю перевести дыхание, ты уже натягиваешь неизменные шорты, подбираешь с земли шапку. Твое лицо так невозмутимо, словно бы ты не стонал подо мной пару минут назад, словно бы не принадлежал мне. Ах да. Ты никогда мне и не принадлежал. Безостановочно тешить себя иллюзиями – плохая привычка для того, кто в разладе со своей головой. Но порой мне хочется остаться в мире собственных фантазий. Там ты не смотришь на меня так холодно и равнодушно сразу после умопомрачительного секса. Или это я один такой чувствительный? Мое сердце сжимается в недобром предчувствии. Это происходило столько раз. Я прекрасно знаю, что будет дальше. Твои реплики можно по пальцам пересчитать. Но каждая из них находит отклик в моей повисшей лохмотьями душе. Твои движения отточены настолько, что создается ощущение, будто ты репетируешь их перед зеркалом каждый божий день. Расчищаешь себе безопасный путь назад. Укрепляешь тылы, чтобы я не мог нанести внезапный удар и повалить тебя наземь. Чего ты боишься, Мисаки? Я на ногах-то не могу толком стоять. Я думать-то толком не могу. Я вообще ничего не могу, веришь? Поднимаешь биту, привычным движением закидываешь на плечо. Вновь тот, кем был всегда, каким тебя знают – но лишь я видел, каким ты можешь быть, если рядом оказываюсь я. Эта мысль столь интимна, что я даже краснею. -Мне нужно идти. Да, да. Опять. Ты всегда уходишь, не попрощавшись. Там еще кипит битва, я слышу. Люди когда-нибудь угомонятся? Это желание убивать, что заложено в них на генетическом уровне – удастся ли когда-нибудь освободиться от него? Мисаки, я когда-нибудь освобожусь от тебя? Ты незаметно вплелся в мою ДНК, разрушая весь баланс. Прочными цепями ты сковал мое сердце. Безумие же ледяной ладонью захватило мое сознание. Кто из вас победит – время покажет. Поверь, я полностью на твоей стороне. Но разве я скажу тебе это? Жалкие остатки моей былой гордости зажимают горло сухой горячей ладонью. Я давлюсь собственным голосом, кашляю своими же словами. Отплевываюсь своими чувствами. Почему бы тебе не прекратить этот фарс? Один взмах битой, и от меня ничего не останется. Некому будет тебя раздражать. Некому будет тебя трахать. Некому будет тебя любить. Тебе хочется жить так? По глазам вижу, что хочется. Наверное, мое лицо слишком странно перекашивается от горьких мыслей, потому что ты внимательно смотришь, и я не замечаю привычной ненависти и ярости. Не замечаю презрения. Смотришь – и лишь сожаление на твоем красивом мальчишеском лице. О чем жалеешь, Мисаки? О том, что я такой ненормальный? О том, что ты такой правильный? Расстояние между нами увеличивается с каждым таким разом. Моя привязанность к тебе растет с каждым шагом. Не стоит жалеть об этом. В жизни будут разочарования и похуже. В моих редких мечтах мы почти всегда находимся в разных городах, на разных концах света. Я желаю тихо сойти с ума где-нибудь на задворках мира, где я не смогу увидеть твои глаза. А ты спокойно научишься жить без меня. Это так просто. Был человек – и вот его нет. Если бы ты слышал мои мысли, то ударил бы меня со всей силы, я уверен. Потому что ты ненавидишь, что я пытаюсь убежать от твоих равнодушных объятий. Ты хочешь быть спасителем, Мисаки. Хочешь быть мучителем. Подсознательно хочешь, чтобы я зависел от тебя, и тебе нравится, когда я падаю к твоим ногам. Как отвратительно. И как я сам это люблю. Но откуда в тебе моя жажда обладания? Сейчас ты уйдешь, и я вновь взвою от всепоглощающего одиночества. Погружусь в пучину до лучших времен. Нравится меня изводить? Играть, как кошка с мышкой? Дразнить, словно маленького ребенка? Я был бы так несчастен, если бы ты этого не делал. Понимаешь, о чем я? Нет, конечно. Я и сам себя не понимаю. -А поцелуй на прощанье, Мисаки-и-и? Меня тошнит от звуков своего голоса. Сегодня какой-то особенный день, наверное, потому что ты наклоняешься и целуешь меня – достаточно грубо, чтобы принять это за нежность, но недостаточно глубоко, чтобы я поверил в твою напускную заботу. Сам себя обманываешь, а, Мисаки? Но я не против. Пока твои губы все еще касаются моих, пока твое имя тлеет в моем беззвучном шепоте, я готов это терпеть. Я и сам обману кого хочешь – и себя в первую очередь. Миллионы столетий я готов ждать этого краткого момента фальшивого счастья. Потому что ты никогда не будешь принадлежать мне в полной мере. Потому что я сам никогда не подчинюсь тебе до конца. Но ты с такой легкостью вламываешься в крепость моего спокойствия, что я оставляю этот вопрос открытым. Все редуты захвачены. Никого не осталось в живых. Ты и я – одни, посреди сухой равнины под безликим серым небом. Ты здесь как дома, да? Мой дом там, где ты, Мисаки. Единственное яркое пятно в моей бесцветной вселенной. Один из толпы, с кем мне хочется выть от перевозбуждения и невозможного счастья. Скажи, что ты чувствуешь то же самое. Скажи, Мисаки. Ты хранишь молчание – всегда, всегда. Я должен догадываться? Кажется, ты просто боишься сказать что-то не то. Что-то, что будет расценено как привязанность ко мне? -Я люблю тебя, Мисаки. Ты усмехаешься, рывком поднимая меня с земли. Вглядываться в твои зрачки – пустая трата времени. За время, что ты провел без меня, ты научился скрывать свои чувства за маской насмешки. -Ложь. Ты никогда не верил в мои лживые слова. Ты не верил в мою придуманную любовь – может, ты и был прав. -Я ненавижу тебя, Мисаки, - послушно говорю я. -Я тебя тоже, Сару, - отвечает он. Его спина, удаляющаяся в сторону оживленной улицы, кажется мне символом чего-то недосягаемого и значимого, и мое сердце судорожно стучит, пытаясь хоть немного показать, что оно еще живо. Что я еще жив. И я еще не сошел с ума. Не растерял последние остатки разума. Какое достижение. Похлопаем же, господа. Мои ироничные хлопки эхом отдаются от стен и дробят меня на части. Я снова один. Так привычно и тихо. В голове уже не шумит. Вокруг меня руины – и я их самопровозглашенный Король. Прославим же меня и мое разрушенное королевство. Прославим же мою гениальную способность терять и предавать все то, что было дорого мне. И тебя, Мисаки, прославим – в знак всех моих грандиозных потерь. Ты в самом начале этого бесконечного списка. От этого я улыбаюсь. От этого я смеюсь. Можешь не верить в мою любовь – но я в нее верю. Это единственное, что я еще не успел разрушить – помимо моей ненависти, конечно. Мисаки, пожалуйста. Ненавидь меня. Люби меня. Я тебя умоляю. ______________ * Имеется в виду 20 марта 1995 – зариновая атака террористов в Токийском метрополитене.