I
Когда Джеймс Мориарти был ещё маленьким мальчиком, в его руки как-то попала книжка про Питера Пэна с необычной иллюстрацией — неумело нарисованной картой звёздного неба с тремя расположенными очень далеко друг от друга звёздочками, подписанными как α Сentauri А, B и С, причём узор из светил, если правильно соединить точки, причудливо складывался в красивое, умное и немного печальное лицо. Джим долго пытался осмыслить эту картинку, а когда пришла пора сдавать книгу обратно в библиотеку, старательно и со всей свойственной ему дотошностью перерисовал её и, довольный своей работой, показал рисунок родителям и спросил, видят ли они на изображении что-то, кроме звёзд, но те лишь посоветовали не тратить время на всякие глупости из бесполезных сказок, а побольше интересоваться арифметикой, логикой и химией — ах, Джимми, ты станешь замечательным взрослым! Итак, Джеймс Мориарти, последовав совету мамы и папы, стал ни много ни мало профессором математики, и точные науки, честно говоря, очень ему пригодились, а звёзды остались чем-то неведомым и притягательным — как загадка, которую не хочется разгадывать, чтобы не сломать её хрупкую и таинственную красоту. На своём веку Джеймсу довелось увидеть немало взрослых и серьёзных людей, многие из которых даже считали себя умными — да только где там! Сплошная хроническая тоска: когда Мориарти встречал человека, который казался ему поразумней и попонятливей остальных, то показывал ему ту картинку, что всегда носил с собой, чтобы узнать — а вправду ли этот человек что-то понимает. Но все они отвечали: «это просто звёзды, нет здесь никакого лица», после чего Джиму уже не хотелось говорить с ними ни о звёздах, ни о цифрах, ни о чём-либо ещё. Так профессор и жил, задыхаясь от скуки и одиночества — ведь окружающие его люди только думали, что умны, а на деле лишь раздражали его своей ограниченностью. Все игры были просты, задачи — решаемы, а homo sapiens — безгранично глуп, так что постепенно душа Джима поросла ненавистью к тугодумию и любовью к опасным, противозаконным играм, как заброшенный сад — сорной травой. В колледже никто не хотел дружить с Мориарти, в университете уже он не хотел никого видеть, а к тридцати годам и вовсе кривился от одной только мысли, чтобы встретиться с кем-либо с глазу на глаз, ведь тогда с ним заговорят, начнут совершенно пустую болтовню, отвлекая его от мысленной работы, что отпаивала его от солёной жажды, вызванной отвращением к этому миру аквариумных рыбок, где единственное развлечение — цифры да хитро продуманные преступления, что привели бы всю королевскую конницу и всю королевскую рать Великобритании в полное замешательство, приведи профессор их в исполнение.II
В глухую звёздную ночь с 23 на 24 сентября Джеймс, задумчиво крутя в изящных, ухоженных пальцах заправленный красными, как яблоко сорта «осеннее полосатое», чернилами «паркер», просчитывал возможные ходы в очередной умственной игре в кошки-мышки со Скотланд-Ярдом на шахматной доске Лондона; в этой партии главным ферзём был кэбмен Джеффри Хоуп, и нужно было обеспечить цугцванг для полиции так, чтобы остаться в тени — а это было не так-то просто. — Пожалуйста, нарисуй паучка, — вдруг произнёс кто-то, и от неожиданности профессор вздрогнул и выронил дорогую перьевую ручку, от чего на качественной чешской бумаге появилась нелицеприятная клякса, похожая на шляпу фасона «федора». — Что? — Нарисуй мне паучка, — снова раздался бархатно-плаксивый голос, и, оторвав взгляд от себя внутреннего, Джеймс увидел перед собой необыкновенного человека — вроде бы и взрослого, но в то же время совсем мальчишку, с забавным синим шарфиком и в красной шапочке, двухсторонней походной куртке, джинсах и покрытых переливающейся пылью ботинках. Но не столь важно, как был одет этот чудо-путешественник (просто взрослые сперва обращают внимание на одежду и цифры, а ведь профессор Мориарти вырос давным-давно), самое главное — у посетителя было то самое лицо, что он увидел тридцать лет назад в библиотечной книжке, когда соединил точки! Даже глаза его были больше похожи на звёзды, чем на обычные человеческие глаза — яркие, проницательные и какого-то совершенно невероятного, будто мерцающего, оттенка. Когда к Джиму вернулся дар речи, он всё-таки спросил: — Ты кто такой, медок? Но гость лишь снова повторил свою просьбу — тихо, серьёзно и немного печально: — Нарисуй мне паучка, пожалуйста. И было это всё так удивительно, таинственно и непостижимо, что профессор математики не посмел отказать. — Я не художник, — предупредил Мориарти незнакомца, странно и забавно балансировавшего на правой ноге, словно ему было больно или неудобно наступать на левую. — Ничего, всё равно нарисуй, — гость, не спуская с него любопытного и беззлобного взгляда, снял шапочку и кивнул, смешно тряхнув кудрявой шевелюрой. — Ну вот, держи, — профессор наспех нацарапал нечто восьминогое на чистом клочке бумаги и протянул своё творение посетителю, но тот поджал причудливо очерченные губы и произнёс: — Этот паучок совсем слабый — вон какие у него тонкие ножки! Нарисуй другого. Фыркнув, Мориарти взял угольный карандаш и нарисовал другого паука. — Ой, это же не паучок, а самый настоящий птицеед! А у меня есть только одна птичка, да и та… Тут профессор потерял терпение, выудил из ящика письменного стола чистый листок бумаги и обычную шариковую ручку и, быстро начеркав круглую паутину, сказал этому чудаковатому привереде: — Вот тебе паутина, в ней живёт такой, какой тебе нужен. Удивлению его не было предела, когда гость звонко рассмеялся — словно по кому-то зазвенел серебристый колокольчик: — Ой, спасибо! — просиял звёздный путешественник. —То, что нужно! Мне нужен был паучок, чтобы сплёл паутину и ловил пыль, а ты сразу… Интересно, а что он ест? Его ведь можно кормить пылинками? — Ну, почему бы и нет, — пожал плечами Джеймс. — Ведь пыль на семьдесят процентов состоит из отмерших частичек кожи, твоему паучку точно хватит, он же совсем маленький. — А звёздная пыль тоже состоит из кожи людей? Хм… Не такой уж он и маленький! — воскликнул посетитель, наклонив голову и изучая рисунок.— Ой, смотри-ка, вот он, видишь? — и правда, к центру ловчей сети побежал крошечный, но очень хитрый на вид красненький паучок. Так Джеймс Мориарти и познакомился с Шерлоком.III
Профессор Мориарти не сразу понял, откуда в его доме взялся этот странный парнишка с на удивление незаурядным и молниеносным умом. Слов Шерлока, брошенных случайно, небрежно и мимолётно, математику определённо не хватало, чтобы хоть как-то сложить в уме, кто же он такой, а на прямо поставленные вопросы несносный юноша не отвечал, словно игнорируя их, как невнимательно слушающий взрослый пропускал мимо ушей болтовню ребёнка — лишь иногда задумчиво вынимал из кармана бежевой курточки небольшую бутылочку, похожую на слёзницу, и делал торопливые, экономные глотки, после чего внимательно рассматривал рисунок чуть затуманившимся взглядом, словно это была не наскоро нарисованная паутинка, а что-то очень, очень важное. Несложно догадаться, что всегда видящий людей насквозь проницательный профессор с наслаждением почувствовал, как в его груди потеплело от разгорающегося любопытства, костёр которого пылал всё жарче и жарче, и он изо всех сил старался разузнать о Шерлоке как можно больше. — Так всё же, откуда ты? Где твой дом? Гость вдруг поник и начал теребить в руках свою застиранную шапочку. — Очень хорошо, что паучка можно кормить звёздной пылью, — сказал он невпопад и тяжело вздохнул.— Он не умрёт с голода, если я уйду. — Да куда же ты пойдёшь? — Джеймс в который раз изумился причудливости изъяснений будто бы вечно витающего в облаках, но в то же время придавливаемого неизвестной тяжестью к земле Шерлока. — Туда, — тихо ответил звёздный путешественник и ткнул пальцем то ли в сторону висевшего на крючке халата, в котором математик хранил иллюстрацию из книжки, то ли в окно — он тогда сидел на стуле, и сложно было сказать, куда именно показал Шерлок, — ведь там, откуда я пришёл, места очень мало, даже уйти некуда. Я бы сказал, яблоку негде упасть — но там у меня нет ни яблок, ни яблонь. Больше нет.IV
Профессор Мориарти сделал вывод, что Шерлок каким-то непостижимым образом пришёл к нему то ли из крошечной квартирки, то ли с далёкого, не различимого невооружённым взглядом планетоида — путешественник назвал это место просто «221-Б». Всё это было очень странно и сюрреалистично, как во сне или наркотическом бреду, но раз за разом Джеймс ловил себя на мысли, что всё происходит на самом деле: звёздный странник пришёл к нему из 221-Б, был очень славным и грустным, иногда звонко смеялся, и ему был нужен паучок, чтобы ловить пылинки. А кто хочет паучка, тот, определённо, существует — и это факт, а не требующая доказательств теорема. Аксиома, если угодно. И по наитию профессор чувствовал, что Шерлок может соединять точки ничуть не хуже, чем он сам — более того, положа руку на сердце, Мориарти мог с уверенностью сказать: он бы никогда не увидел в паутине ненарисованного паучка с первого взгляда. А ещё где-то глубоко внутри затеплилась надежда, что, возможно, звёздный странник никогда ничего не объяснял, считая его равным, будто они — нечто вроде одного целого, находящегося по разные стороны одной шахматной доски.V
Каждый день он узнавал что-то новое о звёздном путешественнике, поражаясь неприятно холодящему спину контрасту между его видимым уровнем интеллекта и скудости жизни, которую тот описывал — хотя, возможно, Шерлок просто не хотел говорить о себе много фактов, считая это чем-то маловажным. Вместо этого он умудрялся одним лишь взглядом и мягкой, прячущейся улыбкой оценить красоту осенявших голову Мориарти идей, некоторыми из которых он делился со своим гостем. В ответ странник, когда приходилось к слову, рассказывал о своём странном прошлом — по крайней мере, именно это Джеймс видел в шлейфах подтекстных символов, что срывались с губ Шерлока, повествовавшего о странном быте в 221-Б, побеге оттуда и долгом путешествии, конечной точкой которого и стал дом профессора математики. Ближе к третьей ночи Джеймс узнал о проблеме с пылью, опять же из-за паучка. — Так что же, в 221-Б действительно так много пыли, что просто подмести её — недостаточно? Шерлок немного удивлённо, словно не ожидал такого глупого вопроса, вскинул бровь и, сделав небольшой глоток из слёзницы, произнёс заскучавшим тоном, словно речь шла о простейших истинах, известных даже маленькому ребёнку: — А как же! Тут Мориарти пришлось изрядно поломать голову — взгляд звёздного странника снова чуть запылился, застыв на рисунке — но он толком не смог додуматься, в чём же главная проблема. — Есть такое твёрдое правило, — сказал Шерлок, — встал поутру, встретил рассвет — сразу приводи в порядок всё, что внутри, и всё, что вне: хорошее — наверх, плохое, что не получится выкинуть — вниз. И непременно каждый день нужно подметать пыль — иначе будет сложно дышать, — и тут он красноречиво закашлялся в немного грязноватый платок из белой ткани с тёмно-красными пятнышками.— Я знал одного лентяя, что жил в колодце. Однажды он взял и перестал наводить чистоту, и вскоре пыли стало так много, что он смог на ней спать, и спал он так долго, что его засыпало с головой… Даже его колодец теперь не найти под её слоем.VI
На четвёртый день Шерлок долгое время терпеливо рассматривал, как Мориарти с головой ушёл в доказательство гипотезы Харди-Литтлвуда о бесконечности множества чисел-близнецов, которая не давала ему покоя уже очень давно, и наконец нарушил молчание, как и в тот промозглый вечер, когда попросил нарисовать паучка. — Скучно. Люди скучные, и от этого мне часто бывает грустно. А когда очень грустно, хорошо поразгадывать загадки! — оторвав взгляд от рисунка, Шерлок посмотрел на профессора и, грустно улыбнувшись, добавил: — Но мало кто умеет загадывать действительно умные загадки. Мориарти, до этого больше заинтересованный сложным уравнением, прекратил барабанить пальцами по лакированному письменному столу и внимательно посмотрел на гостя, отметив про себя, до чего же тот бледен и хрупок. — Однажды я решил 243 загадки! — гордо тряхнув кучерявой головой, сказал Шерлок. — Значит, в тот день тебе было очень грустно? Но звёздный путешественник не ответил и лишь задумчиво потёр левое бедро.VII
— А где же собака? — неожиданно спросил Шерлок. — С чего ты взял, что она у меня есть? — удивлённо поднял брови профессор, занятый в то время приготовлением кофе для себя и какао для своего нового друга. — Ну вот у тебя ошейник, — бесхитростно промолвил непостижимый посетитель и указал в сторону кровати, из-под которой и правда был виден кожаный кончик ошейника. — Нет, собаки у меня нет, — ответил Джеймс, раздражённо ища ложку.— Только плюшевая, вон там, на полке, — и профессор махнул рукой в сторону книжного шкафа, где посреди задачников по математике ютился игрушечный рыжий щенок Барбаросса. — Зачем тогда тебе ошейник? — Шерлок задумчиво начал вертеть кожаную полоску с металлическими шипами в руках, а Мориарти с удивлением отметил про себя, что не слышал шагов и что вообще не видел, как тот ходит. — Для людей, — хоть гость и не был ребёнком, разговаривать с ним о сексе, а тем более — о сексе с элементами БДСМ Джим определённо не имел никакого желания, так ещё и эта чёртова ложка… — Зачем людям нужны ошейники? Задав какой-нибудь вопрос, звёздный путешественник уже не отступался, пока не получал ответа. — От злости, — наобум проворчал профессор.— Когда они начинают злиться, то надевают ошейник, чтобы обуздать свой гнев. — Глупость какая. Ремешок натрёт кожу, а шипы будут колоть и делать больно, а от боли даже добрые начинают злиться…— Шерлок осёкся, вздрогнув от громкого звона столового прибора о края чашки. Джеймс протянул было ему какао, но гость печально покачал головой и, со вздохом поелозив на диване, сделал крошечный глоток из своей бутылочки и вперил мерцающий взгляд куда-то поверх плеча севшего напротив Мориарти. — Я знаю одно место, где живёт злой мальчишка. Он смотрел на звёзды, играл с другими мальчиками, но он никогда никого не любил. И никогда ничего не делал. Только задирал пирата и хвалился перед русалками. И с утра до ночи только летал да говорил всем, какой он прекрасный, и прямо-таки раздувался от гордости — да, он прямо так и говорил: «я прекрасен, и это всем известно». Звёздный путешественник даже побледнел от гнева, и сжал по-детски хрупкие руки в кулаки. — Он прилетел ко мне как-то раз, и сломал мою яблоньку, просто чтобы показать, что он — сильный! Разве так можно делать? Врываться в чужую жизнь без спроса, ломать самое красивое, что в ней есть, а потом бессердечно танцевать, дуть в дурацкую свирель и кукарекать от самодовольства? Он не оставил после себя ничего, кроме разрушения, клочка тени и маленького зёрнышка… Шерлок больше не мог говорить — он внезапно расплакался, будто встреча с тем кукарекающим мальчишкой была самым страшным, что с ним случилось за всю его жизнь. Мориарти удивлённо посмотрел на него, бледного, тонкого и несчастного, и всё — ложки, теоремы, ловушки, цифры — словно порывом восточного морского ветра выдуло из головы: здесь, в его квартире, в самом сердце Лондона, рыдал звёздный путешественник, и его нужно было утешить. Профессор протянул руку, чтобы обнять Шерлока, и начал его баюкать, легонько покачиваясь, и сердце как-то очень уж жалостливо ёкнуло, когда он ощутил, как холодный лоб гостя прикоснулся к его щеке. Впервые в своей жизни Джеймс почувствовал себя дураком: он не знал, чем помочь, какими словами ободрить, как позвать, чтобы этот неприкаянный странник услышал, как догнать его непостижимость, завораживающую, сыплющуюся сквозь пальцы, как звёздные пылинки… Да и возможно ли это? Ведь она такая таинственная и неизведанная, эта страна искренних чувств.VIII
В зерне, о котором вскользь упомянул Шерлок, по мнению Мориарти, было что-то пугающее и зловещее. Утром, когда он рассказывал эту историю, — безэмоционально как-то слишком просто, как детскую сказку, то так и не пояснил, что же именно из него выросло. По словам звёздного путешественника выходило, что там, откуда он пришёл, было много проросших зёрен — несколько блёклых и скромных розовых цветов, терявшихся в длинной и сухой траве, которая шуршала в пальцах, да небольшая яблоня неизвестного Шерлоку сорта. Таинственное же зерно, занесённое бессердечным мальчиком со свирелью, моментально пустило корни — правда, он не понял, где именно — и вскоре увидело свет. Ещё у этого загадочного растения были шипы, которые делали Шерлоку очень больно, когда он поливал его водой из слабо бьющего родничка — единственного источника воды в 221-Б.IX
Как Джеймс понял, его гость решил сбежать от шипастого растения, сделав воздушного змея из клочка тени. В последнее утро он старательней обычного подмёл звёздную пыль, собрал её в ведёрко и, плотно закрыв крышкой, затолкал его между телескопом и нотной тетрадью, чтобы оно не упало, и мерцающий порох не рассыпался по 221-Б: он думал, что никогда не вернётся обратно, и привычная работа доставляла ему необыкновенное удовольствие. Потом Шерлок, наполнив водой из родника лейку и свой флакон, не без грусти в последний раз полил растение — он немного стыдился, что оставляет его одного. — Прощай. Растение не ответило — лишь сварливо кашлянуло, и этот кашель больно отдался в груди звёздного путешественника. — Прощай, — повторил Шерлок, склонившись к нему, чтобы накрыть шарфом. — Забери себе, — фыркнуло растение с упрёком.— Мне от тебя ничего не надо. Шерлок застыл, растерянный, сжимая в руках лёгкую и тёплую синюю ткань — ведь он так заботился о подброшенном зерне, ухаживал за ним, поил водой из родника, терпя жгучие уколы шипов, а взамен не получил ничего, кроме злости. Очень грустно, что злость нельзя вылечить хорошим отношением, и звёздный путешественник горько расплакался — он полюбил это растение, радовался тому, что был нужен, надеялся сделать всё правильно и хорошо, и от неудачи ему было больно и обидно.Х
Ближе всего к 221-Б было пристанище того злого мальчишки, так что Шерлок даже и не думал о том, чтобы нанести ему ответный визит. Пролетая мимо, он поёжился от холода и поплотнее закутался в шарф, опустив внимательный взгляд вниз, на замерший океан. Посреди него был небольшой островок, покрытый лесом, и можно было разобрать и пиратский корабль, и русалочью лагуну, и полянку с вигвамами племени индейцев, и даже домик, где жили потерянные дети… но всё было недвижимо и мертво, и самодовольное кукареканье бессердечного свирельщика не разносилось по воздуху. Звёздному путешественнику отчаянно захотелось верить, что жизнь на острове просто замирает, пока главарь витает где-то в чужих мирах, ломая яблони и разбрасывая злые семена. Шерлок даже засомневался — а не проверить ли, всё ли там в порядке? Но к этому времени воздушный змей унёс его слишком далеко.XI
Во втором месте жил эгоист с лицом настолько же красивым, насколько уродливым было его сердце. — Я ничего не буду ему говорить о нас! Ну и что с того, что он твой брат? Он всё равно скоро умрёт, — говорил он кому-то по телефону, и когда ему что-то ответили, раздражённо завершил вызов. — Здравствуйте, — произнёс Шерлок, увидев, что мужчина не занят, но тот снова достал телефон. — Я же сказал, что никуда не поеду! — проворчал трус, — он отвратителен, я не хочу с вами! Да и машину надо в техосмотр отправить! Когда он снова повесил трубку, звёздный путешественник опять поздоровался, но обитатель, видимо, не слушал никого, кроме себя — почти как тот мальчишка, вот только свирельщик был злым понарошку, так как не знал разницы между хорошим и плохим. — Он начал это, потому что ему стало больно стоять! Я прав! Вот в чём дело! Не говори мне, что делать! Шерлоку стало совсем неприятно находиться рядом с этим мужчиной, уверенным в том, что он самый умный, самый богатый и самый занятой человек во всём белом свете, стало совсем неприятно, и звёздный путешественник отправился дальше в надежде, что рано или поздно этот человек прозреет и прекратит быть таким глухим ко всем, кроме себя самого.XII
Третьими на его пути оказались то ли два брата, то ли отец с сыном. Старший уже вырос и стал совсем зрелым мужчиной с респектабельным зонтом, и не спускал глаз с младшего — бурного, вихрастого и любопытного подростка с сильными ожогами на запястьях, который, нахохлившись, сидел по-турецки рядом с письменным столом и всё время поправлял спадающий с плеч шёлковый халат. Как только человек с зонтом замечал, что юноша занимался чем-то, на его взгляд, неприемлемым, то поджимал губы и хватал его за запястье, оставляя новый ожог. — Никакой музыки. Ты можешь оглохнуть! Музыка — несущественна. — Ты что, снова пишешь сказки? Ты же испортишь себе зрение! Сказки — несущественны. — Не бери паяльник, ты же всё взорвёшь! Электрика — несущественна. — Хватит смотреть на звёзды! Ты всегда открываешь рот, когда смотришь на них, ты можешь простудить горло! Звёзды — несущественны! Шерлоку стало очень жаль этого подростка, чьи безобидные и, в принципе, многообещающие интересы вызывали у мужчины преувеличенное беспокойство и полное непонимание, и звёздный путешественник решил вмешаться: — Доброе утро! Почему Вы не разрешаете ему заниматься тем, что ему интересно? В этом же нет ничего плохого! Мужчина оторвал взгляд от младшего и, нахмурившись, подошёл прямо к непрошеному гостю в синем шарфе, и резко раскрыл зонт, из которого прямо в глаза звёздному путешественнику посыпался песок. — Я беспокоюсь о нём, беспокойство — вот что существенно, глупый мальчик! — прокричал мужчина вдогонку Шерлоку, которого уже поднял в воздух порыв восточного ветра. Постепенно удаляясь от паренька и кислотного взрослого, странник всё же тихо радовался: ведь как бы старший ни отгораживал младшего от всего, что было вокруг, музыку, вдохновение и веру невозможно отнять, ведь они — в сердце.XIII
— Ну что, малой? — спросил восточный ветер, держа в руке связку воздушных шариков в форме катерков, танцующих на нитках из исландской овечьей пряжи, — далече ты направился? — В путь, — тихо молвил Шерлок, кутаясь в синий шарф, — а Вы? — И я в путь. А куда? — усмехнулся в густую седую бороду ветер. — Туда, где нет того растения, — немного подумав, сказал путешественник.- И туда, где найду… — Ты можешь искать по всей вселенной, малой, а когда найдёшь, то окажется, что это было ближе, чем твоё дыхание. Шерлок не знал, что на это ответить — фраза восточного ветра была очень странной и в ней пряталась какая-то мудрость, но странник не решился спросить, что же бородач имел в виду: ведь если создатель напрямую раскроет свой замысел, а ты сам не додумаешься — то какой смысл в объяснении?XIV
Следующей точкой маршрута звёздного путешественника стало удивительное место, где не было ничего, кроме гор — невысоких, поросших красной травой и мягким тёмно-зелёным мхом. Там, в этих горах, жил высокий черноволосый человек, похожий на эльзасского щенка, который всё время громко пел и смеялся, чтобы весёлое эхо никогда не стихало. На плечах и спине у этого человека висели тяжёлые мешки, а в высоко поднятых мускулистых руках он держал большую корзину с ракетами. — Здравствуйте! — поздоровался Шерлок, взобравшись на вершину. — Уф! — фыркнув, мужчина сел на мягкий мох, и, широко и приветливо улыбнувшись, лёгким движением косматой головы пригласил звёздного путешественника присоединиться к передышке.— Добрый вечер, дружок! — Разве Вам не тяжело всё время таскать эту корзину? — спросил путешественник, указав на ношу, которую горец всё так же держал над головой. — Со всем можно справиться, если не опускать рук, вот как я считаю, — ответил он и снова заливисто рассмеялся, глядя на закат, раскрасивший поверхность скал невероятно красивыми красками. — А зачем Вам так много фейерверков? — Каждую ночь, когда солнце уходит за горы, я устраиваю салют, чтобы мой друг увидел их и не заблудился в темноте. А ещё громко пою и смеюсь, чтобы он услышал меня, узнал по голосу и пришёл. Я даже подумал поначалу, что ты — это он! Хочешь, я и для тебя спою или зажгу шутиху? И он опять стал хохотать. Когда небо окончательно стемнело и засверкало россыпью звёзд, мужчина установил целый ряд ракет, поджёг их, и, быстренько вернувшись к Шерлоку, присел рядом и обнял его — и было в этих объятиях так хорошо и спокойно, словно так и должно быть всегда. — Жизнь — она как фейерверк: вроде бы знаешь, что к чему, но никогда не предугадаешь, в какую сторону какая искра полетит, — мечтательно произнёс человек и протянул свободную руку к небу, словно хотел и его обнять.— Главное, дождаться свою, ту самую. И не опускать рук. И он снова рассмеялся и громко запел о весёлых танцах и друзьях.XV
Шестым по счёту шло пристанище лентяя, но рассмотреть хоть что-либо не представлялось возможным: всё кругом было подобно огромной пустыне — лишь кристаллики песка бесконечными дюнами красиво мерцали, словно снег в свете фонаря ночью, и хоть это зрелище и было, пожалуй, самым грустным, что Шерлок когда-либо видел, но в то же время завораживало путешественника приятным ощущением тайного знания и надежды — пустыня красива потому, что в ней спрятаны колодцы и родники.XVI
Так долгий путь Шерлока закончился в Лондоне — а это очень непростой город, особенно после одинокого путешествия от одного безлюдного места к другому сквозь невыносимо пустые пространства, где нет даже пыли. Звёздный путешественник с удивлением обнаружил себя на крыше какого-то здания, находящегося в самом сердце кишащего людьми муравейника, и он мог с уверенностью сказать, что насчитает здесь тысячи эгоистов, сотни бессердечных мальчишек, десятки кислотных родителей и ленивцев… И ещё было бы очень здорово найти хотя бы одного хохочущего горца с фейерверками: Лондон словно был огромной сточной ямой, в которую неумолимо влекло самых разных людей. Увы! Несмотря на то, что каждый квадратный метр огромной столицы Великобритании был забит человечеством, страннику всё равно было одиноко, как в пустыне, бездушном небе и 221-Б. Когда Шерлок спустился вниз, то обнаружил то, чего никогда не видел в своей жизни. Сначала он подумал, что это чьё-то личное море, спрятанное от чужих глаз в кафельных плитках, но оно пахло не солью, как у его соседа — бессердечного свирельщика, а щиплющей глаза стерильностью. Звёздный путешественник сел на мокрый бортик, чтобы немного отдохнуть — прогулка была слишком долгой, но, несмотря на пройденный путь, отчего-то ему казалось, что он так и не смог до конца убежать от шипастого растения — иначе почему он до сих пор чувствует его шипы? Растянувшись на белых плитках, Шерлок опустил руку в воду и задумался: ведь каждый человек — лишь капля воды, что рано или поздно возвращается в море, чтобы раствориться в нём, стать им, а потом, когда-нибудь, испариться и, избавившись от слишком тяжёлого тела, преодолеть прижимающую к земле гравитацию и снова стать атомом, космической пылинкой, танцующей в темноте.XVII
Водя пальцами по водной глади, Шерлоку послышалось странное, но знакомое капанье — точно такой звук издавал родник, что начал скупо сочиться влагой в тот день, когда свирельщик принёс в 221-Б зловредное зерно. Странник тяжело поднялся на ноги и, покрутив головой в поисках источника постукивания — удар — единица, пропуск — ноль — нашёл, наконец, небольшую колонку, из которой маленький купидон, пыхтя, что-то набирал в слишком большую для него бутылку из зелёного стекла. — Здравствуйте! Какие у вас крошечные крылышки! Может, помочь Вам? — Что, нравятся? — Существо ощерилось, показав зубки.— Пусть они небольшие, зато могущество моё велико! Шерлок, чувствуя подкативший к горлу комок, сглотнул и вежливо улыбнулся: — Да какое могущество, Вы же еле справляетесь с бутылкой! Купидон снова оскалился в недоброй ухмылке. — Поверь, я могу унести тебя дальше, чем самый большой в мире воздушный змей. Всех, кому я дам своё перо, я возвращаю к земле, из которой они вышли, — сказал он, приблизив к страннику своё грязное личико.— Но ты ведь не с земли… Звёздный путешественник не нашёлся, что ответить. — Мне жаль тебя, — продолжил купидон, глядя, как последние капли из колонки упали в горлышко бутылки.— Ты так слаб на этой земле, она жестка и камениста, тебе больше подойдут волны. — В этом нет никакой трагедии, — ответил Шерлок.— Но почему Вы… — Если утонуть, то падать не нужно, — перебило его существо и исчезло, оставив странника одного — лишь белое пёрышко коснулось поверхности неприятно пахнущей воды.XVIII
Шерлок шёл вперёд по кафельной плитке очень, очень долго — так долго, что в какой-то момент стало совсем темно, словно сам солнечный свет покинул гроб, в котором было похоронено это странное море. Зацепившись о что-то, звёздный путешественник чудом сохранил равновесие и не упал на холодный, шершавый пол. — Ах, простите, — произнёс кто-то тонким, словно стебель колокольчика, голосом, — я всё время путаюсь под ногами. — Нет, это Вы извините, что я Вас не заметил. Тут очень темно… — Это чтобы никто не видел, что мне грустно, — ответил колокольчик. — Мой друг всегда грустил, когда думал, что его никто не видит. Странник несколько удивился нелогичности слов цветка, но в то же время почувствовал их бесконечную горечь, будто колокольчик был так же одинок, как и он сам. — Жаль, а я бы посмотрел на Вас. Вы наверняка очень красивы. — Есть вещи, которые глазами не увидишь. Шерлок задумался: изречение было очень глубоким и мудрым, как и слова восточного ветра, но понять их было намного проще — ведь цветок был всего лишь цветком, его не носило по всему свету, как ветер, так как корни держали его на месте, где он вырос из зерна, так что видел он только то, что его окружало. — Есть вещи, которые глазами не увидишь, — повторил звёздный путешественник, сомкнул веки и вдохнул нежный аромат, источаемый цветком — и темнота вокруг словно рассеялась, словно кто-то приподнял штору, и он увидел всё — причудливые блики целующей спокойные волны океана красной звезды, счастье надежды, красоту непостижимости и безграничности сияющего разума, яркие всполохи освещающих скалы всевозможными красками фейерверков, мерцание пляшущих над колодцем пылинок… — Верно, — словно прочитав его мысли, сказал колокольчик. — Зорко одно лишь сердце. — Зорко одно лишь сердце, — прошептал вслед за цветком Шерлок, чтобы получше запомнить.XIX
Оставив цветок за спиной, звёздный странник продолжил свой путь, двигаясь на ощупь, чтобы не упасть в дурно пахнущую воду, пока впереди не забрезжил необоримо манящий к себе то гаснущий, то снова вспыхивающий свет. Как оказалось, источником был низкорослый, зажавший по одному толстому проводу в каждой руке мужчина, из-под куртки которого виднелся странный механизм с циферблатом, отсчитывающим семнадцать секунд. Каждый раз, когда счётчик обнулялся, он присоединял один из проводов к механизму, тем самым сменяя свет тьмой, и морщился от боли, словно получал удар током. Этот странный, но красивый ритуал завораживал и наводил на мысли о самоотверженности этого человека — ведь не каждый станет включать и выключать лампы, зная, что это больно. — Добрый вечер! — поздоровался Шерлок. — Добрый, — выдавив мученическую улыбку, ответил мужчина и отключил свет, издав тихий стон. — Зачем Вы погружаете всё в темноту? — Как можно вежливей спросил странник, крайне заинтересованный необычным обрядом. — Такой уговор, — грустно сказал человек, тряхнув длинной седой чёлкой. — Я должен следить, не блуждают ли красные точки. — Какие красные точки? — удивился странник и, внимательно оглядевшись, не заметил ничего подобного. Помня слова колокольчика, он даже закрыл глаза и попробовал увидеть всё сердцем, но потерпел неудачу, а когда открыл их, то мужчина уже зажёг лампы. — Которые могут ужалить, малыш. Я — всего лишь проводник света, и ремесло мое тяжело: каждые семнадцать секунд я должен сменять свет тьмой, и видеть свет во тьме, а во свете — тьму. Это очень важное дело. И мужчина снова погрузил мир во мрак. — Я видел цветок, который сказал, что главного глазами не увидишь, — в надежде поддержать проводника, сказал Шерлок и прищурился, чтобы защитить глаза, но на сетчатке всё равно запрыгали разноцветные пятна. — Частично он прав, — грустно ответил мужчина, — вот только моя работа состоит именно в том, чтобы видеть и наблюдать. Я обещал, что буду присматривать, значит, так оно и будет. Знаешь ли, очень нужно быть важным, и очень важно быть нужным.XX
Погрузившись в размышления о трёх странных разговорах, Шерлок двинулся дальше, и вскоре разбитый кафель и неприятно пахнущий полумрак сменились дренажными камешками и едва уловимым, но смутно знакомым запахом. Перед ним был палисадник, заросший знакомыми ростками — они были очень похожи на злое растение, оставшееся в 221-Б, но чем-то отличались, а чем именно — звёздный путешественник так и не смог догадаться. — Здравствуйте! — поприветствовал сад Шерлок, непроизвольно сглотнув горечь во рту. — Здравствуй-здравствуй, — хором ответили ростки, и звёздный путешественник почувствовал, как похолодели кончики пальцев — голоса, раздавшиеся из сада, были почти такими же, как голос растения, от которого он сбежал с 221-Б. Звёздный путешественник ускорил шаг, так как ему стало страшно, и он чувствовал себя глубоко несчастным: ведь, наверное, каждое проросшее зерно больно кололо шипами каждого своего хозяина, что поливал его водой из родника и защищал от ветра. Он-то надеялся, что его растение — одно такое в своём роде, и подобных ему нет во всей Вселенной, а вот теперь перед ним — десятки десятков злых зёрен в единственном маленьком палисаднике! А что, если в одном только Лондоне сотни сотен таких садов, а на всей Земле тысячи тысяч городов? Едва страшный сад остался позади, Шерлок обессиленно упал на грубый гравий и заплакал: ведь, если его догадки верны, получается, что здесь, в этом жёстком и каменистом месте, миллионам миллионов людей очень, очень больно.XXI
Вот тут-то и появился другой странник — человек в оранжевой куртке и такой же застиранной и забавной, как у Шерлока, шапочке, разве что она была зелёной, а не красной. Незнакомец задумчиво брёл, пиная осенние листья спрятанными в резиновые сапоги ногами и волоча за собой тележку, весело брякающую, когда колёса соскакивали с одной кочки на другую. Взгляд его, пустой и оживлённый одновременно, внимательно изучал всё, что попадалось ему под ноги. Иногда странный человек доставал из-за спины длинную скрюченную палку и, поворошив ею разноцветный ковёр под ногами, поднимал что-то с земли и прятал найденное в свою поклажу. — Здравствуйте! Нашли что-то важное? — Смотря, что ищешь! — бодро ответил мужчина. — Лично я ищу кое-что очень… специфичное. Шерлок замер: снова ему на пути попалась неприкаянная, как и он сам, душа, безвольно болтающаяся в порывах восточного ветра в поиске чего-то, что найти очень сложно. Едва ли возможно. — Бывает, ищешь ты себе, ищешь, и вроде даже находишь… А всё оказывается ничем, — продолжил человек, кутаясь в ветровку, — и выходит, что ты, как дурак, лишь смотрел на сменяющие друг друга краски, а что они? — он поднял ярко-красный лист, сжал его в руке и протянул к звёздному путешественнику полную сухого крошева ладонь. — Не более, чем пыль? — неуверенно спросил Шерлок, поёжившись от ветра и навалившейся, как слишком тяжёлое одеяло, усталости. — Даже менее, чем пыль, дружок, — ответил мужчина, отряхнул руки и натянул шапку на уши, чтобы защитить их от порыва холодного ветра, пахнущего прелыми листьями, нагретыми солнцем камнями и слегка — морем. — Осень — как красивая болезнь природы, — тихо произнёс звёздный путешественник, глубоко вдохнув отозвавшийся в лёгких удушающим кашлем воздух. — Осень — это время возвращаться домой, дружок.XXII
Последний человек, которого странник увидел перед тем, как встретил Джеймса, был очень худой мужчина с голубыми глазами навыкат и странным выражением лица, словно его рот был слишком мал для зубов и языка. Он всё время озирался, ссутулив плечи и спрятав руки в карманы, из которых доносился лёгкий звон монет. Изучающим взглядом подрагивающих зрачков мужчина просканировал Шерлока и, в очередной раз воровато обернувшись, нетвёрдой походкой подошёл к звёздному страннику. — Не хочешь кое-чего прикупить, парень? — вкрадчиво произнёс продавец каким-то непонятным говором, будто слова его были мешающейся во рту жвачкой. — А чем Вы торгуете? — спросил Шерлок, неловко переминаясь с ноги на ногу; беспокойство мужчины, словно передавшись и ему, вызывало стойкое желание тоже опасливо оглянуться. — Временем, — хмыкнул продавец и красноречиво похлопал себя по карману, в котором что-то прошуршало и звякнуло. — Как можно торговать временем? — удивился странник. — Я продаю особенное время, — хитро сказал мужчина и, ещё раз внимательно осмотрев Шерлока с головы до ног, криво улыбнулся, — безболезненное время. Могу дать тебе попробовать, хочешь? Шерлок не знал, что ответить. — Два часа, парень. Сто двадцать минут — божественных, безболезненных минут. — А что будет, когда эти сто двадцать минут закончатся? — Совершенно ничего, абсолютно ничего, парень. Звёздный путешественник задумался: по идее, вскоре он вернётся в 221-Б, и за время его отсутствия там наверняка намело много-много мерцающих песчинок, и растение, возможно, будет очень недовольно и станет больно кусаться шипами в отместку за то, что странник оставил его один на один с кучей мерцающей пыли.XXIII
Свою удивительную историю Шерлок рассказывал тихо и вроде бы размеренно, но довольно поспешно — иногда он спотыкался о собственные слова, как о кочки, и профессору Мориарти стало казаться, будто звёздный путешественник не только мысленно, но и физически заново проходил этот нелёгкий путь: под конец ему всё труднее было поднимать потяжелевшие веки, губы слегка побледнели, а дыхание затруднилось, словно он взбирался на гору. Несмотря на это, Шерлок не останавливался, как если бы хотел успеть рассказать всё, что увидел, услышал и понял во время путешествия. С тех пор, как Шерлок появился в доме Джеймса, миновало ни много ни мало шесть дней, но даже за это долгое время Мориарти так и не смог решить проблему — последнюю проблему, что заставляла его чувствовать себя некомфортно с того самого дня, когда он прикоснулся к плачущему гостю, ощутив неимоверную хрупкость тела и тревожащую холодность кожи: показать ли таинственному гостью его рисунок со звёздами? — Есть хочется, — вдруг вздохнул звёздный путешественник после непродолжительного молчания, в которое погрузился, завершив историю своего путешествия встречей с продавцом времени внушительным глотком из флакончика. — Не думал, что ты знаешь, что такое «голод» — ты ведь всю неделю не ел и не пил ничего, кроме того, что у тебя в бутылочке, — удивлённо поднял брови Мориарти. — Я не об этом. Тело — это просто транспорт для ума. А уму тоже нужна пища. Небрежно брошенная фраза грустно вздохнувшего Шерлока прозвучала как интеллектуально-интимное приглашение, и профессор протянул ему заламинированную картинку. — Ну, давай-ка, приятного аппетита, — ухмыльнулся Мориарти, но он даже не успел хохотнуть, когда звёздный путешественник, бросив всего лишь один взгляд на рисунок, произнёс: — Скучно, — сморщив длинный прямой нос, от чего на переносице появились две некрасивые складки, произнёс, — всего лишь моё лицо в треугольнике звёзд альфа Центавры. Как каббалистический образ Бога. Откуда у тебя это? Мориарти замер на месте, не донеся до рта чашку с какао: от скорости, с которой Шерлок соединил точки, его переполнило доселе незнакомое чувство — нечто подобное происходило с ним раньше лишь тогда, когда на глаза попадалась особенно изящная формула или остроумное решение сложнейшей задачи, или… профессор не успел додумать эту мысль: радость созерцания высоты и тонкости всеобъемлющего чистого разума ослепила его вспыхнувшими одна за другой тремя звёздами — в голове, груди и внизу живота. Взрывная волна близкого к эйфории восхищения швырнула Мориарти вперёд, к худому и нескладному звёздному путешественнику, полулежащему на диване и больше похожему на небрежно брошенное пальто, нежели на человека: тело математика, наконец, догнало и мгновенно оттеснило взбудораженный разум, оставив мужчине роль стороннего наблюдателя, практически не контролирующего процесс. Шерлок сдавленно охнул под тяжестью набросившегося на него Джеймса, но, как-то хитро извернувшись, к удивлению предполагавшего если не яростный отпор, то хотя бы некое подобие сопротивления Мориарти, неожиданно поддался и даже стал помогать ему срывать с себя одежду, одновременно пытаясь раздеть самого профессора. Джеймс впился губами в созвездие родинок на тонкой, беззащитной шее, втягивая ноздрями странноватый, под стать всему виду гостя запах: смеси прелых листьев, моря, обожжённого на солнце песка, пороха, пыльцы яблоневых цветов и неуместной нотки лекарств. Руки же его хаотично шарили по распластанному под ним телу, сдирая старые и поношенные, но недешёвые вещи: вязаная безрукавка, голубая рубашка, потёртые джинсы… Вскоре из одежды на обоих остались лишь часы на Мориарти, да синий, обматывающий левую ногу странника от колена до подвздошного гребня таза шарф, который тот почему-то так и не позволил снять. Профессор на мгновение отстранился, елозя по бледной и холодной коже сумасшедшим взглядом, путь которого тут же поспешили повторить не менее обезумевшие ладони. Тело, почти прозрачное в своей худобе, почти эфемерное, оказалось на удивление осязаемым, хоть и немного неприятным на ощупь. Нежных прикосновений и привычных нормальному человеку ласк было категорически недостаточно, и Джеймс, резко развернув Шерлока лицом вниз так, чтобы обвитая шарфом нога свисала с дивана, заломил ему руки за спину, сжав оба запястья одной ладонью и, войдя одним беспощадным рывком, стал жёстко вбиваться в податливое тело, которое можно было бы счесть некрасивым, даже отталкивающим из-за торчащих костей, шелушащейся кожи, россыпи прыщиков и болезненной негибкости, но профессора это мало волновало. Сейчас он ощущал себя Богом, которому было доступно всё: любые метаморфозы, любое созидание, любые открытия, любое творчество, и Мориарти Творил на чистом полотне плоти звёздного странника, брал его, как холст и палитру, и каждое его движение было подобно широко положенному мазку, взятому на недоступном обычному смертному излёте. Джеймс чувствовал, как взлетает к звёздам, одновременно падая в непроглядную вязкую темноту, и не мог понять, что из этого доставляет ему более острое наслаждение. Реальность, в которой он обитал ранее, свернулась в струну и лопнула, разрывая тишину вместе с барабанными перепонками, в последний момент своего существования успевшими уловить завершающий аккорд бешеного физического порыва — неожиданно громкий, жалобный полукрик-полувсхлип Шерлока, когда Мориарти, как наконец поймавший курицу лис, до крови впился зубами в основание шеи странника — единственную точку, за которую мог зацепиться, чтобы не пропасть в многогранности сознания и не утратить окончательно самого себя в телесной оболочке, когда оргазм накрыл его удушающим покрывалом.XXIV
Когда Джеймс пришёл в себя, Шерлок, уже полностью одетый, стоял у окна и ритмично барабанил пальцами по подоконнику, подставив лицо бьющему в глаза закату. Глядя, как оранжевые лучи раскрашивали его блёклую одежду в невероятные цвета, тем самым ещё больше оттеняя серость кожи и бледность губ, Мориарти ощутил острый укол совести. — Слушай, я…— он запнулся, но звёздный путешественник не шелохнулся — даже его руки перестали играть известную одному ему мелодию на невидимой клавиатуре. — Я никогда до этого… — Не встречал того, чей ум взволновал бы тебя так же сильно, как свой собственный, — неожиданно перебил его странник, не удосужившись обернуться, — всё в порядке. Здесь нет никакой трагедии. Наскоро одевшись, математик подошёл к нему и ненавязчиво приобнял, сцепив пальцы в замок на солнечном сплетении гостя. — Закат очень красивый, — произнёс Шерлок безжизненным голосом, даже не предприняв попытку выскользнуть из объятий, — каждый сезон года он окрашивает осенью. — Да, наверное, ты прав, — согласился Мориарти и, выглянув из-за плеча гостя, посмотрел на закат. Звёздный путешественник тяжко вздохнул, и профессор ощутил неприятную вибрацию в его груди — будто что-то клокотало там, за выпирающими рёбрами, отчётливо осязаемыми даже сквозь слои одежды. — И небо очень красивое, — устало сказал звёздный странник, — как вуаль, прячущая лицо невесты, оно прячет от нас недра космоса. Видимо, Шерлок ещё не до конца оправился от того, что произошло между ними: ноги его подкосились, и он начал заваливаться назад, Мориарти не оставалось ничего, кроме как подхватить гостя и, подняв его на руки, отнести на диван. Ему казалось, что он несёт хрупкое сокровище: в свете последних лучей заходящего солнца — от этого зрелища мысли Джеймсу от чего-то стало не по себе — звёздный странник выглядел каким-то… эфемерным и зыбким, как лёгкий бриз или гаснущая искра фейерверка. В неверных сумерках он смотрел на бледный лоб гостя, на сомкнутые, чуть подрагивающие длинные ресницы, на каштановые кольца вьющихся волос, и думал: это всего лишь оболочка. Самого главного глазами не увидишь.XXV
— Знаешь, чем хорош большой город? — сказал Шерлок и, не дожидаясь ответа, продолжил, — где-то по его улицам бродят весёлые горцы и громко поют, чтобы потерявшийся друг нашёл дорогу домой, узнав их по голосу. Джеймс не совсем понял, что именно звёздный странник имел в виду, но промолчал: Мориарти почувствовал, что ему не следует расспрашивать гостя, и лишь посмотрел на него, сидя рядом и сжав в своих руках его холодную, вспотевшую ладонь. — Сегодня я тоже вернусь домой, — грустно сказал путешественник и затих, вперив смотрящий куда-то по ту сторону взгляд. — Шерлок, ты что-то задумал, но не хочешь мне сказать. — Путь обратно будет гораздо дальше и намного тяжелее, — прохрипел он сорвавшимся голосом, — мне немного страшно. — Почему же тебе страшно, медок? — Этой ночью мне будет куда страшнее, — ответил гость и завозился, шаря в карманах — видимо, ему было стыдно вытаскивать на свет божий их содержимое и мусорить, уж коли он так тщательно каждый день подметал в 221-Б. — Что ты задумал? — пытаясь прочитать всё по языку тела гостя, повторил Джеймс, но Шерлок не ответил: его стала бить дрожь, и с бледных губ сорвался протяжный, полный муки стон. Мориарти, поняв, что искал его гость, вскочил с дивана и оглянул комнату в поисках бутылочки. Как оказалось, она закатилась под письменный стол, затерявшись в клубках пыли и комках бумаги с неправильными пауками. Протянув бутылочку Шерлоку, математик дождался, пока тот сделает последний глоток — судя по всему, в сосуде оставалось совсем мало содержимого, чем бы оно ни было — и, обмакнув чистый носовой платок в стакан воды, смочил тому виски и заставил немного попить. Тысячи предположений и догадок роились в голове профессора и кружили вокруг облаком накладывающихся друг на друга слов, но озвучил он только один вопрос: — Шерлок, а может, ты останешься у меня? Звёздный путешественник замер и, с трудом перевернувшись на спину, посмотрел на Джеймса, чуть нахмурив широкие, редкие брови. Поджав губы, Шерлок отрицательно дёрнул головой и закрыл припухшие глаза. Мориарти разочарованно хмыкнул: он мог бы попробовать убедить странника, но, видимо, все его возможные доводы уже пришли тому в голову. В наступившей тишине, нарушаемой лишь тиканьем часов и влажным, хрипящим дыханием бледного как полотно гостя, Мориарти явственно услышал, как гулко и громко бьётся сердце лежащего на диване Шерлока — словно у подстреленной птицы или напуганного ночным кошмаром ребёнка. — Скоро ты заснёшь, а когда проснёшься, меня уже не будет, — вдруг произнёс странник, приподняв тяжёлые веки, — но ты догадаешься, куда я ушёл, и захочешь прийти. Так вот — лучше не приходи. — Почему же, позволь спросить, медок? — поинтересовался математик, пытаясь хотя бы по языку тела и мимике Шерлока предугадать его ответ. — Тебе может показаться, что мне больно. Покажется даже, что я умираю. Ну… жизнь — она вообще штука такая… Она…— юноша осёкся и вытер блестящий от пота бледный лоб.— Не приходи, не надо. Ощутив, как внутри ворочается нечто нехорошее, вроде дурного предчувствия, Мориарти едва смог сдержать порыв снова наброситься на звёздного путешественника и прижать его к себе так крепко, как только можно, оставив между их телами три-четыре атома, но вместо этого он просто сел на диван, упокоив голову Шерлока на своих коленях.XXVI
Как и сказал Шерлок, Джеймс на удивление быстро заснул, измождённый выматывающим днём, и не заметил, как звёздный путешественник ушёл — он ускользнул, как змея, настолько бесшумно, что можно было услышать, как мерцают звёзды, и только благодаря природной проницательности и внимательности математик догадался, куда же пропал его необыкновенный гость. — А, это ты…— неловко обернувшись, сказал Шерлок, стоя посередине плоской крыши, покрытой отражающими усыпанное мерцающими точками небо лужами, и взял подошедшего Мориарти за руку своей по-детски хрупкой ладошкой.— Зря ты пришёл, — обратив полные невыплаканных слёз лучистые глаза к небу, проговорил он немного заплетающимся, словно от сильной усталости, языком, — тебе будет больно смотреть, а мне будет больно от того, что ты смотришь. Джеймс не знал, что сказать, он вообще старался не смотреть на звёздного путешественника, чтобы не смущать его и не терзать себя: математик знал, что вряд ли когда-либо ему доведётся… — Просто моё тело слишком тяжёлое, — перебив его мысль, произнёс Шерлок и, закусив бледную губу, сиротливо обнял себя свободной рукой, — мне его не унести. Но это всё равно, что сбросить тесную оболочку, которая слишком сильно сдавливает сердце. Разве в этом есть что-то трагичное? Он одарил Мориарти своей неуловимой улыбкой и даже подмигнул, словно стараясь подбодрить его. Воцарившаяся тишина, как камень, прижимала Джеймса вниз, к земле, и он судорожно сжал слабые пальцы Шерлока. — Я не хочу, чтобы ты уходил, — сказал профессор, снедаемый нехорошим предчувствием, пугавшим его сочетанием нестерпимого жара и замогильного холода. — Я тебя не оставлю. — Но ведь это не твоя дорога, — Шерлок удивлённо поднял брови, но тактильного контакта не разорвал — лишь провёл свободной бледной ладонью по месту, где шея переходила в плечо, лелея всё ещё немного сочащийся кровью укус. — До встречи с тобой я был уверен, что я один такой, кто может… — Соединять точки, — закончил за него звёздный путешественник, и его причудливо очерченные губы снова растянулись в лёгкой, как белое пёрышко, неуловимой улыбке. — Я называю это «не с кем посмотреть на звёзды». Ты не потеряешь меня. Знаешь, это будет очень забавно: ты будешь смотреть на звёзды, а я буду смотреть на Землю, и мы будем улыбаться другу. Я буду искать тебя, и найду. А потом я буду тебя ждать. Это ничего, даже если ждать придётся долго. Тут Шерлок замолчал, так как снова расплакался. И было в этом что-то такое, что жёстко кусало в самое сердце, словно шипы растения, занесённого в 221-Б тем злым мальчишкой — но едва Мориарти положил руку на плечо звёздного путешественника, тот разжал ладонь и отстранился. — Думаю, уже пора, — хлюпнув носом, сказал юноша и, наконец, впервые на глазах Джеймса сделал несколько шагов вперёд: он очень сильно хромал, западая в сторону и неловко взмахивая руками, чтобы сохранить равновесие, и практически не наступал на ту ногу, что была плотно замотана синим шарфом, и его лицо кривилось в болезненной гримасе. Через три шага он остановился и согнулся пополам, оперевшись рукой о бетон трансформаторной будки, и сильно закашлялся. Когда приступ прошёл, Шерлок выпрямился и продолжил было свой путь к краю, но чуть не упал в попытке переставить тонкие ноги, словно всё его тело от щиколоток до плеч было спелёнуто невидимой тканью. Джеймс протянул было руку, чтобы подхватить его, но звёздный путешественник отмахнулся от него, печально покачав головой. — Подари мне одну минуту, пожалуйста. Всего одну минуту в одиночестве. Это так тяжело… Нервно кусая пластмассовый фиксатор шнурка капюшона и бесцельно бегая нервным, обречённым и полным сомнений взглядом, Шерлок опустился прямо на мокрую от прошедшего ливня поверхность крыши, прислонившись спиной к мерно гудящей будке, и Мориарти присоединился к нему, отчего-то вспомнив валлийское суеверие «присесть на дорожку». — Мы обязательно встретимся снова. Там, куда я ухожу — красиво, чудно и спокойно. Я уже говорил, — речь Шерлока становилась всё более неразборчивой, и его лихорадило — даже сквозь многочисленные слои одежды было видно, как дрожь сотрясала хрупкое, но такое тяжёлое для странника тело. — Я буду искать тебя, и обязательно найду, — повторил он. Мориарти коротко кивнул, но тут же мотнул головой: он не знал, что ответить — подобные сантименты были для него новы и незнакомы — и вздрогнул, когда звёздный путешественник, навалившись на его плечо, с трудом встал. — И я обязательно дождусь, даже если это займёт очень много времени, — продолжил странник, вскарабкавшись на парапет, — ведь что может быть прекраснее бесконечного ожидания встречи, так? Профессор молчал, глядя, как ветер нещадно треплет кудрявые волосы стоящего на краю Шерлока, его синий шарф и ветровку, и твердил про себя: это всего лишь оболочка. — Ты не вспоминай обо мне слишком часто. Не хочу, чтобы ты грустил. А теперь сомкни, пожалуйста, ресницы. Зорко одно лишь сердце. Джеймс послушно моргнул: его глаза и так слезились от пронзительно дующего восточного ветра.XXVII
Веки Мориарти были опущены всего лишь секунду, но когда он открыл глаза, Шерлока уже не было: лишь белое пёрышко плавало в лужице недалеко от парапета. Пошатываясь, математик на ватных ногах подошёл к краю крыши госпиталя имени Св.Варфоломея, чтобы взглянуть вниз, ожидая увидеть Шерлока в луже крови — но тела на асфальте не было. Тогда он, небрежно вытерев мокрые от слёз щёки, спрятал руки в карманах и задрал голову, обратив лицо к всё ещё тёмному небу — солнце взойдёт часа через полтора-два, так что звёзды ещё только начинали гаснуть. — Самого главного глазами не увидишь, — пробормотал математик, перебирая в длинных пальцах мокрое перо, не отрывая взгляда от небесного купола, где, если соединить постепенно исчезающие точки, можно было увидеть, как неуловимо улыбающийся Шерлок танцует звёздную чечётку — быстро, легко и невероятно красиво. Он, кажется, что-то говорил — губы его шевелились — но услышать его слова Мориарти смог только закрыв глаза: — Ты потеряешь покой, но слушай: есть человек, который создан для Тебя, тот, кто сделает Тебя правильным, Джим. Тот, кто совместит несовместимое, соединит жизнь после смерти и смерть при жизни. Тот, кто дарует Тебе сон и успокоение, когда это будет необходимо, и разбудит Тебя, когда это будет необходимо. — Это будет мой Тебе подарок на день рожденья, Джим. У каждого человека свои звёзды. Одним — тем, кто странствует, — они указывают путь. Для других это просто маленькие огоньки. Для ученых они — как задача, которую надо решить. Но для всех этих людей звёзды — немые. А у Тебя будут совсем особенные звёзды… У Тебя будут звёзды, которые умеют смеяться. — Я уже нашёл Тебя, Джим. И я не оставлю Тебя. Никогда.