It's all right.

krissoo, chansoo - Я вот серьезно должен здесь присутствовать? – недовольно вздохнул Ифань, поправляя очки. – Тебе не кажется, что с твоей стороны это не слишком красиво? - Ой, да перестань. То, что мы расстались, - не значит, что мы перестали быть друзьями, - фыркнул Кенсу, закатывая глаза и вновь направляя свой взор в бинокль. – Мне же нужно твое одобрение! Неужели ты отдашь меня первому попавшемуся маньяку? Ифань хрипло рассмеялся, потрепав мальчишку по волосам. Они лежали в парке на траве, подглядывая за группой студентов, которые собрались вокруг высокого и улыбчивого парня, играющего на гитаре. - У тебя самого маниакальная страсть на высоких, ты компенсируешь? - Это просто совпадение! – покраснел До, толкая У локтем. Он невольно облизнул губы, глядя на того самого парня, и затем тяжело вздохнул: - Я смог узнать только то, что его зовут Пак Чанель и вокруг него постоянно вьются красавчики. Что мне, отстреливать их? - Лучше отдавай мне на съедение, - хохотнул китаец, шутливо кусая бывшего за плечо. До возмущенно вскрикнул, тут же отрываясь от своего столь интересного занятия и накидываясь на друга с кулаками. Все же то, что их связывало раньше, не давало Ифаню права впредь так распускать… что-либо. – Ну, хватит! Хватит!.. Кенсу, ты ведь напросишься и я тебя!.. - Извините? – над ребятами раздался приятный голос и деликатное покашливание. Кенсу тут же как волной откинуло от Ифаня и он, кажется, покраснел до корней волос, но одарил подошедшего недобрым взглядом из-под челки. Черт! Он же должен был быть милым!.. – Я заметил, что вы довольно долго за нами наблюдали. Есть какие-то проблемы? Вы можете к нам присоединиться. - Не… Нет, спасибо, - голос подвел Кенсу так не вовремя! - Это очень милое предложение, - широко улыбнулся Ифань. – Мы, конечно же, согласны! Пойдем, Кенсу, ты давно жаловался мне, что хочешь попеть. - О, так ты поешь? – протянул Чанель. – Это отличная новость! А то у меня ужасно устало горло, с тобой будет полегче. Ребята у нас добрые, не бойтесь. К До все еще не вернулся дар речи, поэтому он просто кивнул на свой страх и риск, а Ифань буквально поднял его за шиворот с земли и протащил к тем, за кем они наблюдали. Там были и девушки, и парни, они что-то радостно обсуждали, смеялись и требовали больше песен. К Кенсу начал возвращаться инстинкт самосохранения, и потому он хотел было пойти на попятную, но Ифань посадил его рядом с Чанелем, а сам отсел подальше, чтобы друг не мог воспользоваться его поддержкой и выкручивался сам. Чанель мягко улыбнулся, слегка наклоняясь к До. Они о чем-то пошептались, видимо, обсуждая репертуар… И Ифань довольно ухмыльнулся, когда Кенсу запел. Его голос отлично сочетался с голосом Чанеля, его гитарой, мальчишка не мог сдержать улыбки и слегка покачивал головой. Вот в такого Су Ифань когда-то и влюбился. Теплого, немного застенчивого, но искреннего и доброго, доверчивого. Не слабого, но позволяющего себя защитить. Кенсу был солнцем, и это смог увидеть каждый, кто находился рядом с ним в тот момент. Увидел это и Чанель – У заметил, как изменился его взгляд. Он просто не мог не заметить, ведь он сам когда-то так смотрел на своего Кенсу. - Ты выглядишь печальным, - раздался рядом мягкий голос, и У повернул голову к сидящему рядом мальчишке, который отложил книгу, внимательно разглядывая нового «знакомого». – Что-то случилось? - Легче сказать о том, чего не случилось, - хрипло рассмеялся китаец, а потом протянул незнакомцу руку, а которую тот вложил свои пальцы, осторожно отвечая на приветственный жест. – Меня зовут Ифань. - А меня – Бэкхен. - А ты не знаешь… У Чанеля… Есть кто-то? – вопрос прозвучал немного двусмысленно, и У невольно ухмыльнулся. – Если что, то он не в моем вкусе. - Ты для него спрашиваешь? – понятливо протянул Бэкхен, но затем покачал головой. – Больше нет. Мы недавно расстались, решили остаться друзьями. - Ты не поверишь, в то, что я сейчас скажу… Кенсу смущенно улыбнулся, когда по окончании песни раздались громкие аплодисменты, и ребята начали хвалить их выступление. От столь ярких эмоций он невольно смущенно заерзал, подаваясь к Чанелю для защиты, и тот мягко положил руку ему на плечи, словно поддерживая. До затаил дыхание, но потом тихо засмеялся, когда увидел, как Ифань общается с каким-то приятным на вид мальчишкой, и ему это общение явно доставляет удовольствие. Кенсу даже вздохнул немного облегченно, но почти тут же вновь напрягся, когда услышал над ухом: - Вблизи интереснее наблюдать? - Б.. Более чем, - сглотнул До, а потом широко улыбнулся Чанелю, хотя поперву и несмело поднял на него глаза. – Я ужасно люблю петь! Пак слегка вздрогнул, невольно думая о том, что солнце сегодня слишком яркое, а затем пробормотал: - Тогда, возможно, нам стоит как-нибудь попеть еще? Можно и только вдвоем… Что скажешь? - Ну… - задумчиво протянул Кенсу. – Я думаю, что это отличная идея. Мне очень нравится твой голос, Чанель. - А мне ты… Твой голос, я хотел сказать, - выпалил парень, слегка смущаясь. – Только это не просто встреча. Это свидание. К До мгновенно вернулась его несмелость, но глаза, кажется, наполнились еще большим теплом. Чанель невольно подумал о том, куда уж больше?.. Но, судя по всему, этот странный парнишка, совершенно не умеющий наблюдать скрытно и уже давно привлекший его внимание, стоил того, чтобы узнать его поближе. И, возможно, это могло стать началом чего-то… столь же гармоничного, как и их с Кенсу голоса. chensoo - Вот ты мне скажи, ты бы согласился принять в наследство странный санаторий в непонятном городе?.. – тяжело вздохнул Чондэ. – Или что это, отель? Парня этого ничего не смутило? - Это из разряда… «Мы хотим погулять ночью по заброшенной психиатрической больнице!», - прыснул До, с улыбкой прижимаясь к любовнику и мягко касаясь губами его груди. Ким подтянул одеяло, укрывая их теплее, и ласково потерся щекой о макушку До, посмеиваясь: - Тут еще и инцест, серьезно? - Пф, никогда не был против подобного. Я люблю… Нарушать правила, - прищурился Кенсу, а затем невольно облизнулся, когда рука Чондэ с его бока легла к нему на бедро, ласково поглаживая. – Так, не начинай, мне нужна передышка! Дай досмотреть фильм. - Ты видел его раз пять, не меньше! - Это мой любимый «Поворот не туда», ничего не зн… - До возмущенно застонал, когда любовник заткнул его поцелуем, но почти тут же сдался, путая пальцы в его волосах и притягивая все ближе. Касания были неторопливыми и нежными, Чондэ скорее старался его расслабить, чем снова настроить на «волну», и До был благодарен, потому что сил действительно осталось не так много. - Вот скажи мне, где в своей жизни я так провинился, что влюбился в человека, который на сон грядущий после секса смотрит фильм про каннибалов? - Так уж и влюбился? - Без памяти. - Ты такой романтичный, когда тебе что-то от меня надо… - тихо рассмеялся Кенсу, наслаждаясь тем, как губы Чондэ ласкали его зацелованные ключицы. – Сегодня даже на ужин расщедрился. И презервативы! По-королевски гуляем? Скоро заведем смазку в тумбочке у кровати? - Ну, нет, с нашим аппетитом на нее в месяц будет половина зарплаты уходить! - Пф! - И вот что тебе не нравится? С тобой лежит шикарный обнаженный мужчина, который только что заставил тебя кончить, ты смотришь любимый фильм, и я даже готов принести тебе пиво или чего поесть из холодильника! - Серьезно? – прищурился До, перекатываясь и седлая бедра Чондэ. – Это все крайне подозрительно. Ты налево что ли сходил? – ухмыльнулся парень, наклоняясь к лицу любовника. – Яйца отрежу, ты же знаешь. - О, поверь, такое в страшном сне не забудешь. После того, как ты повесил секатор на стену… - А нечего было заигрывать с тем бариста! - Я просто подбирал для тебя кофе! Советовался с ним! - Айщ! – До недовольно закусил щеку изнутри, и Ким расплылся в улыбке: - Ты так очарователен в своей ревности. - Я не ревную! Было бы кого! - Ах, неужели! – воскликнул Чондэ. – То есть, если я все же с кем-то… - Не смей! – голос Кенсу вмиг стал напряженным, тихим, и Ким ощутил, как изменилась атмосфера. – Не надо. Я же… - Тише, я просто пошутил, - Чондэ тут же осторожно уложил Кенсу рядом, накрывая его до самого носа одеялом и изо всех сил прижимая к себе. – Никто мне не сдался. Да и зачем? Я лежу рядом с невероятным мужчиной, который сводит меня с ума и как никто доставляет мне удовольствие, смотрю его любимый фильм… - Я понял, понял, - хрипло засмеялся Кенсу. – Мы идеально друг другу подходим. - Больше, чем идеально, - Чондэ мягко коснулся губами лба любовника, а затем снова обнял его так сильно, как только мог. Кенсу совершенно не возражал. sesoo - Виви! – широко улыбнулся Кенсу, когда собака подбежала к нему, радостно виляя хвостом. – А где твой папа? - Здесь, - раздался позади негромкий голос, и До вздрогнул, а затем рассмеялся, поворачиваясь и глядя на своего коллегу по вечерним прогулкам, держащего на руках его Монгмуля, совершенно точно довольного этим фактом. – Прости, припозднился сегодня – на работе задержали. - А я уж думал, вы решили разбить нам сердце и не прийти на «свидание», - воскликнул До, и О улыбнулся ему, опуская пса на землю. Они двинулись вперед по парку, и Кенсу решился спросить: - Ты действительно выглядишь уставшим. Я могу чем-нибудь помочь? - И так помогаешь, эти наши прогулки… Позволяют расслабиться, отвлечься, - с улыбкой ответил Сехун, глядя на то, как Виви и Монгмуль бегают по лужайке и играют друг с другом. – И малышка довольна компанией, судя по всему. - Весь в отца похож, умеет обращаться с дамами, - едва сдержал смешок Кенсу, за что получил долгий и внимательный взгляд от О. – Что?.. - Только с дамами? Прости, если я ошибался, но мне показалось… - Сехун выглядел так забавно и неловко, пытаясь подобрать нужные слова и не обидеть нечаянно Су, что тот не смог долго мучить его и слегка коснулся ладонью плеча, словно предлагая остановиться: - Не только, не только. Не терзай себя. - Я ужасен, да? – хрипло рассмеялся Сехун. - Зная то, как ты устаешь, я не удивлен, что твой язык к вечеру перестает быть работоспособным. - А вот это вот вовсе и не обязательно… - Предлагаешь мне проверить? – ухмыльнулся До. – Не раньше, чем после третьего свидания. - Договорились! – воскликнул Сехун, и Кенсу, не ожидавший столь скоропалительной реакции, смущенно отвел глаза. Он подозвал к себе своего пса и прицепил к шлейке поводок, потому что они входили в тот район парка, где часто гуляли большие собаки, и О сделал с Виви то же. После чего все же почти зеркально повторил касание плеча, которым Кенсу одарил его ранее: - Я не так понял тебя? Мне… Стоит взять свои слова назад? Если что – ты только скажи, я не хотел бы потерять то, что между… Кенсу осторожно привстал на цыпочки, а затем притянул Сехуна к себе за шею и прикоснулся губами к уголку его губ. Затем еще, и еще… О несдержанно ответил, опуская ладони на талию парня и притягивая его к себе ближе. Собаки бесновались, путая поводки и катая друг друга по земле, но До не мог найти в себе силы, чтобы отстраниться от человека, с которым его уже не первый месяц связывали длительные и такие приятные прогулки, беседы обо всем на свете. А потому он пробормотал между поцелуями, не прекращая касаться Сехуна: - Только попробуй взять свои слова назад. Ты все правильно понял. - Так значит… Ты пойдешь со мной на свидание? - Неужели впервые без них? – До с нежностью посмотрел на собак, которые нетерпеливо поскуливали, желая идти гулять дальше, а не стоять возле своих хозяев. - Хочу, чтобы все твое внимание было обращено на меня. - А ты, оказывается, не так прост, - рассмеялся До. – Но хорошо, я согласен. К тому же все-таки эти поводки не дают мне поцеловать тебя так, как мне хочется. - Великое упущение. Обещаю впредь стараться, чтобы тебе ничто не мешало меня целовать. - Смотри мне, - рассмеялся До. – У меня есть свидетели, так что не отвертишься. От меня так точно. А где я – там и Монгмуль. - А я и не сомневался. Беру двух по цене одного. С превеликим удовольствием… hunhan - Передай привет тем, кто на тебя смотрит, детка, - лениво протянул Сехун, а затем хрипло засмеялся, глядя за отчаянными попытками Ханя удержаться в неудобной и крайне болезненной позе: на его шее была накинута петля, а к другому концу веревки был привязан груз, и каждое движение парня могло привести к тому, что петля затянется. Куда сильнее, чем сейчас. Он уже дрожал, пытаясь ловить ртом воздух, но боль, что простреливала поясницу, еще помогала держаться в сознании. – А, прости… Ты ведь не м-о-ж-е-ш-ь. Сехун медленно поднялся со своего кресла, изучая то, как связанный любовник хрипит, высовывает язык и закатывает глаза, при том, что его член возбужденно жмется к животу, истекает густыми каплями смазки. Его бедра напряжены, да и он сам – струна. Произведение извращенного искусства. Такие, как они, не жили долго – рано или поздно их, гонящихся за удовольствием, вынимали из петли, затянутой слишком сильно. Но Сехун все равно горел, также, впрочем, как и Хань, и их желание лишь подстегивало то, что люди смотрели на них, платили им, желали оказаться на месте Лу, там, в удавке, под коленями Сехуна, а то и вовсе – головой в непрозрачном пакете, когда темнота повсюду, а воздуха все меньше и меньше, но возбуждение бьет по мозгам. Шея Лу Ханя не раз стягивалась шелковыми лентами, галстуками, грубыми веревками, обвивалась длинными, узловатыми пальцами Се, пока тот брал его сзади – грубо, удерживая за горло, заставляя прогнуться, раскрыться… Хань был податливым и жадным, ему было постоянно мало, но он принимал все, что ему давал Сехун, принимал с удовольствием. Брал его член глубоко, просил все больше и резче, раздвигал ноги, хрипел, когда Сехун прижимал к его лицу подушку, тут же ударяя головкой по простате… Свое собственное желание удушения Сехун прятал под узкими горловинами водолазок, тонкими галстуками и ошейниками, этой дозы ему хватало, ведь он с удушаемого перешел на роль душителя. И она оказалась еще слаще, особенно с Ханем. Ведь то, с какой страстью он был готов умереть – возбуждало парня лучше ласк самой искусной шлюхи. Он подошел к Ханю, с легкостью поднимая груз и даруя желанные глотки воздуха любовнику, и тот безмолвно закричал, когда кислород насильно стал вталкиваться в его легкие. Его член медленными толчками выплескивал сперму, по губам текла слюна, ресницы были мокрыми от слез, но он смотрел на Сехуна глазами преданной собаки, потому что удовольствие было так велико, что кружилась голова. О скинул петлю с его шеи, а затем несколькими сильными ударами по щекам вернул любовника в сознание, ухмыляясь. Он расстегнул брюки, высвобождая возбужденный член, и легко толкнулся им в раскрытый рот Ханя. Тот покорно прикрыл глаза, с восторгом ощущая, как пальцы Сехуна путаются в его волосах. Ему не нужно было делать ничего – ласки и прелюдии никогда не проходили вне постели. Он был лишь дыркой для траха, и Сехун знал, что ему это нравится. Нравится чувствовать член в глотке и з-а-д-ы-х-а-т-ь-с-я. Он едва успевал проглатывать густую слюну, сжимать губы крепче – рвотный рефлекс давно остался позади. И Хань думал, что эти отношения точно когда-нибудь его убьют. По статистике, такие, как они с Се, не доживали и до 27. Но пока это их извращенное единение на грани, борьба за каждый глоток воздуха и разрывающиеся от боли легкие заставляли их гореть от желания и нуждаться друг в друге. И этого было достаточно. sechen - Я не буду звать тебя папочкой, гребанный ты извращенец!.. – простонал Чондэ, утыкаясь от стыда лицом в подушку. Его руки были связаны за спиной в предплечьях, он стоял на постели на коленях, и любовник давил ему на поясницу, не давая двинуться. - Я старше тебя, да и вообще!.. - Старше, - резонно заметил Сехун. – Но в твоей заднице трутся друг о друга сразу два вибратора, и она течет так, будто в тебя уже кончали, - парень хмыкнул, потирая пальцами набухшую головку любовника, и тот сдавленно застонал, пытаясь подставиться под ласки, получить больше… - Черт!.. - Ты же знаешь, что я могу долго тебя мучить, пока ты не скажешь то, что я хочу услышать, - О резко опустил ладонь на задницу любовника, заставляя ее гореть, затем еще и еще, пока тот не заскулил, а затем и вовсе заизвивался, когда Се прошелся по раздраженной коже ногтями. Он сильнее надавил на игрушки, которые растягивали задницу Чондэ, и сам едва удержался от стона: он имел куда большую выдержку, но все же видеть любовника, который был столь беспомощен, открыт и возбужден было непросто даже для него. - Пожалуйста… Сехунни… - Ты знаешь цену. - Черт с тобой! – прохрипел Ким, пытаясь сдержаться, пытаясь отвлечь себя от того, как пульсировала задница, как член терся о липкие простыни, уже не раз доведенный до разрядки. Он зажмурился, не желая поддаваться, но Сехун наклонился, медленно ведя кончиком языка по позвоночнику, и Чондэ накрыло. Он прогнулся, ощутив влажные поцелуи на шее, и почти проскулил, чувствуя, как от неловкости пылают уши: - Па… Папочка… Возьми меня… Прошу… Пожал.. О, Боги! – Сехун, зарычав, тут же вытащил из него игрушки, отбрасывая их в сторону и заменяя своим членом, и Чондэ был готов зарыдать от того, какой силы волна удовольствия прошлась по его телу. Сдавшись, он пытался двигать бедрами навстречу, шептал все, что от него хотел услышать Сехун, и тот, распаленный такой откровенностью любовника, лишь мог двигаться быстрее и резче, с силой удерживая его за бедра. - Еще… Еще… Ким скулил в подушку, совершенно непристойно отставлял задницу и стонал так громко и сладко, что О приходилось сдерживать себя изо всех сил, чтобы не кончить тут же. Но он переоценил себя. - Папочка… В меня… - сдавленно. Сехун буквально рухнул в удовольствие, резко прижимая к себе любовника, понимая где-то на границе сознания, что и его нужно довести до грани. А потому он быстро обхватил пальцами его член, и лишь нескольких сильных движений для издразненного Чондэ хватило, чтобы задрожать от удовольствия, обмякая на постели. Позже, когда путы с Кима были сняты и он устало свернулся в руках любовника, то все же не удержался от смешка: - Папочка, да?.. Я старше тебя почти на пять лет. - Еще скажи, что тебе не понравилось. Ты же любишь ощущать себя беспомощным… - Это-то конечно… Но все равно было крайне неловко. - О, поверь, я планирую сделать с тобой еще очень много кра-а-а-йне неловкого, - протянул Се, прижимаясь губами к шее любовника. - И ты не пожалеешь. - На меньшее я и не согласен, - хрипло рассмеялся Ким, втягивая своего мальчика в поцелуй. xiusoo Когда голова Минсока так уверенно и мягко ложится на плечо Кенсу, тот невольно поджимает колени к груди ближе и прячет улыбку в сгибе локтя, а светящиеся от радости глаза – под козырьком кепки. Идет трансляция, они болтают обо всем на свете, Чанель выдает кучу неловких шуток, но какое ему до этого дело, когда он чувствует, что рядом с хеном так тепло? Кенсу зажмуривается на пару мгновений, а потом едва сдерживается, чтобы не рассмеяться, когда раздается слышимое только ему: - Доволен? - Угу, - куда-то в локоть, потому что никто не должен их слышать. Такие вот тихие разговоры, приятная тяжесть от головы старшего на его плече – это только для двоих. Для них, а остальные лишние, и Кенсу многое бы отдал, чтобы в тренировочном зале никого больше не было, чтобы не горел свет, но Минсок был еще ближе. Кенсу хочется больше тепла. Кенсу хочется, чтобы губы Минсока были на его, как лишь пару ночей назад, на кухне, когда старший прижимал его спиной к стене, гладил кончиками пальцев по щекам, шее, перебирал волосы и шептал что-то о том, как ему хорошо с Су. Они оба – те еще молчуны, и им не нужны слова, чтобы общаться, но До было чертовски приятно слышать это, даже живот сводило. Он учащенно дышал, а шея горела. Наслаждаясь тем, что Ким рядом, Кенсу впитывал его запах, пересчитывал кончиками пальцев позвонки под майкой и тонул в нежности, которая оглушала его. Минсок, словно читая его мысли, прижимается чуть крепче, незаметно для камеры поворачивает голову и касается лишь на мгновение губами плеча До, но тот замирает, улыбается широко, смущенно и совершенно влюбленно: плевать, что подумают зрители. Он шутит вместе с Чанелем, отвечает на какие-то вопросы других ребят, а сердце бьется так громко, что, кажется, слышно во всех уголках мира. А когда дела на день подходят к концу, они загружаются в свой автобус и едут в общежитие. Они вымотаны, Чонин с Сехуном и вовсе задремывают где-то на Чанеле, а потому Минсок пользуется этим и меняется с Чондэ местами, садясь рядом с Су. Он несмело касается его пальцев своими, и мальчишка, отводя глаза, глядя куда-то в окно на ночные улицы Сеула, позволяет взять себя за руку. Его кожа горит, и это так сладко, что нельзя удержаться от улыбки. Он прячет ее под капюшоном толстовки, а темноте салона, под подрагивающими пальцами, а Минсок лишь молчит, но это значит больше, чем кто-либо может подумать. Рука Минсока – надежная, и До, вечно привыкшему проявлять силу, вечно острящему, так до ужаса хочется быть под его защитой!.. Хочется быть ведомым, любимым и нужным, хочется, чтобы Ким желал быть с ним каждое мгновение. Да, До Кенсу совершенно безумно влюблен. - Устал? – большой палец оглаживает костяшки, и Су готов раствориться в этом ощущении. Он поворачивается к старшему, кивает, но затем, немного подумав, отвечает: - Не столь сильно, как остальные, но завтра рано вставать на съемки. Ты в порядке? Ты плохо спишь в последние дни, - Кенсу волнуется, и Минсок тихо смеется, качая головой. - Бессонница. - Можно я буду готовить тебе успокаивающий чай? Он работает, я знаю… Часто пробовал на себе. - Конечно, можно, - прикрывает глаза Минсок. – Но только если ты разделишь его со мной. Будь это кто-то другой, До не удержался бы и сострил в стиле «боишься, что отравлю?», но это Минсок, и от мысли о том, что они смогут провести время наедине, так волнующе, что парень лишь кивает: - С радостью, хен. Все, что угодно, если это тебе поможет. - Хороший мальчик, - улыбается Минсок, уверенно опуская голову на плечо Кенсу и прикрывая глаза. И шепчет уже едва слышное, но так, чтобы До едва не умер от накатившей нежности: - Мой хороший. krischen Сцена полутемного бара искрится огнями, а голос Чондэ обнимает каждого, кто пришел сюда: за успокоением, выпивкой, кем-то, кто смог бы скрасить одинокий вечер. Упругие, страстные стоны саксофона въедаются ему под кожу, и он наслаждается тем, что джаз не имеет рамок, границ, четко выверенных канонов – Чондэ ведет мелодию своим голосом, то почти шепчет, то вторит саксофону, то ухмыляется, обхватывая пальцами микрофонную стойку, то растворяется в себе, закрыв глаза и покачиваясь в такт музыке. Каждая нота – податлива, каждый изгиб мелодии заставляет изгибаться в улыбке его губы, и Чондэ думает, что мог бы всю жизнь простоять так – на сцене небольшого, но столь дорогого сердцу джаз-бара, в окружении искрящихся огней, рядом с людьми, которые заменили ему семью. Рядом с человеком, который стал еще большим, хотя кто бы мог подумать, что это вообще возможно? И пускай на него направлены десятки взглядов, Чондэ важен только один, и каждое его движение, каждый стон в унисон с саксофоном словно крик: смотри на меня, только на меня! И он смотрит. Ифань смотрит. В полутемном зале он видит, как искры софитов зажигают глаза Чондэ, как джаз, столь идеально подходящий его голосу, проникает ему под кожу, и Ифань тоже хочет этого. Под кожу, чтобы раствориться. Чондэ пьянит не хуже любого бурбона в их баре, и У дал бы голову на отсечение, что им – не напиться. Его всегда будет мало. Ифань сидит у барной стойки, потому что выступает Чондэ, и он хочет смотреть на него. Слушать его. Слышать его, каждую ноту, каждый изгиб мелодии. Это их небольшой договор: Чондэ готов выступать когда угодно, но только если У будет в зале. И тот откладывает все дела и встречи, которые переполняют его график как владельца этого бара, и покачивает в пальцах полупустой бокал с виски («двойной, пожалуйста»). Чондэ едва удерживает улыбку, когда У салютует ему бокалом, и смотреть на то, как он смущенно прячет ее под пальцами – эстетически приятно. И Ифань просит бармена долить в бокал еще виски, потому что когда выступление заканчивается и Чондэ под аплодисменты сходит со сцены, он неизменно направляется к бару, нет, к Ифаню. Улыбается ему, слегка приподнимая бровь, и когда получает уверенный кивок, берет бокал из его рук и делает большой глоток, стараясь коснуться именно там, где до этого были губы мужчины. И это – самое сладкое обещание. Обещание того, что в квартире Ифаня над баром позже они разделят на двоих рояль, соприкасаясь пальцами, бедрами, плечами. Разделят ужин. Разделят безумие, которое начнется со спутанных поцелуев во время танца, на который обязательно пригласит Ифань, и закончится, скорее всего, в постели или прямо на полу, возле того же рояля. Когда стоны саксофона будут перемежаться со стонами Чондэ, полными чистого, не разбавленного льдом удовольствия, когда все же с его губ потом слетит смущенное «мы опять не дошли до душа», когда «глаза в глаза» под тугими струями воды станет причиной, чтобы Чондэ был в руках Ифаня вновь: громче, дольше, так, чтобы до утра совсем немного и «оставайся, пожалуйста». И Чондэ совершенно точно не поедет домой, даже когда пластинка в очередной раз затихнет. Он прижмется к сильной груди, позволит обнять себя и закрыть глаза. Позволяя не только джазу проникнуть под свою кожу. sexing - Ты умрешь, если хоть какое-то время не будешь целовать Исина? – ухмыляется Бэкхен, проходя мимо Сехуна, который лишь неопределенно дергает плечами в ответ на этот вопрос. А что тут скажешь? Да, умру? Как объяснить то, что это не просто игра на публику – это необходимость? Как объяснить то, что в прикосновении губ к Его коже – тысяча смыслов? Сехун целует пальцы Исина, когда тот, снова не щадя себя на тренировке, приходит поздно ночью домой и едва не валится посреди коридора, вовремя подхваченный младшим. Это – знак поддержки. Сехун касается губами его волос, когда за просмотром очередного фильма в компании ребят Чжан прижимается щекой к его плечу, и нет, конечно же, совершенно не плачет! Это – индикатор нежности. Сехун мажет губами по виску парня ранним утром, когда Кенсу занят готовкой и еще не все спустились к завтраку, и улыбается, когда Исин тихо смеется. Это – приветствие. Сехун хмурится, когда видит расстроенного Чжана – кажется, он снова повздорил с кем-то в компании или перечитал негативных отзывов. О наклоняется к нему и слегка неловко целует в лоб. Это – обещание защиты. Сехун со смехом ведет по ямочке на щеке Исина сперва пальцами, а затем и губами – настоящая магия. Они перешептываются и дурачатся, словно находясь в своем мире. Это – доказательство дружбы. Обхватывая лицо старшего ладонями, Сехун целует его в губы глубоко и жарко, так, что Исин тянет его к себе ближе, приоткрывает рот и что-то выдыхает сдавленно, словно снимая себя с предохранителя. Это – разрешение. Губы Сехуна исследуют горящую от ласк кожу, скользят по груди и животу, бедрам и острым коленным чашечкам, вынуждая Чжана прогибаться в спине и желать большего. Это – обещание. Сехун ловит губами напряженные, ломкие стоны, не дает вдохнуть, не дает отстраниться – он хочет, чтобы Исин совершенно обезумел, чтобы у него кружилась голова. Это – признак власти. Исин тянется к нему, зацелованный, обласканный, ведет кончиками пальцев по щеке младшего, а затем слегка качает головой и, подаваясь вперед, касается губами носа. Поцелуи Исина редкие, но самые сладкие. Это – лучшая награда. - Ты умрешь, если хоть какое-то время не будешь целовать Исина? – повторяет Бэкхен свою «шутку» несколько дней спустя, и Сехун с улыбкой ведет губами по шее Чжана, к которой тот никому не дает прикасаться. - Да. Это – всего-навсего любовь. 2lead - Ты отлично выглядишь, - улыбается Ифань, подходя к принимающему поздравления Чжунмену, и тот замирает, медленно поднимая на него взгляд. - Не… Не видел тебя на церемонии. Ты давно здесь? – ему неловко, и У это знает. Но просто ничего не может поделать с собой. Он смотрит на возлюбленного, и ему нестерпимо хочется его коснуться. Хочется прижать к себе, как раньше, зарыться носом в его волосы и говорить обо всем на свете… - С того момента, как ты сказал ему «да», - рот У перекашивает какое-то подобие улыбки, и Мен старается сдержаться, старается сохранить лицо. Он неловко переминается с ноги на ногу, хотя хочется кричать, хочется спросить, зачем Ифань пришел, зачем он снова решил испортить то хорошее, что есть у Кима. Зачем… он снова терзает его сердце? Но он лишь сжимает руки в кулаки за спиной, поднимает лицо, а затем полушутливо выдыхает: - Ты один или с парой? - Один. - Надеюсь, что ты с кем-нибудь познакомишься и отлично проведешь вечер, раз решил присутствовать. - Чжунмен, ты же знаешь… - Знаю, - холодно отрезает он. – Меньше всего на свете я хотел бы видеть тебя сейчас! Я счастлив, понимаешь? Я могу быть счастлив с кем-то, кроме тебя, и если ты не можешь этого признать – это не моя проблема! - Ты ведь прекрасно понимаешь, что пожалеешь о своем выборе! – глаза Ифаня темнеют, и Чжунмену ужасно хочется расплакаться. Ему страшно, он не желает быть рядом с этим человеком, фантомная боль от вспышек его гнева словно вновь расцветает синяками по коже. – Нам же было хорошо вместе!.. - Возможно, вначале, - отводит глаза Чжунмен. Он хочет солгать, что помнит лишь плохое, но нет – в воспоминаниях живы крепкие объятия, разговоры обо всем, что только придет в голову, путешествия, долгие поцелуи… - Но это давно осталось позади. Так что… Я должен вернуться к гостям. У хватает мужчину за локоть, и тот вздрагивает всем телом, стремясь уйти от этого прикосновения. Но, хвала Богам, Чонин появляется рядом почти в то же мгновение, словно чувствуя угрозу, и по-хозяйски кладет руку Чжунмену на талию. Он горячий и надежный, и Мен изо всех сил жмется к нему, обозначая границы: вот, кому теперь он принадлежит. Ифаню нет места в его жизни. - Какие-то проблемы? – Чонин спрашивает это вполне миролюбиво, но У читает по его глазам, что тот готов к драке, если понадобится, даже если противник превосходит его по силе. Ифань хочет вырвать Мена из его рук, увезти в дом, что раньше принадлежал им обоим, и целовать до тех пор, пока губы не будут ныть от боли. Но вместо этого он лишь делает шаг назад, качая головой, и, разрывая себя, все же дарит новобрачным улыбку: - Что вы, я просто говорил Мену о том, какой красивой вышла свадьба. Я уже ухожу. - Не останетесь до вечера? – приподнимает бровь Чонин, и Чжунмен смотрит на У умоляюще. В этом взгляде нет больше ни крохи того тепла, что раньше. Лишь «прошу, оставь меня!». Лишь «я больше так не могу». Лишь «ты мне больше не нужен». Он умоляет глазами, что раньше дарили любовь, чтобы Ифань ушел. А потому он тяжело выдыхает, отшучивается, и медленно идет к выходу из зала. В глубине души он надеется, что Чжунмен одумается, окликнет его, побежит за ним… Но когда у самых дверей он поворачивается, Чжунмен целует Чонина. Чжунмен ставит в их истории точку. chansoo - Я не знаю, как папа раньше тебя собирал в школу, но я скажу честно: это какой-то кошмар! – воскликнул Чанель, всплескивая руками. Минсок закатил глаза, недовольно топая ножкой: - Что сложного-то? Нам нужно купить двадцать тетрадей, обложки, пенал… - ребенок протянул Паку список. – Все же написано! - Какие тетради по толщине? Какой пенал: с отделениями или в виде сумочки? Тонкие или плотные обложки?.. Минсок, не найдясь с ответом, совершенно изменился в лице. - Так, звони папе! – запаниковал маленький альфа, хмурясь. – Папа ведь… - Проклянет, - пробормотал Пак, набирая тут же номер До. Тот взял трубку только после пятого гудка, судя по шуму, он вышел на балкон: - Вы ушли лишь полчаса назад, неужели успели уже вляпаться в историю? – омега тихо рассмеялся. - Мы… Мы в ужасе! – взвыл Чанель. – Как мы… Без тебя… - А заставлять беременного мужа мчаться к вам в разгар рабочего процесса? Это не ужас? – вздохнул До, но потом уточнил: - Вы ведь в торговом центре недалеко от дома? Мне не придется ехать на другой конец Сеула? - Н..Нет. Кенсу-у!.. - У меня такое чувство, что у меня уже два ребенка, - пробормотал омега. Уже в течение двадцати минут он подъехал в магазин, перед которым нашел своих мужчин, принявших самую виноватую позу, на которую только они были способны. До кутался в толстовку супруга и мягко поглаживал живот, сетуя на свою судьбу: - Уберете мне весь дом за это, поняли? Но этот-то ладно, но ты? – обратился До к прижавшемуся к нему сыну. - Я не хотел, чтобы ты меня проклял, папочка. Кто тогда будет защищать Менни и моего младшего брата? – «невинность» в глазах маленького альфы подкупала, а потому его отец оттаял почти мгновенно, хотя за уши его все же пощипал. Как и своего мужа. Под строгим руководством Кенсу и тетради, и пенал, и обложки были выбраны успешно, да и вовсе все необходимое из довольно длинного списка так или иначе оказалось в тяжелых пакетах, которые нес на себе Чанель. И лишь когда они загрузились в машину До и Минсок уткнулся в телефон отца, чтобы поиграть в какую-то стрелялку, Су повернулся к Чанелю, которому доверил вести машину: - Ты с таким мелким испытанием не справился, папочка. Что же, мне всегда лететь на помощь? А если я буду в отъезде или на работе? - Обещаю, что больше такого не повторится, - Пак накрыл своей ладонью колено супруга, слегка его сжимая. – Просто это первый раз после нашей свадьбы, когда мне пришлось собирать Минсока в школу… - В следующий раз пусть просто покупает в нужных количествах то, что ему самому нравится. Не делай из мухи слона. - Тебе легко говорить, ты вон… Почти дважды отец! И Минсок у нас уже взрослый, вдруг с малышом я оплошаю? Вдруг он пострадает?.. - Да ладно тебе, не принимай ты близко к сердцу мои слова о твоих способностях, я просто плохо пошутил,- с улыбкой покачал головой Кенсу. – Я вышел за тебя, даже зная, что руки у тебя из одного места растут. - Ну, спасибо!.. - Но при этом ты самый нежный, добрый и заботливый мужчина в моей жизни. Чуткий муж, прекрасный любовник… И отцом ты тоже будешь замечательным. Да почему «будешь»? Ты уже такой. Я никогда не видел его, - Су слегка повернулся к сыну, - столь счастливым. - Слишком много комплиментов, ты – точно мой Кенсу? - Это все гормоны. Как рожу – опять буду обзываться. - Может, тогда сразу на третьего пойдем?.. - Пак Чанель! Даже думать об этом не смей! Кусок идиота! - И я тебя нескончаемо люблю, - счастливо улыбнулся альфа. До смущенно отвернулся к окну, стараясь не позволить себе и намека на ответную улыбку. И, конечно же, проиграл. sebaek Сехун выше ровно настолько, чтобы Бену было удобно класть на его плечо подбородок. Сам О иногда смеется над подобной уверенностью Бэкхена, угрожая тем, что вырастет еще, но тот привычно подходит со спины, кладет на талию младшего горячие ладони и прищуривается: - И не надейся. Это все – лишь для меня. Бэкхен самый ужасный собственник из всех, кого Сехун только знает. Это выражается в обязательном переименовании их контактов в телефонах (только с сердечком и только так, как скажет старший, чтобы достаточно нежно, но все же мужественно), огромном количестве парных вещей (от футболок и брелоков до колец, которые становятся подарком на пятую годовщину со дня дебюта группы) или вещей общих (Бэкхен считает, что выглядит сексуально в вещах младшего, и тот сперва со смехом спорит с ним, пока однажды Бен не встречает утром лишь в его футболке на голое тело: становится не до смеха). Спорить с Беном бесполезно почти так же, как с Кенсу, так что О сдается без боя: на милость победителю. Бэкхен ревнив до чертиков в глазах, а еще ужасно мстителен, и если фансервис Сехуна на сцене (а иногда и в жизни) выходит за рамки, Беном же и установленные – берегись. Порезанные носки или гель для бритья вместо зубной пасты покажется тебе раем. Но все же все шалости О терпит с достоинством (хотя вообще-то он младший и именно он должен этим заниматься) ровно до того момента, пока Бэкхен не начинает общаться с кем-то из одногруппников особенно близко. Так, чтобы касаться его на глазах Сехуна, улыбаться, сидеть рядом или и вовсе выбираться на ночные прогулки. Сехун – не собственник. Нет. Точно не собственник. Он убеждает себя в этом раз за разом, когда с затаенной злобой прижимает Бэка к стене, проходится взглядом по его губам и шее (словно изучая возможное место преступления), а затем целует сам, обжигает кожу клеймом. Это ничего не значит. Это совсем не ревность. Сехун не думал полночи о том, как будет расчленять Чонина в ванной. Бен стонет тихо, податливо, жмется к нему и приоткрывает свой рот: ему хочется, чтобы было более влажно. Он кусает и посасывает язык Сехуна, ерзает и хнычет, потому что руки, которые младший удерживает у него над головой, затекают, да и вообще – хочется пустить их в дело. О знает, как эти восхваляемые фанатами пальцы ощущаются на его члене, но мужественно терпит. Боже, да он памятник себе готов поставить на самом деле. - Сехун… - выдыхает ему в губы Бен. – Ты такой собственник. - Я не…! - Я весь – для тебя, - тянет Бен, освобождая все же одну руку. Мягко ведет пальцами по щеке О, его груди, животу, а затем проникает под футболку, слегка царапая кожу у ремня. – Так же как ты – для меня. Сехун – не собственник. Нет. Точно не собственник. Но Бэкхен кричит Его имя в эту ночь. Бэкхен жмется именно к Нему и просит большего. Бэкхен кончает на Его члене. И такой расклад О полностью устраивает. chenbaekxi Минсок задумчиво перебирает пальцами волосы Бэкхена, пока мальчишка жмется к его груди и слегка улыбается. Ким очень устал после трудового дня и многочисленных проверок тетрадей, в том числе и тетради самого Бена, а потому расслабляющий массаж был очень кстати… Вот только со сном приходится бороться в разы сильнее. - Он уже скоро придет, давай его дождемся? – младший поднимает лицо, и Минсок мягко улыбается, касаясь каждого из трех шрамов, что пересекают его щеку. Бен смущается, отворачивается, пытается убежать от ласки, но на долго его не хватает, и он сам льнет к любовнику, чтобы провести дорожку поцелуев от лба до кончика подбородка, по рубцу, который рассекает лицо Минсока ровно пополам: это была очень болезненная безответная любовь, и прежним он точно больше не будет. В их мире, где разбитое сердце приводит к шраму на лице, он рад, что по сути своей совсем не романтик. И что на его коже не появились две новых отметины. - Конечно, - Ким понимает такую просьбу Бена, потому что они привыкли засыпать втроем, так, как и полагается: когда все осколки собраны, руки переплетены, а между их телами зажат Чондэ, который является самой необыкновенной частью их троицы. Да и для всего мира он достаточно уникален. – Ты хорошо постарался на тесте. - Благодарю, сонсенним, это только из-за того, что вы со мной занимались, - Бен ластится большой кошкой, смеется, переворачивается на живот и болтает в воздухе ногами. Минсок, глядя на него, иногда думает, что попал в самый странный треугольник из возможных. Он – его ученик – и Чондэ. Чертов Чондэ. Чондэ поет в таких барах, о существовании которых не надо знать «примерным мальчикам», как тот же Бэкхен (впрочем, «примерные мальчики» не соблазняют своих преподавателей по физике и не становятся их постоянными любовниками. И тем более не состоят в отношениях втроем). Чондэ нравится то, что он делает – он музыкант, он сочиняет мелодии для рекламы, надрывает горло в барах, а затем в их постели. Он дополняет их так идеально, что Минсоку страшно от того, какая на них обоих ответственность. - Простите, что я долго, - мягкий голос раздается совсем рядом. Чондэ наклоняется и, щекоча Бена, мягко касается губами его волос. Чтобы потом стянуть с плеч куртку и сесть на постель, поцеловать Минсока так, как это делают «взрослые», отчего Бэкхен дуется и двигается к ним, вплетает свой язык между их губ, заставляет ласкать и его. Требовательный мальчишка. Чондэ с хриплым смехом отстраняется и уходит из комнаты, потому что «срочно, душ, кухня и засыпаем!». Бен дрожит от восторга каждый раз, когда видит этого человека, и Минсок понимает его: у него самого сводит живот и пальцы на ногах поджимаются. Он неосознанно думает о том, что на него свалился одновременно и огромный дар и ужасное проклятие. Теперь любой неверный шаг может привести к непоправимому. Но все сомнения остаются позади, когда Чондэ, смывший косметику, домашний и теплый забирается к ним под одеяло, ложится между ними и с наслаждением выдыхает: - Весь день мечтал об этом. - Мы скучали, - слетает с губ Минсока и Бэкхена почти одновременно, и они смеются. Их третья «половинка» закатывает глаза, после чего хитро тянет: - Я все же смог выбить себе выходной завтра. Так что весь день – наш. Куда пойдем? - В парк развлечений! – Бен в этот раз быстрее, и Чондэ, обменявшись понимающими взглядами с Минсоком, уверенно кивает, делая младшего совершенно счастливым. Минсок мог бы смотреть на это вечно. Он лишь учитель физики, вечно загруженный, зачастую вредный, а при учениках и вовсе настоящий садист, но в их доме он становится совершенно иным. И виноваты в том Бэкхен, который настолько сладок, что старшие не могут не увлечься им с первого же взгляда… И Чондэ. На лице которого нет ни единого шрама. baeksoo Бэкхен болезненно морщился, но ни разу не вскрикнул. Лишь сжимал руку Кенсу чуть сильнее, когда мастер проходился машинкой по уже пробитому рисунку второй раз. Говорили, что будет больнее, на деле же ощущения скорее напоминали ожог, который раздражал, от которого хотелось передернуть плечами, но который просто надо было перетерпеть. - Живой? – мягко улыбнулся До, отводя со лба Бена челку и касаясь кожи губами. Его мастер тихо рассмеялся в усы, но от дела не оторвался, а сам Бэкхен хрипло от долгого молчания ответил: - Вполне. Я ожидал худшего. - Что тебя тут вздернут на крюки? Или что игла будет длинной в полметра? – покачал головой До, посмеиваясь, и Бэкхен слегка смущенно фыркнул, но затем и сам от улыбки не удержался. - Вроде того. - Просто у всех разный болевой порог, - заметил мастер. – Когда я До бил его татуировку – он задремал в кресле. А на прошлой неделе был парень, который пять часов в голос орал – как только не сорвал. - Скорее, как вы его не убили, - прыснул Бен. - Поверь, на этот случай всегда есть беруши. - А ты все же толстокожий, - перевел взгляд парень на Кенсу. Тот приподнял бровь, а когда понял смысл шпильки, просто показал Бену язык и чуть сильнее сжал его пальцы. Через какое-то время татуировка была закончена, мастер смыл лишние чернила и перемотал его руку (конечно же, дав сперва сфотографировать получившийся рисунок), а ребята расплатились и покинули здание салона. До клятвенно обещал прийти в ближайшие месяцы за новой «дозой». - Нравится? – улыбнулся Кенсу, глядя на двух сплетенных рыбок на запястье Бена. Тот боялся даже притрагиваться к рисунку и неверяще улыбался: и подумать не мог, что решится на такое. – Это на всю жизнь. Избавишься только за очень большую плату. - Я очень на это надеюсь, - честно ответил парень, а потом повернулся к Кенсу и обнял его одной рукой, мягко касаясь губами виска. – И не только на это. Что от тебя я тоже избавиться не смогу. - Столько ты определенно не заработаешь, - хрипло рассмеялся Кенсу. Он снял с себя кожаную куртку, накидывая на плечи Бена, а затем взял его за руку и повел за собой. На его запястье был набит тот же рисунок. Рисунок, перекрывающий имя того, с кем До надеялся когда-то разделить не только свою душу, но и жизнь. И того, кто в этом был не заинтересован, ведь даже природная магия и то, что они были рождены друг для друга, в современном мире не имели особого значения. Бен… Пережил то же. Потому они и сошлись. Кенсу совершенно по-глупому присутствовал рядом в тот момент, когда Бэкхен пытался объясниться со своим соулмейтом, сказать, что его тянет к нему всем своим существом, что они предназначены. Но и его оттолкнули. Смотреть на это так просто Кенсу не мог. Он лишь помнил, что очнулся, когда бил того парня ногами и его оттаскивали полицейские. А уже потом, когда он сидел в обезьяннике, за ним пришел именно Бэкхен. Оказалось, что у его семьи были связи в правоохранительной сфере, так что для До проблем не последовало. Но они стали друзьями. А потом… и больше, чем друзьями. Без сомнений о том, естественна ли их связь, стоит ли дать шанс тому притяжению, что они испытывали друг к другу. И потому Кенсу просто не смог больше смотреть на имя другого человека на руке Бена. Тот, как ни странно, предложил выход с татуировкой почти сразу. Они оба знали, что это не панацея, что даже сквозь рисунок природная метка все равно будет виднеться или чувствоваться, что теперь они были помечены парным клеймом. И оба верили в то, что такая связь будет в тысячу раз крепче той, что они обрели по неудачной шутке природы. - Пойдем домой, - в глазах Бэкхена отражались огни вечернего города, он дышал запахом Кенсу и сжимал его пальцы со всей возможной уверенностью. Разве могло быть что-то важнее? krissoo Кенсу закусывает губу, когда Ифань усаживает его на свои колени, и невольно дрожит, ощущая широкую ладонь любовника у себя на пояснице. Ему до безумия нравится этот их контраст: в росте, размере ладоней, степени открытости на людях. Нравится и то, что Ледяной принц не может и дня прожить, чтобы не позвонить своему мальчику, лишь бы расспросить о его школьных делах, о товарищах по футбольной команде, о планах на будущее. Мама обдурена в очередной раз, она думает, что он пошел ночевать к Чонину в дом через две улицы, но что Кенсу может сказать? «Мама, я на самом деле поехал в пентхаус к взрослому и богатому мужчине, и именно поэтому я почистил себя изнутри, растянул свою задницу пальцами и парой игрушек и не надел белье? А, еще он любит связывать меня, трахать в общественных местах и готов кончить практически за мгновение, если я зову его папочкой. Вроде ничего не забыл?» До смущенно утыкается лицом в шею У, когда юношу на экране его любовник бросает на кровать, стягивая с него одежду, но любопытство сильнее, и вскоре он уже затаив дыхание смотрит на то, как они ласкают друг друга столь горячо, что кажется, будто это передается через экран. Ифань натянут, как струна, и Кенсу чувствует бедром его возбужденный член: во рту пересыхает в мгновение. Но старший не делает никаких поползновений, не проявляет себя, а До все не может решиться первый шаг. Стоны с экрана оглушают его, он облизывает губы и сводит ноги сильнее: суть даже не в его возбуждении; ему ужасно хочется ввести в себя пальцы, потому что «там» все горит и пульсирует. Он невольно вжимается в У бедрами и мужчина шумно сглатывает. До читал, что после тридцати желание может ослабевать, но это не тот случай. Кенсу лишь семнадцать, У стал его первым мужчиной, и он почти не имеет опыта в соблазнении, но отчего-то Ифань реагирует на него так яростно и жарко, что Су это невероятно льстит. Он поворачивает голову к любовнику, смущенно ведет носом по его щеке и выдыхает сдавленно: - Можно я возьму в рот, папочка? – Боже, он сам не верит, что говорит это, но Ифань рычит. Он напрягается так сильно, что его широкие ладони сжимают талию До, возможно, до синяков. Его дыхание сбивается в раз, а от ледяной маски не остается и следа. Потому Кенсу осторожно выбирается из объятий любовника и опускается на коленки между его ног. На нем лишь футболка, шорты и новые гетры, который купил ему У, сказав, что ему нравится видеть своего малыша в подобном. – Пожа-алуйста, - тянет Кенсу, расправляясь пальцами со шнуровкой на домашних брюках, доставая из них возбужденный член и едва слышно хныча от того, что между бедер все горит и ужасно хочется большего. Младший потирается о возбужденную плоть Ифаня щекой, и тот лишь кивает, не найдя в себе сил, чтобы ответить, после чего До слегка смелеет и заглатывает между губ головку. Ему не удается взять больше половины, поэтому он помогает себе пальцами, но Ифань не раз говорил, что губы Кенсу невероятно смотрятся на его члене, так что мальчишка надеется, что и в этот раз они произведет нужный эффект. Его подогревают стоны с экрана и хриплое рычание У, который накрывает своей широкой ладонью его голову, вплетая пальцы в волосы, но лишь ласкает любовника, не принуждая. Су стонет с членом во рту, зажмуривается и быстро стягивает с себя шорты, чтобы почти тут же ввести в себя два пальца. Удовольствие вспыхивает по всему телу, и До поднимает на У глаза. Видеть то, что мужчина почти потерял человеческий облик от возбуждения – п-р-и-я-т-н-о. А потому он выпускает плоть любовника из плена губ и просит: - Па-апочка, там так горячо и влажно… Можно? Я хочу его… - он почти срывается на скуление, но Ифань тянет его вверх, тут же поворачивая к себе спиной и заставляя медленно опуститься на его член. Головка идет туго, но потом под тяжестью собственного веса До резко насаживается до самого основания и выгибается в крике. Они оба на взводе, да и первый раз за ночь всегда проходит быстро, потому они не растягивают удовольствие, а падают в эту пучину под влиянием сильных, глубоких толчков и «Па-апочка» на каждом выдохе. Кенсу пачкает бедра своей спермой в тот момент, когда У не дает ему отстраниться и кончает в него, гортанно выстанывая. До откидывается спиной любовнику на грудь и выдыхает смущенно: - Но ведь это же… Еще не все? Я отпросился до самого завтрашнего вечера… Па-апочка. sechen - Я не знаю, где ты взял эту траву, - смеясь, зажимает себе рот ладонью Чондэ, - но я готов отсосать дилеру. - Лучше мне, - лениво выдыхает Сехун, отправляя горсть чипсов в рот и запивая ее колой. – А то больше не принесу. - Договорились, договорились, - он отбирает бутылку и делает большой глоток, потому что горло начинает ныть, и думает о том, что характерный запах минимум неделю не выветрится. – Как же хорошо… - А я же говорил, что помогу тебе расслабиться. - Ну, я считал, что под этим подразумевается пиво и старый боевик, но и такой вариант меня более чем устраивает, - улыбается Чондэ, валясь головой на колени Сехуна и с наслаждением потягиваясь. О забирает у него косяк и докуривает, после чего тушит остатки в пепельнице и широко улыбается, сыто и довольно. Они смеются над всякой ерундой, вплоть до покрасневших у обоих глаз и совершенно глупой этикетки на пачке с чипсами; боевик все же включен фоном, а Чондэ невольно думает, что младший подрос. Что замечает больше, чем раньше, что стал сильнее и надежнее. После того, как в результате выматывающих тренировок Ким едва не уснул на нем в аэропорту, Сехун постоянно был рядом, придерживал хена, когда от головокружений тот начинал оседать, кормил его и старался поставить его на ноги как можно скорее. - Ты стал таким взрослым, - срывается с губ раньше, чем Ким понимает это, и Сехун смотрит на него, даже не улыбаясь. Они оба понимают, через сколько прошли. Сколько выдержали, вынесли, вытащили на своих плечах, чтобы иметь то, что имеют в данный момент, и, сколько Ким помнит, Сехун никогда не сдавался и не жаловался. Он больше всех работал, старался добиться того, чтобы ему доверяли больше партий, чтобы он был не просто танцором. Ему понравилось играть в дорамах и участвовать в шоу, и, хотя он был немного зажат, он все равно выглядел крайне привлекательно, на взгляд Чондэ. - Ты говоришь, как моя мама, - приподнимает бровь О, но затем мягко вплетает пальцы в волосы Кима и начинает массировать его голову. С губ старшего мгновенно срывается стон, и он слегка прогибается в пояснице: - О, Боги! Я, конечно, никогда не возражал против инцеста… - Грязный рот, - улыбается младший, качая головой. – Ты тоже изменился, хен. - Естественно, я же старею. - Ну, не так, как Минсок-хен… - Искренне надеюсь, что он этого никогда не услышит! - А мы ему и не скажем. Но я не совсем про возраст. Ты стал… Таким… - Каким? – заинтересованно приподнимает бровь Чондэ. - Чудесным. - Серьезно? Тебе именно это слово пришло на ум? – смеется Ким. – Мы что, в диснеевском мультике? - Нет. Но что, тебе больше бы понравилось «нереальным», «удивительным», «притягательным»? Чондэ замирает, а затем кусает губу и отводит в сторону взгляд. Уголки губ дрожат, но удержать улыбку не удается, и Сехун победно вскидывает кулак, после чего смеется: - Я смог удивить даже тебя. - Я отомщу! – блестит глазами Ким, после чего подается наверх и мягко касается губами губ Сехуна. Тот медлит всего лишь мгновение, после чего обнимает старшего за плечи и отвечает. Неторопливо и мягко. Сознание все еще мутится и нет уверенности в том, что кто-то из них после об этом не пожалеет, но О ласкает тонкие губы, острые скулы и плечи, прижимает Чондэ к себе, словно доказывая, что он действительно стал старше. Надежнее. Ким с восхищением ведет пальцами по его широким плечам, когда Се опускает его на ковер, нависая сверху. - Только… Давай не будем торопиться, - просит О, и Чондэ кивает. Улыбается, потому что в груди разливается приятное тепло. Ночь проходит в поцелуях, смехе над неловкостью друг друга, интимных разговорах и взглядах, для которых точно не нужны другие свидетели. А под самое утро Чондэ все же позволяет себе провалиться в сон на плече у младшего, кутаясь в его толстовку и шепча что-то про то, что О стал чудесным мужчиной. kaibaek - Ким Чонин, какого черта!.. - воскликнул Бэкхен, поправляя на носу очки. - Твои собаки опять погрызли мои книги по истории Средневековья! Прибежавший на зов парень выглядел таким виноватым, что будь у него хвост и уши - он бы прижал их и заскулил. Судя по всему, до раздавшегося крика он дремал, а потому теперь и стоял, слегка пошатываясь и стараясь разодрать глаза. - Ты обещал, что этого больше не повторится! Лишь поэтому я разрешил тебе привести их ко мне домой. Как будто до этого у меня было мало проблем! - Прости, Бэк, я не знаю, что на них нашло - дома они себя так не ведут. - Это издание восемнадцатого века... - лучше бы Бен кричал. - Я найду отличного реставратора, я займу денег, только не злись, прошу... - пробормотал Чонин, подходя к парню и сжимая его запястья. - Ты дурак и "дети" твои все в тебя, - раздраженно шикнул Бэкхен, но затем тяжело вздохнул: - Ладно, я тоже виноват, что не убрал важные книги с нижних полок. Теперь действительно надо будет отдавать мастеру. - Так ты меня... Простишь? - Чонин умел смотреть так, что Бэк принял бы то, что тот взорвал целый континент. В конце концов, именно этот взгляд и вынудил парня когда-то согласиться пойти с Кимом на свидание. Вечный посетитель библиотеки из-за учёбы в аспирантуре, однажды он привлек внимание третьекурсника, капитана футбольной команды... Сюжет покруче любой дорамы, не иначе? Потому Бен и послал его куда подальше, стоило только Чонину попытаться опробовать на нем один из своих стандартных подкатов. И это "противостояние" длилось несколько месяцев, потому что Бен надеялся, что мальчишка сдастся. Хотя, если сказать по правде, то, что тот все также проявлял к нему свой интерес, не смущаясь отказов и недоверия, все же заставило старшего уважать Чонина. То свидание и стало проверкой: Бен хотел убедиться, не разойдется ли по студенческому городку новость о новом завоевании капитана. Но неожиданно... Бен провёл вечер очень приятно. Младший не блистал эрудицией, но умел слушать и задавал правильные вопросы, он сам с пылом мог рассуждать не только о футболе, но также о современной культуре и даже о нескольких наиболее любимых вехах в мировой истории. А ещё он был обходительным, и Бэкхен даже невольно подумал, что тот мог бы ему понравиться, если бы он в прошлом так часто не обжигался... Он поддавался Чонину медленно, но все же крепость пала. Бэкхен позволял целовать себя жарко, и сам накидывался на младшего, когда они оставались наедине, словно ему снова было пятнадцать. А о первой ночи он до сих пор вспоминал со сладкой дрожью по позвоночнику, потому что более чувственного и тонко чувствующего любовника у него до этого не было. Чонин, яростный на поле, дерзкий с друзьями, совершенно очаровательный, как щенок, в быту - в постели он становился демоном, не иначе. И оттого было Бэкхену вдвойне приятнее видеть, что он разжигает в его глазах огонь желания своими ласками, жарким шепотом и стонами. Бэкхен тряхнул головой, отгоняя смущающие мысли, и покачал головой, вздыхая: - Конечно, прощу. Куда я денусь? Мы почти год живём вместе, а я все ещё не привык к сюрпризам, которые ты иногда мне подкидываешь. Я не молодею, доведешь меня до седых волос! - хохотнул Бен, и тут же оказался обнят Чонином, который широко улыбнулся, потираясь носом о шею любовника: - Я буду любить тебя даже дедушкой. - Учти, за язык тебя никто не тянул, - засмеялся Бэкхен, качая головой и мягко встрепывая волосы младшего. - В качестве возмещения морального вреда я прошу тебя убрать остальные книги на верхние полки и сходить в магазин - время покупать продукты на неделю. - Хорошо, - кивнул Чонин, и Бен, как бы невзначай бросил: - Не забудь про собачий корм. И купи своим детям уже пару игрушек. Чонин сперва замер, а затем просиял и ласково потерся губами о губы Бэкхена, кивая. – Хороший мальчик, - рассмеялся Бен, полностью уверенный, что будь у Чонина хвост - он бы им сейчас завилял. dochen Чондэ ступает по песку медленно: от волнения дрожат колени, и, честно говоря, хочется развернуться и дать деру. Он и подумать не мог, что у них будет столько гостей, и ведь это лишь родственники и ближайшие друзья!.. Ким тяжело вздыхает, прикрывает на несколько мгновений глаза, ослепленный палящим солнцем, а затем ищет взглядом того, ради кого и согласился на эту авантюру. Кенсу стоит на другом конце дороги из лепестков, возле священника и их свидетелей, рот его приоткрыт в немом восхищении, а глаза светятся счастьем, подделать которое невозможно. Он невольно подаётся навстречу Киму, хочет протянуть к нему руку, но сдерживает себя. Чондэ с неловкой улыбкой поправляет венок, который сплела для него дочь Чонина, и двигается дальше, потому что столь любящие глаза стоят того, чтобы решиться и на большее. Он подходит к арке, увитой лентами, и Кенсу ласково берет его за руку. Он горд, он сияет, и Чондэ до ужаса хочется, чтобы уже наступила та часть, где им можно поцеловаться. Но ради гостей они не торопятся, смотрят друг на друга, не в силах удержаться от улыбок. В светлых одеждах, с парными браслетами из ракушек на щиколотках, а чуть погодя - ещё и с обручальными кольцами, они просто не могут поверить в то, на что они решились. Кенсу притягивает к себе супруга, стоит только священнику заикнуться о поцелуе, и целует так, словно стремясь передать всю свою теплоту, нежность, страх, что Ким передумает, восторг и непомерное счастье. Они жмурятся от яркого солнца и смеются, когда гости взрываются криками и поздравлениями, и Кенсу выдыхает: - Все так, как ты и хотел? - Мой дражайший супруг, я о таком не мог и мечтать, - глаза Кима полны лукавства. - Надеюсь, что и я смогу воплотить в этот вечер все ваши мечты. - Только сегодня ты планируешь быть столь щедрым? - Кенсу тянет супруга в сторону беседок, куда уже направились гости, и вынимает один цветок из его венка, заправляя себе за ухо. - А как же наше "навсегда"? - Мне казалось, что ты в это не веришь. - Мне тоже казалось, что я никогда не полюблю мужчину, - тянет До, и Чондэ смеётся. - Видимо, ты послан мне в качестве наказания за самонадеянность. - Скорее в дар за доброту, - Ким касается губами щеки Су. - Я буду стараться справиться с этой миссией. - Что ж... В таком случае постараюсь оказать вам в этом полное содействие, - Чондэ едва не умирает от той волны тепла и благодарности, что обрушивается на него, когда Кенсу прижимает его к себе, - супруг мой. krissoo Ифань совершенно не во вкусе Кенсу. Один его рост - это преступление, и До терпеть не может, когда тот смотрит на него свысока - так и хочется пнуть его по колену. У чрезмерно холодный и самоуверенный, у него мощная челюсть и пронизывающий взгляд - Кенсу такое не по нраву. Ему бы желать кого-то поджарого, тонкого... Но нет. Ифань совершенно не в его вкусе. Однако именно с ним он уходит с вечеринки, хотя и выпил совсем немного. Ему не свалить свой выбор на текилу. Именно Ифаню он позволяет целовать себя так голодно, и плевать на то, что спина больно упирается в руль; он хрипло стонет искусанными припухшими губами и почти кончает от взгляда парня, которым тот сжигает его до костей. Дорвался, да? Кенсу никогда бы не подумал, что предаст все свои идеалы и будет тереться бедрами о возбуждённый член такого парня, как У, через ткань, изучать пальцами его татуировки, покрывающие добрую половину тела. У него почти течёт по бедрам от желания, как в каком-то слащавом романе, и хотя он не любит терять контроль в сексе, он едва успевает дышать между стонами, отдавая У инициативу. Хотя тот совершенно ему не нравится. Одни его ладони... Слишком... Огромные... Насмехаться не выходит - спутанное сознание До простреливает мысль о том, что эти самые ладони так притягательно оглаживают его бедра, что хочется куда большего. Он сам тянет вверх футболку, откидывает голову, когда Ифань медленно ведёт кончиком языка по соску, а потом кусает его, заставляя До задыхаться. Им тесно, жарко, душно, это все кружит голову, но Кенсу лишь хрипло выстанывает проклятья, изучая самыми подушечками рельефные мышцы у пока ещё не любовника на животе. Чёрт возьми!.. Стягивать штаны в такой позе сложнее всего, но У как-то справляется с поставленной задачей, и улыбается так насмешливо, что хочется двинуть ему в челюсть: - Мне кажется, что ты сейчас умрёшь, если не кончишь. И Кенсу бы оскорбиться, ударить, ответить поострее, но он наклоняется к Ифаню, трется губами о его губы, и шепчет так искренне, как никогда в жизни: - Умру. Точно умру. Пожалуйста, дай мне хотя бы пальцы... - Ифань весь напрягается, Ифань не может поверить, но слушается. Сам облизывает пальцы, заставляя Кенсу скулить от этого жеста, и начинает оглаживать пульсирующий вход, вынуждая До прогнуться и насадиться. Хотя бы на один, второй идёт в ход минутой позже, и глаза До темнеют окончательно: - Хорошо. Хорошо... Как же хорошо... - он шепчет бессвязно, приникает губами к уху любовника и почти молит: - Прошу, скажи, что ты дашь мне больше. Я убью тебя, если ты не продолжишь. Он сжимает пальцы в себе, расстегивает на Ифане ремень и тот возбуждён, да, чертовски возбуждён. Возможно, У совсем не во вкусе Кенсу, но он давно не хотел чего-то так сильно, как этот член. У них нет смазки и входит очень туго, отчего Су морщится, стараясь расслабиться, но уже спустя пару минут он едва дышит, потому что он растянут так сильно, что член давит на простату и, кажется, его можно почувствовать, если прижать ладонь к животу. Он лишь слегка двигается - и уже вспыхивает спичкой, отдавая себя во власть Ифаню. Удовольствие пьянит и сносит крышу, член обильно истекает смазкой, а сам До хрипло стонет и закатывает глаза. Ифань... Совершенно... О, Боги, как приятно... Не в его... Ах, нет, только не!.. Пока Ифань доходит до предела, Су успевает спустить дважды, и едва не плачет от удовольствия. А затем заводит руку за спину и кончиками пальцев оглаживает пульсирующий член, который изливается в него. Ифань совершенно не во вкусе Кенсу. Но До думает, что вкусы могут меняться. chansoo - А чье это? - спрашивает Чонин, взяв в руки шкатулку, стоящую на полке шкафа, и Чанель подрывается с пола практически мгновенно. Гладит Кима по волосам, отбирая её так мягко, что тот и не замечает сразу, а затем отвлекается на вопрос: - Мне кажется, или что-то горит? Глаза Чонина расширяются, приоткрывается рот, и он спешит на кухню, потому что негоже портить ужин по случаю дня рождения Пака. Он хороший парень, добрый, тёплый и ласковый, и Чанель прекрасно понимает, почему когда-то отдал ему сердце (не понимает то, как смог получить ответ на свою любовь), а потому две стоящие рядом шкатулки, в которой сердце Чонина - рубин, и сердце Чанеля - аквамарин - это словно символ того, что они вместе. И это по-настоящему. Об этой, третьей в их доме шкатулке знать Киму точно не нужно. Он просто не поймёт, возможно, ему даже будет больно, и Чанель согласен поступиться совестью, чтобы эта тайна осталась с ним одним. Пак хочет убрать шкатулку с глаз долой, на самую верхнюю полку... Но пальцы против воли справляются с несложным замком и даже в приглушенном свете алмаз чужого сердца начинает играть своими гранями, тревожа и без того незажившую рану. Чанель ведёт кончиками пальцев по камню так осторожно, словно тот может чувствовать, и невольно улыбается. Горько, но улыбается. Этот человек теперь живёт без сердца. Ведь без него тебе легче, правда, Кенсу? Легче осознавать, что твои сильные, жаркие чувства остались без ответа, что они зря губили тебя, заставляли надеяться на что-то, ждать хотя бы случайного звонка или встречи... Пак иногда думает, что если бы мог возвращать время, то он бы попробовал оказаться в прошлом, попробовал узнать этого человека лучше и, возможно... А, черт, кого он обманывает? Все было бы тщетно, потому что носитель рубина уже тогда проклял его своим появлением, заставил полюбить себя неоправданно, отчаянно. Чанель прекрасно понимает, что виноват во всей той боли, что испытал Кенсу. У него хотя бы есть смелость признать это. Наверное, потому он и не избавился от его прощального подарка? "Проваливай из моей головы! - шепчет в памяти Чанеля Кенсу. - Из жизни, мыслей... Не могу больше..." Чанель прикрывает глаза, захлопывает шкатулку и ставит её как можно выше, чтобы Чонин со временем о ней позабыл. Чужое сердце, пусть и данное ему в знак прощания - слишком большая драгоценность. И пусть Пак не может ответить на чувства Кенсу, он все же обещает самому себе хранить эту шкатулку как можно дольше. Потому что, возможно, ее хозяин когда-нибудь захочет отдать ее кому-то другому. Сказки иногда имеют плохой конец. Но Чанель искренне верит в то, что в жизни есть место чуду. Его личное сейчас носится по кухне, стараясь, чтобы все было идеально, но не понимая, что Чанель счастлив уже от того, что Чонин рядом. Но немногим позже, задувая свечи на торте, Пак просит лишь об одном: чтобы человек без сердца тоже смог стать счастливым. baeksoo Рука Кенсу тяжёлая, с широкой ладонью. Он намерено снял кольцо, чтобы не нанести серьёзных ран нижнему, но Бен все равно чувствует, как горит от сильных шлепков кожа, а в уголках глаз скапливаются слёзы. Он лежит на коленях хозяина, считает каждый удар, хотя голос дрожит, и хочет закусить костяшки пальцев или губы, лишь бы не начать скулить от боли, но знает, что так лишь усугубит пытку. До нравится, когда он принимает своё наказание покорно, так, как ему и подобает. Потому Бен тяжело дышит и вздрагивает всем телом, а затем несдержанно стонет, когда верхний легко поднимает его и опускает спиной на простыни. Соприкасаться раздраженной кожей с тканью болезненно, и он ерзает, приподнимая бедра, разводя их, кусая губы. Кенсу хмыкает, ведёт кончиками пальцев по лодыжке, колену - по вязи своих синяков, оставшихся от веревок или «коленно-локтевой». Бен дрожит и пытается дышать ровно, но его член перетянут у основания, он уже тёмный от притока крови, и нижнему кажется, что стоит хозяину только дать ему свободу - он тут же кончит, потому что в нем давно выработался рефлекс "боль=удовольствие". Кенсу наклоняется, ведёт языком по набухшей головке, и его партнёр готов зарыдать от того, что нервы обнажены, что каждая ласка уничтожает его. И он хочет, чертовски хочет быть уничтоженным. Он цепляется за простыни, он вскидывает бедра, потому что ягодицы горят, он почти как в бреду повторяет "умоляю, хозяин...", и До доволен этим, он щурит глаза, погружает два пальца себе в рот и сосёт, пока они не становятся достаточно влажными. А затем проталкивает сразу два в тугого, нерастраханного любовника, вынуждая того захрипеть и резко податься бедрами вниз, чтобы вскрикнуть от обжигающей кожу боли. Верхний смеётся, верхний ведёт по уздечке языком, толкает пальцы глубже и сгибает их, чтобы пройтись по простате. Бен особо чувствительный там, он почти мгновенно срывается в рычащий крик, и да, к черту соседей, он готов продать душу сейчас, если Кенсу попросит. Но До лишь тихо смеётся, а затем смещается чуть выше... И начинает так резко и сильно трахать Бена пальцами, массируя узел нервов, что тот, кажется умирает от удовольствия и боли, мечется по постели, а когда Кенсу освобождает его член, то попросту выгибается до хруста в спине, позволяя тяжёлым каплям пачкать кожу и постель. Рука верхнего не останавливается, пока Бен не ловит более сильную волну анального оргазма и попросту не отключается. Или умирает от разрыва сердца. Самая приятная смерть в данных обстоятельствах. Но когда он вновь открывает глаза - его тело обмыто, он лежит на животе, а До наносит на раздраженную кожу прохладную мазь. - Как ты объяснишь мою смерть полиции, если однажды зайдешь дальше, чем следует? - устало улыбается Бэкхен, и Кену смеётся: - О ней никто не узнает. Ты просто пропадешь. Дрожь бежит у Бена по позвоночнику, но Су почти тут же наклоняется над ним, касаясь губами плеча: - Но я не перейду грань. Можешь мне верить. - Тебе я верю, - тянет нижний, позволяя смеющемуся До целовать себя после неловкого: - А вот себе - навряд ли. chansoo Кенсу входит в прозрачную воду медленно, погружая стопы в мелкий песок. Он ведет по глади кончиками пальцев, и начинает петь, сперва неуверенно, едва слышно, но затем все громче и громче, он отдает себя Зову Русалок, он позволяет непонятному, но чарующему наречию срываться со своих губ, а затем резко переворачивается и ложится на спину, глубоко вздыхая. По телу проходит дрожь, когда он понимает, что дно осталось позади, что он уже достаточно далеко от берега, но он смотрит прямо в небо и зовет его, того, ради кого готов оставить свой привычный мир. Когда вода вокруг него начинает беспокойно бурлить, он не удерживается от улыбки, а затем ощущает прикосновение чешуйчатого хвоста к своим ступням. Его возлюбленный услышал его, он пришел!.. Над гладью появляется голова, До оказывается подхвачен сильными руками, и он расслабленно выдыхает, потому что теперь не страшно даже пойти ко дну. Голову морского принца венчает удивительной красоты корона из ракушек, и светло-сиреневые волосы струятся по его плечам, путаются в волнах, словно играясь. Он хрипло смеется, тянется к человеку и ведет носом по линии его челюсти, щеке, виску. Оставляет на губах соленый, горчащий поцелуй, и Кенсу дрожит от удовольствия. - Какой же ты красивый, - выдыхают они в один голос. - Ты пришел на мой Зов, - Кенсу вплетает пальцы в его волосы, Кенсу целует так, словно не веря собственным глазам, хотя он уже давно убедился, что его мужчина не принадлежит к человеческому роду. Что магия в их мире действительно существует. Что существует и любовь, ведь ради нескольких коротких дней рядом с человеком, которого увидел издалека, когда тот приходил искать успокоение на берегу, принц едва не пожертвовал своей короной. - Я не мог не прийти. Ведь это ты позвал меня, - Чанель кружит Кенсу на руках, отчего они поднимают кучу брызг, и человек счастливо смеется, закрывая глаза и прижимаясь к русалу. – Но ты… уверен, что готов оставить свой мир, чтобы жить со мной? - Я не знаю, почему ты выбрал меня, но ты – самое прекрасное, что со мной случалось, - это честно, и Кенсу не видит смысла лукавить, как бы это сладко ни звучало. Корона принца сверкает на солнце, в ней переплетаются ракушки, жемчужины и монеты затонувших галеонов, но ослепляют человеческого мальчишку именно глаза Владыки морей. - Ты слишком мало знаешь о себе, Киенсу, - имя До звучит в его устах неправильно, изломанно, но ему все равно, пока принц помнит о нем – остальное не имеет значение. - Я никогда бы не выбрал того, кого не считаю достойным себе. И теперь – ты лишь мой. Человек кивает, крепко прижимается к морскому жителю и вновь ощущает соль на губах. Принц выпивает его дыхание и тут же ныряет в самую пучину, туда, где Кенсу будет дарован шанс на перерождение. krisyeol Чанель шипит и кусает губы: между удовольствием и болью столь тонкая грань, что он мечется по острию ножа. - Я бы сказал тебе расслабиться, но мне нравится то, что я вижу, - ухмыляется Ифань, и Пак сдавленно выдыхает, глядя на мужчину. Он лишь расстегнул ремень, в то время как Чанель совершенно обнажен, взволнован, разбит и раздразнен - причудливый калейдоскоп, не иначе. Пальцы У готовят Пака, растягивают мышцы, и он с каким-то садистским удовольствием наблюдает, как задница любовника не закрывается, пульсирует. Он добавляет ещё смазки, медлит, потому что ещё немного и... - Пожалуйста, хватит меня мучить! - срывается сдавленное с губ Пака. Он жмурится и дышит так тяжело, будто пробежал кросс. Ощущения странные, обжигающие, непонятные, но от остроты самой ситуации его член напряжен и Чанелю ужасно хочется дотронуться до себя. Но Ифань запрещает. Ведёт он, и Пак не имеет права вмешиваться. Вместо этого он разводит ноги любовника шире, устраивается между ними, раскатывает по члену презерватив: быстро, методично, уверенно. У него явно больше опыта, и Чанель смущенно смотрит туда, где их тела соединяются. Туго, медленно, болезненно... А затем боль достигает апогея, когда Ифань решает "сорвать целку" и просто толкается, глубоко и до конца. Чанель никогда не думал, что будет кричать. Он вцепляется в плечи любовника и сдавленно хрипит, успокаиваемый лишь мягким "тише, тише", но нет смысла идти на попятную - надо выжать максимум из ситуации. А потому он осторожно ведёт бедрами, и У, чувствуя это, начинает толчки. Странно, странно, странно... Чанель чувствует нечто вяжущее, закрывает глаза, потому что Ифань покрывает поцелуями его шею, и это жёстко. Пак хочет, чтобы остались следы. Сам ведёт ногтями по спине любовника и рычит. Пальцы Ифаня обхватывают возбужденную плоть парня, и от этого становится легче, он стонет куда слаще, боль начинает медленно отходить. Он просит больше: так острее чувствуется, любовник растягивает его столь сильно, что тяжело дышать, но, кажется, он входит во вкус. Движения сильнее, стоны громче, и Пак даже не жалеет, что решился. Ему нравится чувствовать себя желанным, ему нравится, что Ифань хочет пометить его, сделать своим. Первый мужчина, да?.. - Я... Я... - выдыхает Чанель, после чего хрипло ругается и толкается в пальцы любовника в последний раз, прежде чем запачкать их своим семенем. Пока он такой мягкий, расслабленный, У начинает двигаться ещё сильнее, стремясь и к своей разрядке, и его хватает совсем ненадолго. Презерватив отброшен, и он валится на постель рядом с Чанелем, лениво притягивая его к себе. - Ваш вердикт? - Странно, - Пак пытается отдышаться. - Я думаю, что чтобы мне войти во вкус, придётся повторить это не раз... Они оба смеются, после чего Ифань накрывает их одеялом, скользит губами по виску любовника и умиротворенно закрывает глаза. Первый мужчина, да?.. Кажется, Чанель не прогадал в своём выборе. kaiyeol Чонин переплетает их пальцы, наклоняется и, закрыв глаза, целует костяшки Чанеля, пока тот хрипло смеётся, качая головой. - Все хорошо, ну, правда. Врач сказал, что уже через пару дней я встану на ноги. Обидно, что выступление своим падением сорвал... - Прекрати, - глухо выдыхает Чонин, напряженный, сидящей в неудобной позе, несмотря на боль в спине. - Тебя никто не винит. - И ты? Ким вздрагивает, и смотрит на Пака так, будто тот ударил его. С болью, злобой, грустью. Сжимает зубы, дышит тяжело, словно пытаясь успокоиться... А потом поднимается, садится на край его постели и прижимается лбом к плечу Чанеля, выдыхая: - Я бы убил тебя за эти слова, но что я буду делать потом?.. - Кенсу научит, он наверняка... - Чанель шутит неловко, но ненавидит видеть своего Чонина таким разбитым, особенно из-за него. - Что я буду делать потом без тебя? - вопрос ответа не требует, Чанель мягко прижимается губами к виску Кима, он хочет обнять его, но слишком слаб. Ему бы силу Чонина, тот способен выдержать столько... Поэтому в моменты, когда по нему проходят трещины, Пак готов кричать от боли. - Чонин, - серьёзно. - Посмотри на меня. - Нет! - Чонин, - в их отношениях именно Ким главный, он окружает Чанеля своим теплом, сводит с ума своей страстью, доводит до белого каления своей тягой к самоуничтожению во время репетиций. Чанель отвечает всем своим сердцем, он покорен и очарован, но в такие моменты именно он проявляет характер. Поэтому Ким вздрагивает, когда парень зовёт его вновь, и все же отодвигается, чтобы посмотреть ему прямо в глаза. - Я люблю тебя, ты же помнишь? - Чонин кивает, закусывая губу. Он хочет ответить, но не решается перебивать. - Я скоро встану на ноги, и мы с тобой сходим на свидание. В парк аттракционов. Будем кататься везде, где захотим и целоваться на чертовом колесе. - Правда? - глядя на Чонина сейчас, никто бы не подумал, что Чанель в их паре - ведомый. Он находит в себе силы и, подняв руку, ласково поглаживает любимого по щеке. - Правда. Обещаю, - кивнул Пак. - Только ты тоже береги здоровье, а то я тебя знаю: загонишь себя в зале. Договорились? - Угу, - кивает Чонин, и улыбается. За то, чтобы эта улыбка сохранялась на его губах, Чанель готов убить, перевернуть мир и сделать невозможное. - И я тоже тебя люблю. - Это хорошо, а то я уж думал, что... - Заткнись, - но "затыкает" его все же сам Чонин, целуя неторопливо и ласково, но с таким обещанием, чтобы сердце забилось куда быстрее. Все же есть хоть какая-то польза от плохих шуток Чанеля. lubaek Бэкхен ерзает на стуле и греет пальцы о кружку с кофе, пока его редактор изучает готовые раскадровки для нового ежемесячника. Он сосредоточен, между бровей пролегла складка, а с губ не срывается ни звука, но даже так Лу Хань красивый, и Бен, как художник, это понимает. Он уже не раз говорил об этом, но редактор только с улыбкой закатывал глаза, мол, Бен не первый в подобных мыслях. - История становится куда интереснее, молодец, - за своими размышлениями мангака едва не пропускает похвалу, и буквально расцветает, даже несмотря на то, что редактор начинает делать пометки о том, как следует расположить фреймы. - Ты обещал мне награду, если я справлюсь раньше, чем наступит дедлайн. - Да уж, этим ты мне знатно помог, - смеётся Лу. - В отделе такая чертовщина творится к концу месяца, что хоть вешайся. И чего же ты хочешь? - Я... я..! - под внимательным взглядом Бен тушуется, все заготовленные слова вылетают у него из головы, и он совершенно не солидно для своего положения бормочет: - Поцелуй... - Что? - Поцелуй! - восклицает он громче, он смущен и растерян, но глаза под очками горят решимостью. Хань невольно думает, что у него вот-вот из ушей пойдёт пар, словно в той же манхве. - И всего-то? Я ожидал, что ты попросишь отпуск, жалование или какую-то коллекционную фигурку... В голове Бена щелкает, он тут же невольно начинает думать о том, не прогадал ли он со своей наградой, но Лу Хань садится рядом, снимает с него очки и, наклонившись к губам, тут же втягивает его в поцелуй. Если Бен думал, что обойдётся нежным прикосновением губ, как в дорамах, то он серьёзно ошибся. Хань вплетает пальцы в волосы на загривке, прикусывает нижнюю губу Бена, заставляя его приоткрыть рот, и от влажного и горячего соприкосновения их языков мангака несдержанно стонет. Лу не податлив, нет, Бен ощущает, что под рубашкой у него сильное, поджарое тело, когда опускает ладони ему на плечи. Редактор ласкает его язык, губы, пальцами проходится по шее, и, черт возьми, Бэкхена никогда раньше не целовали так! Он оглушен, он в смятении, и ему так хорошо, что да, да, да, это лучшая награда, он точно не зря её выбрал... Хань отстраняется спустя пару минут, с усмешкой стирает с губ Бэкхена ниточку слюны и наклоняет голову к плечу: - Достаточно? - Нет! - вырывается против воли, и Бен краснеет ещё сильнее. Кажется, издательство так рискует потерять его, потому что сердцебиение ни к черту. - Ну, если нет, - прищуривается обычно строгий и серьёзный Хань, - то тебе придётся вновь постараться. Предоставь мне готовую главу за десять дней - и мы поговорим. Когда редактор уходит, Бен со стоном валится на диван, прижимая пальцы к губам. Кажется, Лу нашёл новый способ манипулировать своим мангакой... Но не сказать, чтобы тот был против. - Что ж, за работу! kriskailu Лу Хань закрывает глаза, когда Чонин касается губами его губ, а Ифань - шеи, и мягко вплетает пальцы им в волосы, даря любовь обоим, ведь они - его. Плоть, кости, душа - все возложено на алтарь человека с сияющими глазами, свет которых заражает сразу двоих, предначертанных ему судьбой. Подобное - редкость, но на косые взгляды, непонимание или зависть Хань просто улыбается, потому что это совершенно неважно. Втроём они сплетают пальцы, жизни, тела, и это единение более, чем естественное в своей красоте. Правильное. Чарующее. Хань с улыбкой смотрит, как его мужчины улыбаются друг другу, словно разделяя на двоих самую большую тайну. Ифань целует пальцы Чонина, тот отвечает тем же, и радужка их глаз вспыхивает золотистым светом, точно так же, как у Ханя. Он связывает их, и это больше, чем семья. Эти люди совершенно разные, непохожие, но ненавидящие проводить друг без друга хотя бы несколько часов. И дело не только в зависимости от Ханя, Ифань и Чонин тоже вместе, пусть по-своему; они не соперники, они не чувствуют ожогов ревности, когда Хань наедине с другим. Потому что их мальчик бесконечно предан обоим, они равны в его глазах, они... Его. Просто его, и он готов за это сражаться. Их пальцы переплетаются на теле Ханя, их губы сталкиваются его плоти, шее, губах, и это е-с-т-е-с-т-в-е-н-н-о. Чонин стирает влагу с ресниц Лу, а Ифань ведёт губами по его загривку, успокаивая, когда они оба наполняют его и, Боже, это слишком каждый раз. К этому невозможно привыкнуть. Но Лу старается каждому из мужчин отдать всего себя, вскрыть грудину, выпотрошить на их ладони своё сердце потому что "поверьте, я влюблен, я люблю, я безумен", и глаза его светятся так ярко, что почти больно в них смотреть. Но они смотрят, они читают в его поцелуях и ласках всемерную преданность, собирают стоны с тонких губ, трепет - с кончиков пальцев. Они, как в клятве - в богатстве и бедности, болезни и здравии, но смерть совершенно точно не поможет избавиться от этого помрачения. Хань сдавленно стонет, потому что на губах - губы Ифаня, а на шее - Чонина. Он рад бы вплести пальцы в их волосы, притянуть к себе ближе, но он почти обессилен безумным единением, он просто царапает живот У и жмется спиной к груди Кима, ведь ещё немного, ещё немного... "Любить до рассвета" - уже не просто клише, и когда Хань прогибается, когда Хань, разрываемый удовольствием, кричит, в комнату пробиваются первые лучи утреннего солнца, стремясь посоревноваться с сиянием любящих глаз. И, безусловно, для двоих, готовых возложить себя на алтарь перед Ханем, солнце в своём свете безбожно проигрывает. Они осторожно покидают его тело, тяжело дыша от удовольствия, и перегнувшись через Лу, мягко целуются, словно благодаря друг друга. Хань тихо смеется, а затем убегает на дрожащих ногах в душ под весёлые смешки любовников, и лишь приведя себя в порядок, возвращается, накидывает на плечи футболку из шкафа и забирается обратно, в горячий кокон сплетённых тел. Губы Ифаня у него на шее, губы Чонина - на его губах, и Хань вплетает в их волосы пальцы, делится своим светом и улыбается. Все своё существо он кладёт на алтарь этим двоим. kailu Ноги путаются в песке, несмотря на играющую музыку Чонин слышит, как звенят на запястьях и щиколотках Ханя тонкие браслеты, и мир кажется опьяненным любовью. Они вдвоём вторят танцу пламени костра, набегающим на берег волнам, десяткам незнакомых людей, которые отдаются этой ночи, вводят её в вену. Чонин весело смеётся, прижимается губами к горлышку бутылки, а сам не может оторвать глаз от медленных движений узких бедер, горячего языка, скользящего по губам... В глазах Ханя обещание и шторм, браслеты ловят искры пламени, когда он оказывается вплотную к Чонину, когда его пальцы - в темных волосах, когда ладонь Кима - на его пояснице. И когда танец - это идеальное сплетение тел, впаянных друг в друга этой пьянящей ночью. Хань пахнет пряностями, Чонин - морем, и этого более чем достаточно, чтобы переплести пальцы, чтобы целоваться до боли в губах. Ночь проникает иглами в вену, зрачки расширены, пальцы дрожат. Любовь и смех окружают их, оседают яркими красками, подбрасываемыми в воздух, на коже, и Чонин тянет Лу за собой, чтобы подарить ещё больше боли. Кожа его - шафран и гвоздика, и он исследует её языком, он опускает разгоряченное тело на их одежду на песок, и Хань тянет к нему руки с тонкими запястьями, на которых сверкают браслеты. Ким покорно приникает, принимает, Ким дарит себя этой ночью, и их поцелуи пьяные, движения торопливые, стоны сдавленые чужими губами. Но по венам ночь - и так до самого сердца. Перезвон вторит каждому мгновению их близости, Лу жмется к Чонину, кусает свои пальцы. Ему х-о-р-о-ш-о, кайф несравним с героином. Ради этого он готов затянуть жгут покрече, и, пожалуйста, смесь ночи и моря внутривенно. И когда накрывает, то темнеет в глазах, пропадают звезды и далекое пламя костра. Хань ведёт кончиками пальцев по смуглой спине и наслаждается запахом моря, соли и горечи, целует Чонина так, чтобы тот запомнил, и его пальцы путаются в тёмных волосах. Чонин дрожит от тихого звона браслетов, когда тепло исчезает, от мягкого "Найди меня", от того, что зрачки все ещё расширены, а ноги сводит от напряжения. Но уже на следующую ночь он выглядывает в опьяненной любовью толпе тонкий силуэт, видит то, как пламя костра ласкает браслеты на запястьях и щиколотках Ханя, и, подойдя со спины, ведёт губами по его шее. На языке - куркума и, возможно, корица, и Хань вздрагивает лишь в первое мгновение. Он чует своё море, и потому закидывает руки за голову, путает пальцы в тёмных волосах и тонет. layxiuhun Минсок с усмешкой откидывается на стуле и делает глоток вина, когда Сехун ведёт языком по его стопе, втягивает большой палец между губ и слегка прикусывает, вынуждая старшего томно выдохнуть. Он смотрит на Исина, что распят на постели: все как полагается, широкие ленты обвиты вокруг запястий и щиколоток, такая же на глазах, и парень может полагаться лишь на слух. Он обнажен, взволнован, но любовники не торопятся присоединиться к нему, позволяя дразнить самого себя мыслями о том, что может происходить вне постели. - Ему так не терпится, - улыбается Сехун, качая головой, и вновь язык - на своде стопы. Ким прищуривается, отставляет бокал, ведёт по щеке младшего кончиками пальцев, давит большим на нижнюю губу, и О тихо стонет, втягивает его в рот, посасывает, при этом глядя Минсоку в глаза. Он влажного звука Исин дрожит, выдыхает сквозь сжатые зубы, и Ким тихо смеётся: - Думаю, он потомился достаточно. Поможем ему? Сехун, словно ожидая этих слов, тут же с лёгким кивком перебирается на постель и с улыбкой ведёт губами по бедру Исина: - А вот и я. - Малыш... - хриплый шепот переходит в стон, когда Сехун сжимает головку возбужденного члена Чжана губами. Минсок с улыбкой наблюдает за этим, избавляясь от одежды, а затем опускается Исину на грудь и, сжав подбородок, заставляет открыть рот: - И про меня не забудь. Чжан высовывает язык, покорно раскрывается, и Минсок медленно проникает в его рот, то доходя до глотки и заставляя Чжана хрипеть, то упираясь головкой в щеку. Сехун, облизываясь, стягивает с себя бельё, и он уже готов, растянут и смазан, а потому он медленно насаживается на возбужденную плоть Исина. Они оба несдержанно стонут, им вторит Минсок, и вскоре они находят общий ритм. Сехун тянется к старшему, шепчет ему на ухо о том, как ему приятно, и Ким закидывает руку за голову, вплетает пальцы в волосы О и улыбается: - И нам тоже приятно, малыш. Истосковавшиеся друг по другу, раздразненные, они доходят до пика достаточно быстро. Сехун почти кричит, сводит колени, когда его накрывает анальный оргазм, и его член истекает густыми, вязкими каплями. Исин выгибается, вбиваясь в любовника, и заходится в оргазме. Минсок рычит, сдрачивая на язык Чжану, который все же покорно глотает семя любовника. Младший, тяжело дыша, тут же валится рядом с Исином, а Минсок распутывает ленты, приносит салфетки и мягко улыбается, снимая повязку с глаз Чжана: - Ты рад вернуться домой, великий путешественник? - Безумно рад, - Исин касается волос Сехуна губами и переплетается с Минсоком пальцы. - Безумно. sungdae - Это невероятно, - смеётся Чондэ, когда из старого граммофона раздается мягкий голос Синатры, а Сону подходит к нему и протягивает руку в приглашении. Мужчина с лёгкостью соглашается и позволяет увлечь себя, обнять себя. Кафе давно закрыто для простых посетителей, в нем горят свечи, а ещё горят глаза Кима, совершенно влюбленного. И Сону не может насмотреться: его супруг чарует его каждый день все сильнее, и он даже не думал, что притяжение такой силы вообще может существовать. - В старых вещах есть особая прелесть. - Ты говоришь это мне? - лукаво улыбается Чондэ, поглаживая мужчину по плечу. - Я живу с представителем старины. - Не забывайся, мальчишка! Ким весело смеётся, касается губами щеки Шина, сжимает его пальцы сильнее, и тихо подпевает льющейся мелодии. Ему так хорошо и спокойно, что все невзгоды - шли бы они куда подальше. За Джину присматривают Чонин и Хань, а значит этот вечер - лишь их. И ночь. В предвкушении Ким закусывает губу, и это не укрывается от внимания его супруга. Он прищуривается и качает головой: - Вы задумали нечто непристойное, мой драгоценный? - Как вы могли такое подумать? - тянет Чондэ, прикусывая кончик языка. Сону кружит его и резко прижимает к своей груди, когда музыка становится громче, свечное пламя дрожит, а их губы наконец встречаются. И Чондэ совершенно тает, окрыленный, опьянненный и счастливый. Наконец нашедший себя в этом мире. После всей прожитой боли, потерь, ненависти к себе, он рад каждому дню с невероятным мужчиной, с их сыном, и о чем ещё мечтать? Лишь бы о том, чтобы это длилось так долго, как только возможно. - Так и будет, - кажется, кто-то читает мысли? Сону смеётся: - Ты сказал вслух. Он сжимает пальцы беты, целует их, и смотрит так восхищенно, что у младшего спирает дыхание. Он льнет к мужчине ближе и шепчет: - Квартира над кафе все ещё принадлежит мне. От воспоминаний о ночи, что они когда-то провели в ней, оба загораются почти мгновенно, и Чондэ готов высмеять любого, кто скажет, что Шин находится в слишком почтенном возрасте для близости. А потому он гасит свечи, переплетает их пальцы и ведёт своего супруга за собой наверх. Эта ночь принадлежит лишь им двоим, пожалуй, свидетелем позволено стать только Синатре. krismin - Надо же, кто к нам присоединился, - тянет Минсок, опускаясь за барную стойку напротив Ифаня. - Наш Ледяной Принц решил почтить простых смертных своим вниманием? - Это ты-то, смертный? - ухмыляется У, делая глоток коктейля. - Одни твои часы стоят больше месячной аренды этого клуба. Не принижай себя, Минни. - Ненавижу, когда ты так меня называешь, - Ким вздергивает уголки губ, но все же снимает оборону и глядит на коллегу скорее пытливо: - Тебя можно поздравить с новым контрактом? - Да, теперь придётся проводить больше времени в Париже, - пожимает плечами Ифань. - А что у тебя? - Все по-старому: отдыхаю от лишней рекламы и в основном участвую в наиболее крупных показах - в конце концов, я не молодею. Ифань посмеивается в свой бокал, и Минсок сам не удерживается от улыбки. Встретиться после долгой разлуки и, наконец, поговорить не на бегу приятно, хотя музыка бьёт по вискам и алкоголь не добавляет концентрации. Они уходят в тёмный альков, где нет лишних глаз, и Ким облегчённо выдыхает. - Если ты все так же не любишь подобные тусовки, то зачем ходишь? - прищуривается У, и Ким, подумав, пожимает плечами: - Часть имиджа. Я не хочу заводить врагов или быть отшельником, как некоторые. - Камень в мой огород? - хмыкает У. - И твой, и Ханя. Он недавно попал в больницу - в воду что-то подмешали во время показа. Вот, что значит, начать встречаться с самым горячим фотографом в Азии. У качает головой, вздыхая, а затем смотрит на Кима внимательно, наклоняет голову к плечу: - А у тебя кто-то есть? - Откуда? – приподнимает бровь старший. - В сутках лишь 24 часа. Возможно, когда-нибудь... - Планируешь завести большой дом и собаку? - хмыкает У, и Минсок хмурится: - Ну да, что в этом такого? И вообще..! - Эй, не обижайся, я вовсе не хотел высмеивать тебя, - Ифань придвигается ближе, закидывает руку модели на плечи, и тот вздрагивает, поджимает губы. Он и без того недоверчивый, и У не хочет разрушить то, что с годами между ними сложилось, а потому наклоняется, заглядывая Минсоку в глаза. - Э-эй, - выдыхает он тихо и хрипло, внезапная близость ощущается столь остро, что Минсок невольно опускает взгляд Ифаню на губы. Медлит, словно раздумывая о том, достаточно ли он выпил, чтобы сотворить явную глупость, и, видимо, придя к внутреннему согласию, подаётся вперёд и целует Ифаня в уголок губ. Тот слегка поворачивает голову, прикрывает глаза и выдыхает, когда Минсок прикусывает нижнюю, влажно целует вновь. Музыка будто становится громче или это кровь шумит в ушах? - Почему мы никогда раньше этого не пробовали? - бормочет Ким, и У наконец перехватывает инициативу в поцелуе, усмехнувшись: - Действительно. Но теперь нельзя терять ни минуты. В конце концов, ты не молодеешь. Где-то на краю сознания Ифань понимает, что ответом ему становится средний палец, но плевать: есть более приятные вещи, которыми ему следует заняться. Возможно, он все же не зря решил прийти на эту вечеринку?.. 2lead Ифань лежит обнаженный на постели, с интересом наблюдая, как Чжунмен, прикусив от усердия кончик языка, пополняет свой фотоальбом. Он не такой морозоустойчивый, как У, а потому пиджак старшего надёжно обосновался на его плечах. - Доволен? - Ты ещё спрашиваешь? - Ким щурится, а затем тихо смеётся. О его небольшом хобби не знает никто из ребят (да будем честны, никто не знает и об этой квартире, в которой они встречаются, когда Ифань оказывается по работе в Сеуле... И ещё об одной, уже в Пекине. На этом настоял уже У, а Мен просто не стал спорить): он с восторгом разглядывает полароидные снимки, на которых его любовник запечатлен с самыми разными звёздами - моделями, музыкантами, актёрами... И на каждом из них есть автограф, специально для него, Мена. - Как ты, интересно, это объясняешь? Что у тебя есть сумасшедший друг, следящий за знаменитостями? - последняя фотография помещена в нужный отсек, и Ким любуется своей работой, затаив дыхание. Ему не верится, что Ифань всех их видел, общался, что теперь у него имеется такое сокровище... Но старший резко тянет его к себе за руку, опрокидывает на постель и нависает сверху, улыбаясь: - Ну, ты, вообще-то тоже знаменитость. - Благодарю, - смеётся Ким, отодвигая осторожно ногой свой альбом к самому краю кровати. - А если честно, то я просил их расписаться для любимого человека. - Но... - парень взволнованно хмурится. - Проблем не будет? - Обещали сохранить в тайне, - Ифань доволен собой, и Чжунмен со смехом качает головой: остаётся только надеяться на лучшее. - Но ты так и не сказал, как тебе мой новый фильм. - Знаешь, а мне понравился. Несмотря на то, что подчас сюжет слишком наивный... Там такой горячий Дейн Дехан... - Эй! Чжунмен с улыбкой закидывет любовнику руки на шею: - Но за вас я переживал куда больше, капитан Неза, - он закусывает губу, притягивает к себе У ближе, ласкает горячим дыханием губы и шепчет: - А потому поцелуйте меня. Ифань довольно улыбается, наклоняется ниже и покорно приникает к губам Чжунмена, целуя влажно, неторопливо и сладко, так, что вскоре тот начинает ерзать и жаться к нему крепче, прося куда о большем. Он соскучился, он просто чертовски соскучился!.. Их графики не пересекались так долго, что Ким думал взять и сорваться, наплевать на все, вытребовать, выкупить себе хоть пару дней выходных и улететь туда, где у У очередные съёмки. Но все получилось совсем иначе. Чжунмен целует своего мужчину со всей неутоленной нежностью, чтобы показать, что здесь его всегда ждут, вот он дом - рядом с Чжунменом, даже если и всего несколько дней в году. Он гордится Ифанем и тем, чего тот добился, а потому теперь важно не отставать от него, и просто идти по другому пути, который Мен выбрал уже много лет назад. Но сейчас, пока они вместе, не хочется думать о разлуке, планах, графиках... Чжунмен улыбается в губы У, и тот заражается этой улыбкой. Потому что да, он понимает все, что чувствует Ким и без слов. Ведь он чувствует то же. Ведь он дома. baeksoo - Сколько ты стоишь? - тянет Бэкхен, гладя на Кенсу, и тот ухмыляется. Он не строит оскорбленную невинность, не кокетничает, наоборот, откидывается на спинку дивана и покачивает в руке бутылку с пивом. Их друзья ушли кто на танцпол, кто к другим знакомым, и это их первая встреча, но Бен смотрит на До с самого начала вечера и думает о том, что хочет попробовать его. - Что конкретно тебя интересует? Душа, тело, органы на продажу? - Тело, - не раздумывая. - Ты столько не зарабатываешь. - Заблуждаешься, - у него тёмные глаза, и от этого До невольно скользит по губам языком. В то время как Бэкхен достаёт бумажник и, даже не глядя, вынимает несколько крупных купюр. - За это ты разве что купишь мой рот, - ухмыляется Кенсу, расстегивая две верхние пуговицы на рубашке. - Что ж, договорились. До вскидывает бровь, словно пытаясь понять, не разыгрывают ли его, но Бен сосредоточен на другом, он следит за Кенсу внимательно, почти не моргая, и его зрачки расширены в предвкушении. Су отставляет бутылку, встаёт и подходит к Бену вплотную. Тот жадно втягивает носом воздух, и сжимает зубы, когда Кенсу легко опускается на колени между его ног, с нажимом проводя по бедрам ладонями. - Сделка заключена. Бэкхен сжимает руки в кулаки, когда До расстегивает его ремень, и, приподнимается, помогая приспустить с себя брюки и бельё. В тёплых пальцах член довольно быстро наливается силой, и Кенсу ухмыляется: - За дополнительные услуги придется доплатить. Тебе обещан лишь рот, - а потому он меняет положение, заводя руки за спину и сцепляя пальцы в замок, и от этого у Бэкхена перехватывает дыхание. Кенсу вылизывает его возбужденную плоть медленно, упруго нажимая языком, прежде чем, наконец, не берет в рот. Сперва только головка оказывается плотно сжата между его губ, и До втягивает щёки, потирает её кончиком языка, вынуждая Бена хрипло зарычать, и лишь тогда он позволяет себе больше. Он втягивает в рот до половины, настраиваясь на довольно быстрый темп...а потом неожиданно опускается до основания, пропускает головку в глотку и замирает, хотя и дрожит от первых спазмов. Бен заказывает глаза, несдержанно стонет и кидает на диван рядом с собой ещё несколько купюр. Заметив это, До повторяет свой трюк ещё несколько раз, затем сплевывает на возбужденный член Бена густую слюну и начинает быстро ласкать мужчину ещё и ладонью, уверенно сжимая пальцы. Он чередует свои ласки и не позволяет управлять собой, сам держит темп, пока Бен не прогибается в спине и не кончает в рот нежданному любовнику. Тот быстро сглатывает, высовывает язык и ловит на него оставшиеся капли, размазывает головкой Бена по припухшим губам и улыбается столь невинно, что в голове у Бэкхена что-то щелкает. Он наклоняется и целует парня, и это липко, грязно и ужасно волнующе. Уже вскоре между губ До оказываются купюры, и тот благодарно кланяется, возвращаясь на своё место и приводя себя в порядок. "Заработок" оказывается также припрятан, и Бен внимательно смотрит на Кенсу: - Я дам больше. - Чтобы ты понимал, я не шлюха, по крайней мере, не по профессии, - Кенсу вновь приникает к бутылке пива. - Но раз ты так сорил деньгами, грех было тебя не проучить. - Плевать. Я дам больше. - Неужели? И что ты за это хочешь? - Тебя. - Дорого обойдётся. - Я пойду на риск. - Зачем? - Потому что хочу сделать тебя своим. - Что ж... Попытайся, - тянет До. - Возможно, и не пожалеешь. semin Минсок обнимает лицо Сехуна ладонями и улыбается, когда видит, что тот едва ли не светится от их близости. Наклонившись, старший мягко прикасается губами к носу О, но тот недовольно восклицает: - Хен, ты обещал! - Ну хорошо, хорошо... - закатывает глаза Минсок, а сам подмечает, что мальчишка затаивает дыхание, вытирает вспотевшие ладони о брюки и напрягается в спине. Ким целует его целомудренно и мягко, лишь на несколько коротких мгновений давая ощутить вкус своих губ. После чего отстраняется и смеётся: О потерян для этого мира. - Земля вызывает Сехуна! Тот медленно кивает, расплывается в улыбке, а затем опускает лицо в тарелку с тортом. - Спасибо, хен. Что может быть лучше поцелуя от истинного в этот день? Сехуну всего лишь семнадцать, а Мину уже двадцать, он все понимает сразу, как только ощущает запах своего альфы. Но почти сразу как всполошенный мальчишка обрушивается на него, Минсок ставит условие: они могут быть только друзьями до тех пор, пока Сехун не окончит школу и не поступит в университет. Если и создавать семью, то только с тем, кем он мог бы гордиться, и О принимает это со всей покорностью. Он старается проводить с Минсоком больше времени за учебой, готовиться к тестам, заниматься в библиотеке, посещать музеи, курсы, открытые лекции... А на свой день рождения просит о том, чтобы Минсок поцеловал его. И тот действительно целует. Так, чтобы О ждал большего, стремился к этому и изо всех сил старался добиться того, чтобы его омега им гордился. Минсок улыбается, берет под столом Сехуна за руку, сжимает пальцы, и это – лучше всяких признаний. Сехун преданный и добрый, сильный, он готов защищать своего омегу, и плевать, насколько тот старше и опытнее: это в крови. Это читается в его глазах, и Минсок совершенно теряется. Он впервые в жизни думает о том, что хочет с кем-то создать семью столь страстно. Он чувствует, что Сехун - это его. Это возможность просыпаться от ленивых поцелуев, дарить удовольствие, чувствовать кого-то под самой кожей, стоять возле колыбели и искать схожие с ними черты в их детях. Их родители бы давно позволили им жить вместе, пожениться... Но Минсок хочет иного. Он хочет, чтобы О нашёл в своей жизни дело по душе, чтобы перед ним было открыто множество дверей... Он хочет, чтобы человек, уготованный ему судьбой, был счастлив. А он будет рядом и сможет помочь, если понадобится. Ведь не одному лишь Сехуну свойственна преданность. О смотрит на старшего и благодарно кивает. Ему кажется, что губы все ещё немного горят, а еще осталось ждать не так много до того, как они исполнят условия своего договора. Как Минсок признаёт его своим уже окончательно и бесповоротно. Сехун дождется. Он совершенно точно дождется. - С днём рождения, - улыбается Минсок и думает о том, что впереди их ждёт ещё много проведённых вместе лет. - Спасибо, хен, - сжимает его пальцы младший и думает о том, что обязательно станет тем, кем Ким сможет гордиться. kailu - Ты всегда так закрепляешь заключение контракта? - смеётся Хань, откидывая голову, когда к ней прижимаются жадные губы. Чонин медленно кусает тонкую кожу, пока его пальцы изучают выпирающие позвонки, и не удерживается от улыбки: - Только с самыми многообещаюшими исполнителями, - он щурится, когда Лу разводит ноги шире, ведёт по его груди и животу ногтями. - Ах, господин Ким, как мне это льстит!.. - Лу влажно целует, расправляется с пряжкой ремня мужчины, проникает в бельё ладонью и сжимает пальцами твердеющую плоть. - А это - льстит ещё сильнее. Чонин рычит в его губы, касается их языком и дышит хрипло: - Мне нужно больше. - Так возьми все, что хочешь, - глаза Ханя не лгут, и Ким опускает ладони ему на бедра, медленно стягивая джинсы и бельё. Музыкант сдавленно выдыхает, а затем прижимает Чонина ещё ближе и обхватывает пальцами сразу оба их члена. От этого у мужчины отрубает тормоза, он целует, кусает, лижет, посасывает губы Лу, и тот томно стонет: - Неужели этого достаточно? - За кого ты меня принимаешь? Чонин хочет, чтобы он кричал? О, его план полностью воплощается в жизнь. Их комната звукоизолирована, и потому Хань даже не не думает сдерживаться, когда Ким отстраняется... Когда его язык... Там... Боги, боги, боги!.. Лу выгибается, разводит шире ноги, насаживается на язык и пальцы, и ему срочно нужно больше. И когда он это получает, Чонин довольно ухмыляется от нового громкого, несдержанного стона: - Пожалуйста!.. Ханю не приходится просить дважды - его любовник голоден, и он получает все, чего хочет. Движения томные, глубокие и медленные, словно тот вторит мелодии в своей голове, и Хань обхватывает его ногами за бедра, жмется, подстраивается под ритм. Челка липнет к глазам, костяшки пальцев и губы закусаны, но между его бедер Чонин, и от этого не спастись. Это х-о-р-о-ш-о. - Чёрт, какой же ты... - рычит Ким, и Лу целует его в уголок губ, вышептывая: - Прошу, ещё... - Ха-ань, - рычит мужчина. Где-то в сотом поцелуе теряется "позволь мне любить тебя", грубые от гитары пальцы скользят по влажной шее Кима, пока Лу поднимается все выше и выше... И прогибается сломанной куклой, жмурит глаза, разрываясь в коротком вскрике и "Боже, Чонин!". Тот прижимает его к себе, оставляет пальцами на бёдрах свои метки, и спустя несколько глубоких толчков замирает, напрягаясь в спине. С губ срывается сдавленное рычание, и Хань ощущает, как мужчина изливается в него. А затем отходит на полшага, наблюдая за тем, как Лу пытается свести дрожащие ноги и удержать в себе семя любовника. Но ему не удаётся, и Чонин доволен. Хань невольно думает, что даже если после заключения контракта с этим дьяволом он не добьётся того, о чем мечтал, жалеть он точно не будет. chansoo Кенсу мягко спрыгивает на землю и отряхивает ладони: радует, что его спальня не выше второго этажа, но каждый раз спускаться по выступам на стене все равно страшно. Он было расслабленно выпрямляется, как за спиной раздается насмешливое: - Позвольте узнать, далеко ли вы собрались в этот час, молодой господин? Су шипит, резко разворачиваясь на источник звука. Чертов новый телохранитель! Опять он просчитал его! Раньше было куда проще сбежать от любого из охранников, приставленных к нему отцом, и они раз за разом теряли своё место из-за того, что патрон постоянно оказывался в светской хронике в разделе скандалов. Пьяное вождение, дорогие вечеринки, секс в публичном месте... До невольно ухмыляется, но потом отрезвленно впивается в ладони ногтями. Все было прекрасно, пока не появился этот... Чанель, кажется? Он едва ли его старше, но выше на голову, шире в плечах. У него сильные руки, узкая талия и длинные ноги, и Кенсу рад бы найти этому более приятное применение, но парень как привязанный таскается за ним и постоянно поучает, а ещё от него невозможно сбежать. Су уже три вечеринки пропустил из-за него, что подумает его окружение? - Я еду к друзьям, - злобно смотрит он из-под бровей, но на Чанеля это не действует. - Интересно, на чем? Вы больше не имеете доступа к автомобилям без моего ведома, а ваш велосипед... Боюсь, вы уже лет десять как из него выросли. - Ты!.. - Кенсу хочется накричать на него, но тогда точно услышит отец. - Я возьму такси! Или вообще пешком пойду. Взгляд телохранителя меняется: он не предвещает ничего доброго. - В таком виде? Стоит ли говорить, что вас вероятнее всего будет ждать ночью на улице? - А может, я люблю погрубее, - Кенсу уже сам не знает, что несёт, и ему становится неуютно, когда Чанель быстро подходит к нему вплотную. - Тебе просто сделают больно. Никто не будет думать о твоем удовольствии. И на этой вечеринке... Ты же знаешь, что твой друг под следствием по делу о торговле наркотиками? Твой отец готов спустить на тормозах многое, но не это. - Мне никто ничего не сделает! - возмущается Кенсу. - В конце концов, я - сын... Чанель не слушает его. Чанель сминает его губы своими, сжимает пальцами запястья и тянет До за руки вверх, заставляя того привстать на носки. Патрон сперва теряется, а потом пытается оттолкнуть Пака, но тот сильнее. Сильнее настолько, что одним взглядом он может подавить До, заставить его стушеваться и едва не начать молить отпустить его. - Не всем есть дело до твоих денег. Или твоей семьи. Тебя просто используют и выкинут, а я этого не позволю. Он все ещё держит Су, и взгляд у него яростный: он либо терял патрона, либо столь сильно привязан к этой семье - Кенсу не понимает. Ему бы возмущаться и кричать, что Чанель позволил себе больше, чем следовало, ему бы звать на помощь отца... Но Кенсу чувствует, что не хочет сопротивляться. Он, вечно острый, капризный, стервозный... Молчит и облизывает губы, пока Чанель внимательно смотрит на него, и это шторм, не иначе. Глаза - бушующее море, опасность, бездна. - Возвращайтесь в свою комнату, молодой господин, - наконец он отпускает До, все ещё оглушенного недавним поцелуем, и ухмыляется: - Только на этот раз - через дверь. Вы - не принцесса, чтобы вас ловить, если что. - Чертов придурок!.. - тут же шипит Кенсу. - В следующий раз я обязательно..! - О, жду не дождусь, - тянет Чанель, и До хочет его ударить. Он возвращается в свою комнату, крикнув отцу, что просто выходил подышать свежим воздухом, и, от чего-то волнуясь, подходит к окну. Чанель стоит там же, скрестив руки на груди и глядя прямо на него, и эту довольную улыбку Кенсу ужасно хочет стереть... Губами. Словно прочтя его мысли, Чанель тихо смеётся, и До тут же вспыхивает, отходя к постели и комкая пальцами край рубашки. В голове десятки планов побега и мысль "интересно, а как поцеловать его снова?". chanbaeksoo Их пальцы и языки сплетаются на члене Чанеля, и Пак сдавленно стонет, когда они целуются с его головкой между губ. Это - настоящее сражение, никто не собирается уступать хоть каплю удовольствия другому, потому что и Кенсу, и Бэкхен - две суки, жадные до ласк. Они трогают себя, их члены покрыты смазкой, а задницы растянуты, и не проходит и пары минут, как они отталкивают его, становятся на колени и прогибаются, желая большего. Чанель облизывает пальцы на обеих руках, дразнит их, растягивает пульсирующий вход, касается простаты то у одного, то у другого, то одновременно, и Бэк с Су сплетаются гортанными стонами, вторят друг другу и резче двигают бедрами. Две идеальные шлюхи. Кенсу опускается на спину, Бен садится ему на бедра и жмется к самой груди: это "пожалуйста, трахни меня" в исполнении обоих, но Пак первым пристраивается к Бену и срывает с его губ вязкий, тянущий стон. Кенсу рычит недовольно, обхватывает их члены пальцами и сжимает жёстко, до боли; чувствительный Бэкхен сдавленно скулит, утыкается ему в плечо и словно пытается языком и губами замолить прощение. Чанель, однако, ни на секунду не забывает о другом любовнике и, вновь вводя в Бена пальцы, толкается в Кенсу. Он более тугой, но из него можно выбить скорее рычание и проклятья, чем сладкие стоны. До разводит ноги шире, насаживается на имеющий его член и приникает к губам Бэкхена своими. Пак чередует их, словно кукол - растянутые, пульсирующие задницы, стоны и рычание, "Чанель, бо-ольше!" и "Немедленно... Засади мне...", зацелованные рты, наверняка хранящие вкус его предъэякулята. Держаться тяжело, но ещё слишком рано заканчивать, а потому он резко стягивает с Кенсу Бена и хватает его за волосы, вжимает лицом в пах До, заставляет тереться о влажный, напряженный член, а затем заглотить его. Пак двигает его головой, Бен давится, но покорно сосёт, потому что то, как Кенсу прогибается и коротко, рычаще вскрикивает - возбуждает его ещё сильнее. Он находит пальцами все ещё твердую плоть Пака, направляет в себя и скулит, вздрагивает от спазмов, когда Чанель насаживает его горлом на член До до самого основания и не даёт отстраниться. Лишь когда в глазах - темные круги, Бену становится вновь дозволено дышать. Чанель сжимает его бедра и начинает двигаться быстрее, а Су путает пальцы в его волосах: он даже почти нежен. В благодарность за это Бен вводит в его все ещё не закрывшуюся задницу три пальца и трахает его по простате, мягко посасывая головку. Чанель срывается первым, он резко давит на поясницу Бена, меняет угол и делает такие сильные толчки, что мальчишка кричит и стремительно падает в анальный оргазм, заливая простыню под собой спермой и едва не плача от удовольствия. Из-за этого он выпускает член До изо рта, и тот с гортанным стоном изливается ему на лицо и высунутый язык. Бен тут же льнет к нему, чтобы тот мог ощутить свой вкус, но Чанель тянет их обоих за волосы: они не закончили работу. - Слушаемся, - выдыхают Бэкхен и Кенсу и вновь сплетают языки и пальцы на члене любовника. laykai - В чем твоя проблема? - восклицает Исин, хмуря брови и вытирая с губ арбузный сок. Они битый час сидят над одной и той же задачей: Чонин просто не может запомнить, как применять нужную формулу! Новый семестр уже вот-вот начнётся, а они только сели за домашку на лето, чувствовало ведь сердце Исина, что нужно не пропадать с Кимом целыми днями на улице, а корпеть над учебниками... Нет, и фестивали фейерверков, и круглосуточное поедание мороженого, и поездка на море, и велосипедные прогулки точно останутся в его памяти, потому что он собирает каждое тёплое воспоминание о Чонине, который отличный друг и вообще хороший. Красивый, а ещё улыбка у него солнечная, это Исину нравится, и смотреть на нее он может часами... Наверное, потому он до сих пор и не убил друга из-за этой задачи. Они почти доели принесённый отцом арбуз, гоняясь наперегонки до уборной, смеясь и постоянно отвлекаясь на все, кроме учёбы, но Чжан понимает, что это - не дело. В школе придётся трудно, к тому же это их последний год перед выпускным классом, и совсем скоро будет не до шалостей. Нужно будет думать о будущем, а не о том, как взять велосипеды и поехать с Чонином наперегонки до игрового зала. Скоро все будет иначе, но пока Чонин улыбается алыми от арбузного сока губами и все недовольство с мальчишки слетает в тот же миг, он лишь повторяет: - И в чем твоя проблема?!.. Чонин слегка щурится, а затем тянется к Исину, берет его за руку и крепко переплетает пальцы. Это тепло и ладони покалывают, Исин хмурится, чтобы понять, что от него хочет друг, потому что просто не может быть, чтобы их желания совпадали. Чонин - тот ещё забияка, но его все обожают, Исин - куда более примерный мальчик, и безумства - это только с Чонином, чтобы одни на двоих. Чтобы сохранить каждое тёплое мгновение в памяти. Ким немного взволнован и у него горят уши, он смешно морщит нос, словно хочет чихнуть, но лишь сильнее сжимает руку Исина, не до боли, но крепко. Как будто убеждая довериться, пойти за ним, принять его. Он открыт и искренен, это читается по глазам, и Исин чувствует, что сердце замирает, чувствует марш бабочек в животе и солнце, слепящее глаза, потому как Чонин наклоняется к нему, словно стремясь раскрыть тайну, возможно, даже самую важную в своей жизни, и выпаливает, набравшись смелости, как настоящий мужчина: - Я влюблен.