***
Кларк в очередной раз укоризненно посмотрел на телефон и тоскливо вздохнул. Увы, мобильник отличался крайним жестокосердием, на его щенячьи глазки не велся и разражаться долгожданной трелью и не думал. — Смолвиль, не знаю, от кого ты там так ждешь звонка, но будь мужчиной, перестань страдать ерундой, пытаясь загипнотизировать телефон, и позвони сам, — буркнула Лоис, не поднимая глаз от монитора. — А то даже мне уже больно слушать твои вздохи. Сконфузившись, Кларк быстро задвинул телефон под какие-то бумаги и добросовестно уставился на экран собственного монитора. Безнадежно пустой экран, хотя срок сдачи статьи маячил уже перед самым носом. Нужно что-то написать. Хоть что-нибудь, иначе Перри его убьет, и будет прав, кстати. Никакие личные неурядицы не должны мешать настоящему профессионалу, и все в том же духе, бла-бла-бла… Он еще раз вздохнул и решительно вернулся к рассматриванию пустого поля текстового редактора — за время короткого отвлечения на мысли взгляд предательски уполз к зарытому от греха подальше мобильнику. Позвонить? Обычно он бы так и сделал. Потому что обычно он знал в точности до минуты время приземления самолета ЛюторКорп и расписание Лекса на весь последующий день. И там всегда было выделено время для него. А даже если и не было, то все равно находилось. Обычно. После их ссоры и трех недель молчания Кларк ни в чем уже уверен не был. Обычно, когда Лекс уезжал (неважно как надолго), это никак не сказывалось на их общении. Кто-то обязательно звонил в течение дня, а порой (чаще всего) Кларк просто прилетал, за что ему регулярно попадало, хотя он уже язык стер, доказывая Лексу, что заметить его почти невозможно. «Почти», — едко и многозначительно подчеркивал Лекс, и на этом аргументы Кларка резко иссякали, потому что да, «почти» — отнюдь не то же самое, что «совсем». Собственно, в некотором роде именно на этом проклятом неравенстве определений возникла их последняя размолвка. До смешного глупая, как теперь казалось, но Лекс, судя по всему, воспринял ее серьезно. Обычно — и снова это раздражающее «обычно», так явно подчеркивающее разницу! — Лекс звонил первым. С предложением мира, даже если вина была и близко не его. И обычно до его звонка проходило не больше трех дней. А не три недели. И если поначалу Кларк скорее злился, чем беспокоился, то к концу второй недели для злости просто не осталось места — все заняла тревога. А что, если Лексу в конце концов надоело быть главным — единственным, как тут же подсказывал мерзкий голосок совести, — двигателем их отношений? Не то чтобы Кларк был так уж против первым сделать шаг к примирению, тем более что свою неправоту в споре признал сразу, как только остыл достаточно, чтобы думать, — по правде, он просто не знал, как его, этот шаг, делать. Начиная с уверенного заявления, что у них одна судьба, сделанного спустя всего-ничего после знакомства, именно Лекс всегда вел в их своеобразном танце, в котором на долю Кларка приходилось обычно два шага назад после одного вперед. Чего стоил только их первый поцелуй — под красным криптонитом, подсунутым ему Питом, — после которого Кларк неделю просто прятался от Лекса где и как только мог. А учитывая, что под тем же криптонитом он и способности свои показал почти в полном объеме, то и их использовать уже не стеснялся, что значительно расширяло список способов сбежать в последнюю минуту. Лекс тогда, видимо, устав ждать от него сознательных поступков, просто взял измором, причем практически в прямом смысле, внаглую оккупировав кухню их дома (под каким-то благовидным предлогом, конечно же, и со всеми положенными извинениями и улыбками, так что воспитание и правила приличия не позволили матери Кларка его выдворить) и упорно дожидаясь там Кларка под откровенно неодобрительными взглядами Джонатана Кента. И лишь спустя время, много времени на самом деле, Кларк понял, что такие вот взгляды совсем не разбиваются о невидимую, но неуязвимую броню фамильной самоуверенности Люторов. Тогда же все, что его волновало, укладывалось в незамысловатое: как избежать разговора о собственном позоре, если уж самого позора избежать не удалось? Конечно, Кларк понимал, что им нужно поговорить. Но мысль о том, что Лекс теперь знает практически все его секреты и неизвестно, что собирается делать с этими знаниями, ушла на второй план на фоне Катастрофы. Именно так, с большой буквы, потому что ну как еще можно назвать попытку склонить к сексу своего друга? Гетеросексуального друга, между прочим. Это значительно позже уже Кларк понял, что гетеросексуальность там была под большим вопросом, судя по тому, что отвечал Лекс на его… внезапную настойчивость более чем охотно. Но на тот момент вся ситуация казалась именно что Катастрофой. И на том бы и закончилась их недолгая еще дружба, а все остальное никогда и не началось, если бы не Лекс. Который потратил не один час, настойчиво и убедительно доказывая ему, что никакой Катастрофы не произошло, что все в порядке, все как прежде между ними… Лекс всегда умел говорить так, что все казалось возможным. В какой-то момент этого бесконечного хождения по кругу сомнений и убеждений Кларк ему поверил. Зря. Как прежде уже не было. Было… лучше. Потому что раскрытая наконец Страшная Тайна — как-то незаметно подрастерявшая значительную часть своей внушительности и страшности, — освободила Кларка от необходимости врать, добавив их дружбе то, чего ей так не хватало, — доверия. И было хуже. Потому что напряжение случайных взглядов, прикосновений и мыслей (в его случае, по крайней мере) нарастало в геометрической прогрессии. Конечно, однажды этот заряд должен был рвануть, Кларку просто не хватало опыта, чтобы осознать неизбежность такого исхода. Он продолжал с переменным успехом обхаживать Лану, лишь краем сознания замечая, что что-то не так, совсем-совсем не так. Неудивительно, что, когда наконец рвануло, года два спустя, это стало настоящим потрясением, оставившим его в полной растерянности и беспомощном шоке. И да, поначалу Кларк не нашел ничего лучше, чем снова прятаться. На этот раз ведь даже действием красного криптонита отговориться было нельзя. И конечно же, именно на плечи Лекса снова легла нелегкая задача убедить одного нервного пришельца в том, что конец света только из-за того, что у него обнаружилась совсем не дружеская симпатия к лучшему другу, наступать не собирается. Кларк покачал головой и фыркнул, с насмешливым удивлением вспоминая свою наивность. Лоис тут же подняла голову, подозрительно уставившись на него: — Что? — Ничего. Так, вспомнил кое-что. — Ну-ну, — протянула она и тут же, скользнув взглядом по его рукам, раздраженно рявкнула: — Да бога ради, хватит уже мусолить этот несчастный телефон! Или позвони, или выкинь его к черту! Не можешь сам, давай я выкину. Или позвоню, если уж ты не в состоянии нажать несколько кнопок. Кларк недоверчиво посмотрел на собственную руку, в которую каким-то образом пробрался коварный мобильник, и вздохнул, признавая поражение. Неважно, насколько слабо он представлял себе, что говорить и как, — придется придумать, поскольку Лекс на этот раз делать первый шаг, очевидно, не собирался. Он уже вставал из-за стола, собираясь найти местечко поспокойнее для разговора, когда телефон все-таки зазвонил. Лекс. Просияв широчайшей улыбкой, Кларк ускорил шаг, на ходу нажимая кнопку приема. Лоис только закатила глаза, пробормотав что-то похожее на «ну наконец-то, хоть кто-то умным оказался».***
Стоя на тротуаре в прохладе вечерних сумерек, Кларк смотрел на удаляющиеся габаритные огни Феррари и пытался понять, что это, к черту, только что было. Встретились они в своем любимом ресторанчике, маленьком, уютном и очень ответственно относившемся к заботе о приватности своих гостей, что при неубывающем количестве вечно жаждущих общения с Лексом журналистов было немаловажно. Вечер тек своим чередом и мог бы считаться вполне обычным, если бы не преследующее Кларка ощущение неправильности. Во всех их словах, вроде бы таких же, как и всегда, пряталась странная натянутость. Кларк бы посчитал, что все дело в нем и его воображении, подогретом прошедшими неделями непривычного молчания и предстоящим разговором, но Лекс был сам на себя непохож тоже. Усталость, проглядывавшая в каждом движении и каждой черте, после трехнедельной поездки удивления не вызывала, но вот то, что ее можно было так легко заметить, — дело другое. Казалось, Лекс просто устал скрывать свою усталость. Или что-то еще. Время от времени он будто выпадал из реальности, уходя так глубоко в свои мысли, что Кларку приходилось не один раз окликать, чтобы получить ответ. И это беспокоило, потому что обычно — черт бы его побрал, это «обычно»! — Лекс не терял нить разговора, тем более с ним. А потом произошло это. Лекс просто сбежал. Внезапно «вспомнил» о каких-то неотложных делах, стремительно вышел из ресторана, сел в машину и, не слушая Кларка, пытавшегося узнать, что же случилось на самом деле, уехал. И вот сейчас Кларк стоял, глядя на бесконечный поток машин на одной из главных улиц Метрополиса, и понимал только одно: что ни черта не понимает. Он был уверен, что не сказал ничего, что могло бы объяснить такую реакцию. «Я хотел с тобой поговорить» — вот, собственно, и все, что он успел сказать, прежде чем у Лекса вдруг обнаружились какие-то срочные пункты в расписании на вечер. И не нужно было обладать зашкаливающим интеллектом, чтобы понять, что Лекс по каким-то непонятным причинам с ним разговаривать не хочет. Но зачем тогда позвонил? Устало проведя рукой по волосам и вдохнув поглубже, Кларк медленно побрел по направлению к своему дому. Лекс даже подвезти не предложил. И пусть он прекрасно знал, насколько быстро Кларк может при желании оказаться дома, неправильности происходящего это не меняло.***
В пятницу Кларк был на взводе с самого утра: еще до ссоры они с Лексом планировали на уик-энд вместе поехать в Смолвиль. И вот теперь он не мог сообразить, в силе ли договоренность, потому что за прошедшие пару дней Лекс приобрел новую привычку — избегать его. Нет, не напрямую, что было бы слишком просто и заметить, и предъявить в качестве претензии с и так просившимся на язык при каждом разговоре «Что, к черту, происходит?» Единственное, что удерживало Кларка от решительных действий — например, вломиться в пентхаус через окно и, прижав Лекса к стене, не отпускать, пока не объяснит своего странного поведения, — это мысль, что в Смолвиле отговориться бесконечными делами кое-кому будет намного сложнее. Осталось только туда попасть, что почему-то уже не казалось таким простым мероприятием. В Смолвиль они все-таки поехали. И Лекс умчался прочь в клубах пыли, едва только Кларк успел захлопнуть дверцу машины, выйдя возле своего дома. — А почему Лекс уехал? — первым делом спросила подбежавшая Рэйчел, когда Кларк подхватил ее на руки. Лекса она обожала, что и демонстрировала со всей непосредственностью своих девяти лет, неустанно посыпая метафорической солью душевные раны четы Кентов. В особенности отцовские, хотя Кларк был уверен, что и матери не доставляет большой радости слушать неизбежное ворчание Джонатана в ответ на всплески детской восторженности их дочери. Мало им было сына в свое время. Да и теперь. Особенно теперь. — У него дела в поместье, — ответил он сестре, опуская ее на землю и поворачиваясь, чтобы обнять подошедших родителей, — но он обязательно приедет на ужин. — Без чего мы, конечно же, обошлись бы, но кто же нас спрашивает, — привычно пробурчал отец. — Папа, — так же привычно укорил его Кларк, крепко обнимая. — Что? Я все равно считал, считаю и буду считать, что Итан пристрелил не того Лютора. Лайнел хотя бы в наш дом не лез и… — Джонатан, — строго оборвала его мать. Кларк поцеловал ее в щеку и благодарно сжал руку, прежде чем повернуться снова к отцу. — Папа, ты же понимаешь, что… — Конечно, он все понимает, милый, — снова вмешалась мать, — и вечером будет вести себя как подобает радушному хозяину. Правда, Джонатан? Не так часто Кларк у нас теперь бывает. — Ладно, ладно, я все понял. — Отец поднял руки, демонстративно сдаваясь. — Я, как всегда, в меньшинстве, когда дело касается этого… Лютора. Но я не перестану надеяться, что однажды все вы, и особенно ты, Кларк, поймете, что… — Папа, ну не начинай это снова! — Рэйчел, отвернувшись, скорчила Кларку гримаску, закатывая глаза и в красках, с вывалившимся языком, изображая удушение переизбытком повторяющихся нравоучений, и он едва удержался от смеха, глядя на ее подвижное лицо под шапкой всколоченных рыжих волос. — Пошли в дом, мама испекла вкуснющий пирог! Не дожидаясь ответа, она помчалась по дорожке, уверенная в своем праве делать и говорить что вздумается. Да уж, подумал Кларк, глядя ей вслед, Рэйчел — это не он, послушный и смирный, пусть и странный сверх меры ребенок. Но, по крайней мере, родителям есть чем заняться, ведь воспитывать такую егозу — дело, требующее полной отдачи и сил, и времени. Наверное, только наличие сестры как фактора отвлечения помогло ему в свое время решиться открыть родителям свои отношения с Лексом и — самое главное — пережить последствия этого откровения. Молчаливый шок матери, ужас, неодобрение и негодование отца, хватавшегося за ружье с намерением «исправить ошибку шерифа» каждый час, если не чаще, в первые дни. Потом Джонатан чуть успокоился, правда, об этом Кларк вспоминал с еще большей горечью, потому что успокоился отец только после того, как он, Кларк, пообещал «все исправить». А «исправить» в понимании Джонатана Кента, настоящего канзасского мужчины старой закалки, значило срочно найти девушку и даже думать забыть о всяких там неподобающих связях с — о ужас! — мужчиной, а тем более — вдвойне ужас! — с Лютором. Да, сейчас вспоминать о своем поражении было нестерпимо стыдно, но тогда отец так бушевал, что Кларк просто не видел другого выхода. Правда, пообещать оказалось намного проще, чем выполнить обещанное. Девушку Кларк нашел, и даже встречался с ней месяц или полтора, но потом… Проблема оказалась в том, что Метрополис, где он на тот момент уже учился и жил, не такой уж большой город, особенно для того, кто владеет примерно третьей его частью и не умеет отступать. А Лекс сдаваться так просто явно не собирался. Нет, он, конечно, с подходящим выражением вынужденного смирения на лице покивал на сбивчивое объяснение Кларка, почему им придется расстаться, заверил, что все понимает и что друзьями они все равно останутся. И, выждав пару недель, осчастливил своим присутствием самые неожиданные и неподходящие для человека его круга места. Журналисты исходили пеной в попытках доказать правильность своих теорий, почему и что, собственно, происходит, и предсказать, где же мистера Лютора можно будет застать через день-два. К счастью, никому не пришло в голову сличить список внезапно попавших в фавор у Лекса кафе и клубов с теми, где бывал некий Кларк Кент, скромный студент. Точнее, наверное, кому-то все же приходило, но эти светлые умы оказывались достаточно светлыми, чтобы довольствоваться полученными за молчание денежными суммами, не требуя славы. Спустя несколько недель Кларк капитулировал, поставив жирный крест на своих попытках стать идеальным сыном. Просто видеть, но не иметь возможности прикоснуться было слишком тяжело (что Лекс наверняка успел прочувствовать, как никто другой, за четыре-то года их «дружбы»), а уж видеть с кем-то другим — и вовсе невыносимо (о чем он опять-таки прекрасно знал по собственному опыту). И в соответствии со своим любимым лозунгом «Все мое — твое» обеспечил Кларку полноценное погружение в сомнительные радости абстинентного синдрома. Вот так и получилось, что однажды, поздним летним вечером за зданием какого-то клуба Линдси, девушка Кларка, успевшая пробыть ею так недолго, орала, надрываясь, на всю округу все, что о нем думала. И «лицемерный импотенистый мудаковатый козел» было самым безобидным из ее «любовных» речей. Кстати, вот из-за «импотенистого» было реально обидно — Кларк всего лишь пытался быть джентльменом (ну, и хотелось-то ее не особо, но это же не отменяло его хорошего воспитания!). Вокруг собиралась толпа высыпавших из клуба зевак, охочих до дармового развлечения, Линдси баюкала отбитую (о его грудь и плечи) руку с обломанными (о его же лицо) ногтями, неподалеку растерянно топталась Лексова дама-на-вечер, явно не вполне понимающая, что вообще произошло и почему, а Кларк угрожающе быстрыми темпами впадал в панику. Это была катастрофа. А потом он посмотрел на Лекса. Тот стоял чуть позади, возле кирпичной стены клуба, к которой совсем недавно Кларк его и прижимал, целуя, наплевав на неподходящее время, неподходящее место (и все остальное, что кем-то там могло считаться неподходящим), и невозмутимо отряхивал пыль с одежды. И едва заметно улыбался. Так, словно вокруг не было жадной до скандала толпы, в которой то и дело сверкали вспышками телефоны и фотоаппараты. Так, словно это не его лицо должно было появиться завтра на первых полосах газет в сопровождении кричащих язвительных заголовков. Вот он встретился глазами с Кларком, и его полуулыбка превратилась в проказливую усмешку, как бы говорящую: «Кажется, мы влипли. Ну да и черт с ним!» Кларк вряд ли смог бы описать словами — да и просто как-то выразить — то, что тогда почувствовал. Но губы сами собой растянулись в ответной улыбке, а с плеч будто свалилась криптонитовая глыба размером с Канзас. Да, завтра эту историю со всеми подробностями (по большей части выдуманными, что еще хуже) будут смаковать все кому не лень. И да, только вопрос времени (небольшого, на самом деле), когда она дойдет до его родителей. И Кларк даже на секунду не хотел представлять, в каком именно виде она дойдет. Но это была не катастрофа. Совсем даже нет. Это было спасение от нее. Больше Кларк всяких глупостей вроде «наплюй на все, чего хочешь сам, и попробуй жить, как хотят другие» не затевал. По всей видимости, мать верила в способность Кларка «все исправить» примерно так же, как Лекс, и проводила воспитательную работу со своей стороны, потому что вторая попытка поговорить с отцом прошла значительно лучше. Тот, конечно, не воспылал мгновенной любовью к Лексу, но, пусть и с невероятно кислой миной, терпел его присутствие и не донимал больше Кларка невыполнимыми требованиями. Установившийся с тех пор хрупкий мир, или, скорее, вооруженный нейтралитет, может, и не был идеальным, но альтернатив все равно не имел. Даже Кларк был не настолько наивен, чтобы надеяться на что-то другое. Вот и сейчас, как только затихла болтовня Рэйчел, отвлекшейся на запихивание в рот огромного куска запеченной курятины, над столом повисло напряжение. Хотя, возможно, сегодня дело было не только — и не столько — в отце, как и всегда, награждавшем Лекса самыми угрюмыми и неодобрительными взглядами, сколько в самом Кларке, просидевшем весь вечер как на иголках. В голове будто стучал метроном, отсчитывая оставшееся время. Скоро, скоро, скоро. Наконец, едва дождавшись десерта и почти полностью его проигнорировав, Кларк поднялся, а скорее, вскочил с места, чуть не перевернув стул. — Хочу посмотреть на свое старое убежище, составишь компанию? — спросил он у Лекса. Тот поднял взгляд от тарелки, которую сосредоточенно изучал весь вечер, и посмотрел на него. Без особого восторга, что заставило Кларка занервничать еще сильнее. Да что ж такое творится-то? Развернувшись, он пошел к выходу, не оставляя Лексу выбора. Не с его ж родителями ему было оставаться. Тут уж и его своенравная обожательница Рэйчел не помогла бы избежать ссоры. Уже стоя возле окна на чердаке, Кларк в какой-то момент подумал, что Лекс не придет вовсе. Просто сядет в машину и снова сбежит. Он уже было мысленно приготовился наведаться в особняк и потребовать-таки (при любых раскладах) откровенного разговора, когда на лестнице наконец зазвучали медленные шаги. Поднявшись, Лекс молча подошел и встал рядом, тоже глядя на отгорающий закат. Тишина с каждой секундой становилась все ощутимее, все тяжелее, и Кларк отчаянно загонял свой мозг в поисках способа ее прервать. Наименее неуклюжего способа. — Здесь все началось, — выговорил он в конце концов, решив начать хоть с чего-то, чтобы не простоять так до скончания времен, — помнишь? — Здесь же должно и закончиться, как я понимаю, — негромко произнес Лекс, не глядя на него. — Что? — Кларк не был уверен, что правильно услышал, но точно знал, что ничего не понял. Лекс промолчал, и он решил продолжать. Вариантов все равно было немного и явно не те, которые бы его устраивали. — Я хотел… Понимаешь, я тут подумал, что мы и вправду… После того нашего разговора, еще перед твоим отъездом, я все время думал, что надо двигаться дальше, и… — Достаточно, Кларк, я тебя понял. На этот раз его голос прозвучал едва ли громче шепота, но Кларк все равно облегченно выдохнул, порадовавшись, что каким-то чудом умудрился донести свою мысль. Все же произнесение речей, особенно по действительно важному поводу, никогда не было его сильной стороной. — Так ты… согласен? — осторожно уточнил он, боясь окончательно поверить в свою удачу. Чтобы у него да получилось так быстро и без проблем добиться желаемого… — Конечно, — легко ответил Лекс почти обычным тоном. Почти. Что-то было с ним не так, хоть Кларк и не мог со всем своим суперслухом наверняка сказать, что именно. — Пит уже знает? — внезапно прозвучал совсем уж неожиданный вопрос. Кларк потратил добрых две минуты, честно пытаясь понять, при чем тут Пит, пока наконец в мозгу не забрезжил единственно возможный вариант. Точно! Как же он не сообразил! — Нет. Еще нет. Я, конечно, надеялся, но не мог же заранее с ним говорить, а вдруг бы ты… — Вдруг бы я сделал что, Кларк? — Лекс повернулся и посмотрел на него. Абсолютно безжизненными глазами. Ни радости, ни злости, ни усталости даже — вообще ничего. — Что еще я могу сделать, а? Поместить тебя в клетку и держать под круглосуточным наблюдением, как ты сказал в последний раз? — Лекс, я не хотел. Я не… — Ты же этого всю жизнь от меня ждал, верно? — Лекс продолжил говорить, будто и не услышав. Но и голос его был ни на йоту не живее глаз. Ровный, спокойный — и пустой. — И даже обычное предложение переехать — это для тебя, конечно же, лишь мой коварный план оправдать твои худшие ожидания. Или не худшие… Кто знает, чего еще ты от меня ждешь. Да, я все понял, Кларк. Я наконец-то все понял. И мешать больше не буду, не беспокойся. На этом моменте уже давно слабо ноющее и дергающее, как зубная боль, беспокойство накрыло беспощадной волной. Не просто что-то было не так — все, абсолютно все катилось в пропасть с ужасающей скоростью, а Кларк не мог даже примерно представить, что можно сделать. Если еще что-то можно. — Лекс, я… Да, я отреагировал глупо, признаю, но я… Ты же знаешь меня, я не имел в виду и половины того, что наговорил тогда. Ты просто застал меня врасплох, и… Прости меня. Пожалуйста. Лекс пристально посмотрел ему в глаза, словно пытаясь найти подвох, нечестность, ловушку. Как же давно он не смотрел на него вот так, и как бы Кларку хотелось, чтобы и не смотрел больше никогда. Настороженно. Оценивающе. Как чужой. — Я видел вас, Кларк, — произнес он наконец. Так, словно это должно было все объяснить. И, видя лишь его непонимание, уточнил: — С Ланой. В магазине, где вы кольца покупали. — Теперь в его голосе звучала злость, но Кларк этому только обрадовался: злость лучше, чем ничего. С этим он может справиться. Сразу, как только поймет, о чем же все-таки речь. Лекс тем временем продолжал, заводясь все сильнее: — Я бы сказал, что вы быстро управились, но вряд ли почти два десятка лет может считаться спешкой, или сколько вы там лелеяли нежные чувства друг к другу. Или только ты к ней. Неважно. Питу в день свадьбы сказать собираетесь? Тогда я, наверное, должен поблагодарить, что мне оказали честь и хотя бы сообщили заранее. Прости, желать счастья не буду, обойдетесь. Но и мешать не буду тоже. Если ты этого так хочешь… Если ты так хочешь ее… Думаю, на этом все. Он уже направлялся к лестнице, когда Кларк наконец вышел из ступора. Шестеренки мозга все еще пытались со скрипом прокрутиться, чтобы обработать полученную информацию, но часть, отвечающая за инстинкты, к счастью, пробудилась раньше и отдала команду «Не отпускать!», которую он добросовестно выполнил, схватив Лекса за плечо. Кажется, слишком сильно, поскольку тот зашипел сквозь зубы и бросил на него раздраженный взгляд. А может, это был лишь протест против несанкционированного прикосновения. Кларку было, в общем-то, без разницы. Потому что уйти, не выслушав, он бы Лексу не позволил в любом случае, даже если бы пришлось связывать и рот кляпом затыкать. — Знаешь, я без понятия, что за чушь ты здесь только что нес, Лекс, но кольцо я покупал тебе на самом деле. Потому что хочу прожить с тобой столько лет, сколько нам будет отведено, до последней минуты. Вместе, именно с тобой, и никак иначе. Ясно? — выдохнул он раздраженно. Потом по чистейшему изумлению в серых глазах понял, что именно только что сказал, и, смутившись, поправился: — Ну, то есть это был вопрос… предложение в смысле. Если ты тоже захочешь… согласишься… Ты… согласишься? — Дай-ка я уточню, — осторожно начал Лекс, глядя на него все так же ошеломленно, — ты хочешь сказать, что покупал кольцо со своей бывшей девушкой, чтобы сделать предложение мне? — Черт, да Лана сама за мной увязалась. — Кларк отступил на шаг и нервно провел рукой по волосам. Вот знал же, что плохая была идея! Правда, и в страшном сне не мог представить, насколько плохая. — Показать мне то, которое хочет она, чтобы я, в свою очередь, подсказал, которое брать, Питу. Она, видите ли, уверена, что он собирается вскоре сделать ей предложение, а отсутствие у него вкуса ни для кого не секрет. — И все это после того, как ты наотрез отказался всего лишь переехать ко мне? Да не просто отказался, а очень громко, убедительно и с множеством крайне неприятных аргументов. А вот на это ответить было уже сложнее. Кларк вздохнул и просто сказал то, о чем думал все эти три недели: — У нас одна судьба, ты сам говорил. И ты всегда делал первый шаг. Думаю, теперь моя очередь. Потому что мне это тоже важно и нужно, в действительности ничуть не меньше, чем тебе. А жить под одной крышей — это почти как окончательный выбор. Почти, но не совсем. Поэтому… вот. Смешавшись, он замолчал и бросил осторожный взгляд на Лекса. Тот пытался сохранить отстраненный вид, но предельное напряжение, подобное тому, которое бывает за секунду до разрушительного взрыва, уже ушло из тела, а лицо разгладилось. — Своеобразный способ делать предложение, Кларк. Впрочем, зная тебя… Не понимаю, как я вообще способен еще чему-то удивляться. — Так что скажешь?.. Лекс улыбнулся, почти незаметно, одними уголками губ, но в глазах эта внешне скупая улыбка отразилась по-настоящему — в стократ ярче. Тоже улыбаясь, широко и радостно — как будто он умел когда-нибудь по-другому рядом с Лексом, — Кларк шагнул ближе, наклонился и, уже зная ответ, поймал губами четкое и уверенное: «Да». Кажется, Лекс хотел сказать что-то еще, но ему этого было достаточно. Пока, по крайней мере. — А ты ничего не забыл? — все же уточнил Лекс какое-то время спустя. И в ответ на его вопросительный взгляд: — Кольцо, например? Должен же я увидеть, из-за чего вся эта неразбериха получилась. Черт. Вот растяпа. Кларк покраснел, мысленно обругал себя еще раз и послушно полез в карман, смущенно бормоча: — Ну, оно на самом деле очень простое… Я подумал, что это ведь только символ… да и пытаться найти что-то достаточно… дорогое для тебя — смешно и… Лекс прервал его запинающуюся оправдательную речь, просто забрав кольцо и надев себе на палец. Несколько долгих мгновений он молча смотрел на свою руку с непривычным украшением на ней, а Кларк стоял ни жив ни мертв — кольцо внезапно показалось и вправду совсем уж простым, и дешевым, и вообще… — Самое дорогое, что я получал в своей жизни, Кларк, — тихо произнес Лекс, подняв на него наполненный, казалось, сотней эмоций разом взгляд. Помолчал еще мгновение и закончил просто: — Ты. И я никогда ни на что не променяю то, что ты мне даешь. То, что речь не о кольце или, точнее, не только о нем, Кларк услышал и без слов. Смущенно переступил с ноги на ногу и попытался разрядить обстановку, пошутив: — А всего пару минут назад ты готов был уступить Лане, уйти и не мешать. Кстати, напугал меня до чертиков своей решимостью. Шутка не удалась, и заканчивал он уже вполне серьезно. Потому что, ну, это и вправду было не смешно. Взяв Лекса за руку, он развернулся к лестнице. Остался последний «удар». И если они выживут — Кларк мысленно пожурил себя за то, что не спрятал предварительно ружье отца и форс-мажорную свинцовую коробку с криптонитом, — то потом можно будет***
Спустя два с лишним часа, сидя в машине и с наслаждением слушая ровное урчание мощного двигателя вместо надоевших криков, Кларк думал только об одном: какое все-таки счастье, что делать предложение ему довелось лишь один раз в жизни — повторно весь этот кошмар он бы точно не пережил.