***
Юфимии восемь, она уже большая и прекрасно управляется со своей природной магией, а ещё ей каждую ночь снятся кошмары. Вот и сейчас девочка проснулась с жутким визгом, от которого могла бы застыть в жилах кровь даже у всегда сдержанной тёти Гермионы. — Что случилось? — Невилл с палочкой наперевес ввалился в комнату дочери. До этого Юфимия, будучи очень умной и не по годам сообразительной девочкой, никогда не кричала, дабы лишний раз не волновать родителей, что случалось поразительно часто, даже без особого старания со стороны Юф, но сегодня... Невилл, хорошо помнящий войну, тут же проверил комнату на различные заклинания и наличие кого-то постороннего, но кроме своих защитных ничего не нашёл. — Что случилось, принцесса? — заботливо спросил мужчина, садясь на край кровати дочери. — Сон... — прошептала она. — Всё хорошо, у всех бывают кошмары, моя милая... Я с тобой, Юф. — Но папа, — у девочки началась истерика. — Папа, мне снилось... Снилось, что я... Я... Я как-будто резко повзрослела и... И... О, папа! Это ужасно! Я пытала твоих р-родителей, пока он-ни н-не сошли с-с ума-а-а! Девчушка заплакала и прижалась к отцу, а тот в свою очередь начал автоматически гладить дочь по кудрявой голове. Лонгботтом медленно перевёл взгляд на волосы, которые до этого медленно гладил, и тут же отстранённо отметил, что они так же завиваются в такие же тяжёлые и тёмные кудри, как у... Нет, такого не может быть, просто не может. Беллатриса Лестрейндж давно умерла, а это его любимая дочь. Его Юфимия. Но сон... Это не важно, просто совпадение. Просто где-то прочитала.***
Юфимии одиннадцать и она с восторгом спешит к лавке Оливандера за своей волшебной палочкой. Едва девочка переступила порог, к ней навстречу тут же вышел новый хозяин лавки — Александр Оливандер, сын погибшего десять лет назад мастера. — Юная леди желает приобрести палочку? — мужчина ослепительно улыбнулся. — Нет, я пришла за учебниками! — неожиданно даже для самой себя огрызнулась Лонгботтом. — Простите... Оливандер удивлённо поднял брови, но ничего не сказал. Спустя некоторое время и около двух дюжин испробованных палочек ей всё же подошла одна — 12¾ дюйма, грецкий орех, сердечная жила дракона, слегка упругая. Юфимия, полная счастья и предвкушения, уже было направилась к выходу, когда её нагнал голос Александра: — Ты знаешь, чьей почти полной копией является твоя волшебная палочка? — Конечно, нет, — озадаченно пробормотала девочка. — Спроси у своих родителей, что они знают о Беллатрисе Лестрейндж, — неожиданно жёстко сказал мастер. — Твоя палочка отличается от её только упругостью.***
Конечно, Юф ничего не сказала родителям, но потрудилась купить литературу о Второй Магической Войне и о Пожирателях Смерти, ибо то, как произносили имя Беллатрисы, убеждало её в зле, когда-то исходящей от этой особы на всех, а зло этой юной леди было знакомо только по сказкам и историям о Тёмном Лорде с его слугами. Прочитанное ей совершенно не понравилось. Вот и сейчас, сидя в красном Хогвартс-экспрессе она хмуро разглядывала пейзаж за окном. Отвратительное настроение не могли раскрасить даже радость от предстоящего обучения в Хогвартсе. Маленькая волшебница совершенно забыла про своих старых друзей и не вспомнила бы, если бы они сами про себя не напомнили. Будто бы зная, что про него забыли, в купе ворвался Фред Уизли и, угрюмо посмотрев на девочку, решил, что спрашивать бесполезно, — всё равно разрешит, — плюхнулся на сиденье. Фред был уже на третьем курсе Слизерина, чем немало удивил своих родителей, от которых он разительно отличался: он не был влюблён в шутки, как отец; недолюбливал квиддич, но ради матери стал лучшим защитником; имел великолепные способности к зельеварению, чем не могли похвастаться оба родителя. Но помимо всего этого была ещё одна странность в их семье — тихо, в кругу доверенных лиц, сидя за столом, взрослые называли его Северусом Снейпом. Лонгботтом точно помнила, что сразу же после распределения Фреда и ещё одного парня, её отец стал подолгу пропадать на работе и приходить хмурым и все более задумчивым, но все эти странности закончились так же быстро, как и начались. То же самое произошло ровно через год, когда в Хогвартс уехал Рашлис Саламандер и некий Евгений Дурсль. Раша родители почему-то называли Аластором, а вот про Евгения в ужасе шикали: «Том!» и старались избегать этой темы. Юфимия хотела было ещё подумать об этом, но её прервал Альбус, зашедший в купе с ещё каким-то мальчиком. — Это... — начал было сын Мальчика-Который-Выжил, но его грубо прервал этот самый незнакомец, высунувший своё красивое лицо в веснушках из-за плеча Поттера. — Скорпиус. Я Скорпиус Малфой. Приятно познакомится, — мальчуган протянул девочке руку. — Юфимия Лонгботтом. Мне тоже, Скорпиус, — она улыбнулась и тоже протянула руку. Вопреки ожиданиям Малфой не пожал её, а нежно взял в свою и поцеловал тыльную сторону, а потом, озорно блеснув улыбкой, повернулся к Фреду. — Фред Уизли-младший. Руку мне целовать не стоит, ладно? Все рассмеялась, а Скорпиус как-то странно дёрнулся, когда Фред назвал своё имя.***
В Большом Зале пахло воском и старостью. Этот запах казался Юфимии смутно знакомым, будто она уже когда-то вот так же шла к табурету со старой шляпой, распевающей какую-то песню. — Хогвартс, Хогвартс, наш любимый Хогвартс, научи нас хоть чему-нибудь... — неожиданно запела Юф песню, которую ещё ни разу не слышала. — Что, прости? — Скорпиус, с которым она успела сдружиться за время поездки, весь такой со своими аристократическими манерами тут как тут. — Нет, ничего, волнуюсь... — пробубнила Лонгботтом. Шляпа с её песней не заставила себя долго ждать, и вот старушка открыла свиток: — Лонгботтом, Юфимия! По залу пробежали шепотки, — её отца уважали, как героя Войны, — а сама МакГонагалл слегка улыбнулась, произнося её имя. — Слизерин! — сообщила Шляпа, только коснувшись её кудрей, и тихо обратилась к директрисе: — Ещё одна... — Мисс Лонгботтом, прошу Вас зайти в мой кабинет завтра. Мистер Дэниэл Нотт проводит Вас до него. После этих слов Лонгботтом, совершенно раздробленная и озадаченная, отправилась к столу факультета. Слизерин! Что скажет папа?***
На следующий день в факультетской гостиной к ней подошёл второкурсник. — Дэниэл Нотт, — брюнет улыбнулся. — Ю... — Юфимия Лонгботтом, я знаю. Пошли? По дороге в директорский кабинет Нотт разговорился. — В том году мой друг, Женя, я тебя с ним потом познакомлю обязательно, тоже под такую ерунду попал. Были какие-то разбирательства, но его пустили обратно, правда, теперь его все учителя как-то сторонятся, — доверительно вещал слизеринец. — Надолго его забрали? — озабоченно спросила Юф. — Да нет, месяц, если не меньше... О, а вот мы и пришли! Удачи. Ещё увидимся? — Конечно, — девочка натянуто улыбнулась и зашла в кабинет. Там, к её удивлению, уже сидели трое парней. — Альбус? С-скорпиус? Вы тоже? — Как видишь, — бодро сказал Малфой. — Кхм... — директор МакГонагалл ненавязчиво напомнила о своём присутствии. — Здравствуйте, профессор, — поздоровалась ученица и обессиленно села. — Боюсь, вам придётся покинуть школу на некоторое время, — сразу же начала женщина. — Вы проведёте это время в специальном центре, где вас осмотрят и проверят на возможность причинения вреда самим себе. — Но... — начал было третий мальчик, тоже гриффиндорец. — Никаких возражений, мистер Забини. Вы едете. Точка.***
Не то, чтобы Юфимии не понравилось в этом центре. Ей было попросту всё равно. Один раз приезжали родители. Они зашли в какой-то кабинет с бирюзовой дверью, а когда вышли, мама сразу же направилась, скорее всего, в уборную, потому что она плакала, а папа, очень хмурый, подошёл к Юф и обнял крепко-крепко. — Я всё равно буду всю жизнь тебя любить, какая бы пакость в тебе не находилась, принцесса, — прошептал он. — А какая пакость во мне живёт? — так же тихо спросила девочка. — Это не важно, принцесса. Главное — я всегда рядом. Ладно? — Ладно, папа. Но позже она случайно услышала разговор врачей у её палаты. Где-то внутри девочки жила самая настоящая пакость, которая никогда не вылезет оттуда. Где-то внутри девочки жила Беллатриса Лестрейндж.***
Сразу после того, как она вернулась в школу, её все начали остерегаться, так же, как остерегались Дурсля, или как уважали Альбуса и Раша, или как не доверяли некому Ивану, но Юфимия быстро к этому привыкла и жила довольно спокойно, только иногда замечая на себе испуганные взгляды. После того обследования вообще много чего изменилось. Дядя Гарри с тётей Джинни и их детьми стали реже приходить, а когда приходили, старались избегать её, либо хмурились при встрече; тётя Гермиона вообще старалась избегать дома Лонгботтомов и приходила только по крайней надобности; мама хоть и старалась делать вид, что всё как обычно, но девочка видела, что она её боится, а ещё Ханна Лонгботтом по ночам плакала. Не изменился только папа, который старался игнорировать тяжёлые кудри девочки, её огромные глаза цвета неразбавленного кофе, да и вообще любые признаки, сближающие девочку с её настоящей сущностью. Вот только... Только теперь сама Юфимия не могла смотреть ему в глаза, не могла больше приходить в больницу к бабушке, которой после смерти мужа стало ещё хуже. Ей попросту было тяжело себя иногда контролировать, потому что чем старше она становилась, тем чаще в гости к ней заглядывала жестокость, граничащая с манией. Когда приступ случился в первый раз, ей было тринадцать лет. В тот вечер, когда Старый год должен был уйти по-английски, оставив на своём месте Новый. — Принцесса, к нам пришли Саламандеры! — Невилл зашёл к ней в комнату и, улыбнувшись, пустил за собой Рашлиса Саламандера. Раш был не из того типа людей, которых называли доверчивыми, напротив, юноша был очень скрытным и немного параноиком. Он постоянно прежде чем что-то съесть или выпить, нюхал это, водил палочкой и давал попробовать своему догу Грюму, потом, удостоверившись, что его не хотят убить, принимался за трапезу. Ещё будет неправильно, если не отметить, что ходил он как-то странно, будто раньше у него вместо ноги была деревяшка, а сейчас, когда у него появилась полноценная конечность, все никак не мог к ней привыкнуть. Парень угрюмо посмотрел на девушку своими бледно-голубыми глазами, которые, казалось, читают человека, как открытую книгу, откинул русые волосы назад и протянул наконец подарок — клетку с милым пушистиком, которые продаются во «Всевозможных вредилках» дяди Джорджа. — С Новым Годом, — пробормотал он отстранённым голосом и ушёл. Потом было много поздравлений, бой курантов и прочие новогодние традиции, на которых настояла Луна. К слову, ту ночь Юфимия не очень запомнила. Проснулась девочка вновь только когда часы отмерили пять утра. Все ещё спали, что немало удивило волшебницу, которая обычно просыпается только к полудню. Юфимия резко села на кровати. С ней что-то было не так. Приняв вертикальное положение, она осмотрелась по сторонам. Ничего. Прошлёпав босыми ногами до письменного стола, девушка открыла первый ящичек и достала свою волшебную палочку, но, вспомнив, что за магию дома её могут исключить, достала из нижнего ящика с кодовым замком кинжал, который ей подарил Евгений Дурсль на двенадцатилетие. Ещё раз оглядев комнату, она наткнулась на клетку с пушистиком и, кровожадно улыбнувшись, направилась к ней.***
Невилл Лонгботтом проснулся от пронзительного визга, чередующегося с безумным хохотом, из комнаты дочки. — Принцесса! — Невилл резко встал и даже не заметил, как у него в руках оказалась палочка. — Жди здесь, Ханна... Комната девочки находилась прямо напротив родительской спальни, поэтому спустя пару секунд Лонгботтом уже стоял в дверном проёме, замерев от ужаса. В утреннем свете письменный стол и всё в метре от него блестело в каплях чего-то тёмного, вокруг валялась розовая шерсть и... — О, Мерлин.. — Невилл не поверил своим глазам — дочь сжимала в одной руке истерзанного пушистика и кинжал, а в другой медленно вертела глаз несчастного животного. — Юфи... — Папа, — дочь перевела на него глаза, полные ужаса, но тут же расхохоталась. — Соскучился, Лонгботтом? Глаз несчастного создания отлетел в сторону, прямо к ногам остолбеневшего мужчины. Послышался булькающий звук, удивительно, но пушистик был ещё жив, тихий треск, последний писк, звук лопающихся сосудов, мощная струя крови и глазам Невилла предстало... — Папа! — снова закричала девочка, бросая кинжал как можно дальше. Раздался оглушительный визг и маленькое сердечко вместе с его уже мёртвым хозяином полетело туда же. Из соседней комнаты раздался грохот. — Ханна, не заходи! — рявкнул Лонгботтом, но было уже поздно. Теперь кричали уже двое.***
Но, как оказалось, самое страшное было только впереди. Ханна, ставшая к пятнадцатилетию дочери снова Эббот, бросила мужа и уехала в неизвестном направлении. К шестнадцати поведение Юфимии менялось чуть ли не каждые десять минут, поэтому в Хогвартс её отправлять стало опасно. Невилл экстренно получил сертификат на использование магии несовершеннолетних волшебников на территории его дома и стал обучать её самостоятельно с разрешения МакГонагалл. Ко всеобщему удивлению во время приступов Лонгботтом был единственным, в чьих силах было остановить дочь. Правда, не стоит скрывать, что он постоянно ходил с синяками, да и шрамов у него стало намного больше. — Зато дочь получит нормальное образование, — отрезал он. Теперь в гости к ним ходили разве что врачи для особенно тяжёлых ранений у Невилла, а сама Юфимия боялась и всё больше закрывалась в себе. К семнадцати девушка ходила с постоянно забинтованным левым предплечьем, так как начала расчёсывать его до крови. К восемнадцати...***
В один из на удивление спокойных вечеров Невилл, постаревший на десять лет, но с решительным блеском в глазах, и Юфимия, худая, бледная, но пока что спокойная, сидели около камина, когда кружка выпала из ослабевших пальцев мужчины. — Прости, папа, — Юфимия заплакала и, пошарив по карманам мантии отца, она достала свою палочку. Сняв все защитные заклинания, девушка вышла в день — искать тату салон. В ту ночь проснувшийся Лонгботтом нашёл свою дочь рыдающей на кровати. — Что случилось, принцесса? — спросил он и тут же поперхнулся воздухом, когда заметил, что её левая рука разбинтована. — Покажи. Девушка протянула руку и заплакала ещё сильнее. — Я-я не хотела... Это всё она-а, — точно как ребёнок захныкала Юфимия. А её отец стоял. Стоял и не мог отвести взгляда от татуировки. Явно сделанной магглом, но от этого не менее ужасной. С предплечья дочери на него смотрел череп, нижнюю челюсть которого закрыла выползающая из него змея.***
Люди, преимущественно магглы, проходившие мимо одного из домов на Кингс Роуд не могли даже представить тот ужас, который сейчас происходит в его стенах, но, к сожалению, не смотря ни на что, там сейчас разыгрался настоящий триллер, каких не показывают даже на Шафтсбери авеню*. Юфимия, рыдая и проклиная саму себя, наставила палочку на своего отца, измученного долгими пытками. Видимо, она собралась его убить, но что-то ей мешало. — Не-е-ет! — кричала она, роняла палочку, но тут же, сопротивляясь самой себе, поднимала её. — Я не буду его убивать... Раздался оглушительный крик, который привычно привёл Невилла в чувство, но то, что он увидел, разомкнув глаза, ему совершенно не понравилось. Когда же поведение дочери успело так резко уйти не то что из под его, но и из под её собственного контроля? Девушка стояла, нацелив палочку уже не на отца, а на свой висок и плакала. — Авада... — начала было Юфимия, но закончить ей не дали. Невилл движимый — и откуда только силы взялись? — чистыми эгоизмом и чувством собственности резко подскочил на одной ноге, волоча сломанную за собой, к дочери и выхватив палочку из дрожащих рук Юфимии, успел поймать её прежде, чем та упала. Не останавливаясь больше ни секунды, мужчина быстро трансгрессировал в Мунго, где упал в приёмной и, обнаружив, что сломанная нога расщепилась во время аппартации, потерял сознание.***
Спустя неделю усиленного лечения Невилл Лонгботтом был практически здоров, не считая ноги, которая практически висела на паре сосудов, когда его доставили в операционную. Теперь конечность хоть и была целая, но уродливый шрам по её периметру напоминал, что нормально Невилл ходить больше не сможет. В тот же день, когда он впервые встал на ноги, Лонгботтома после тридцатой просьбы отвели к дочери. Юфимия, которая была бледнее, чем обычно, лежала на койке. Всё время, пока врач вещал о состоянии девушки и о том, что последний приступ был два дня назад и больше отклонений у дочери не наблюдалось, Лонгботтом смотрел на свою принцессу, не отрываясь, как в тот раз, когда он впервые взял её на руки. Дочь улыбнулась отцу после недлинного монолога доктора и задала вопрос, с которого когда-то начались её кошмары: — Как там бабушка с дедушкой? Невилл так и не узнал, что именно в этот момент сердце Алисы Лонгботтом остановилось. ________________________________ *Шафтсбери авеню — одна из самых популярных улиц Лондона, на которой показывают различные театральные представления.