Кроха

За день солнце достаточно прогрело землю, облизывая леса и равнины своим теплым светом, пытаясь проникнуть тонкими лучами в самые темные уголки, где всегда царила прохлада и сырость. К вечеру жара немного спала, оставляя за собой лишь легкую духоту. Холмы, покрытые густыми лесами многовековых деревьев, давали приют множеству существ, и скрывали немало тайн от посторонних глаз. Волки – давние хозяева этих мест – всегда жили в гармонии с природой. С детства волчат учили быть благодарными за дом, который они имеют, а к пойманной дичи относиться с должным уважением. Волк никогда не должен брать больше, чем ему необходимо. Давно в этих краях не царил лютый голод, но прошлый опыт заставлял не забывать про обычаи. Сехун пробирается вперед, медленно, шаг за шагом, едва слышно переставляя лапки и пытаясь прижаться как можно ниже к земле. Он задерживает дыхание, чтобы не издавать лишнего шума, но не замечает сухую ветку и наступает на нее. В лесной тишине раздается громкий хруст. Маленькая мышка, беззаботно выискивающая что-то в палой листве, настораживается, а затем и бросается прочь, учуяв наконец посторонний запах. Сехун тихо рычит от досады и кидается следом за зверьком, но путается в собственных лапках и лишь катится кубарем с небольшого склона, приземляясь в раскидистый куст орешника. Позади слышится громкий смех. – Что ты делаешь, кроха? Волки так не охотятся. Сехун фыркает и выбирается из-под куста, отряхивая белоснежную шерстку, а затем находя взглядом и своего наблюдателя. Он удивленно распахивает глаза, когда видит молодого поджарого волка, и стыдливо раскидывает листву перед собой лапой. Этот альфа, Хань, уже вступил в ряды взрослых волков, способных выполнять все обязанности членов стаи. То, что он видел его позор, немного смущает. – Тебе ведь запрещено выходить из лагеря одному. Твой папа знает, где ты? – Хань подходит ближе, и волчонок как завороженный смотрит за перекатывающимися под чужой шкурой мышцами. – Эй. Сехун! – Папа ушел охотиться. – Сехун трясет головой, приходя в себя, а затем вскакивает с земли. – Вы все увидите, когда-нибудь я стану самым лучшим охотником стаи! Волчонок горделиво выпячивает грудку и шагает мимо старшего, вновь слыша тихий смех, а затем и то, как волк ступает следом за ним. Он хочет сказать, что и сам может найти дорогу домой, но спорить со взрослыми было себе дороже, да и его теперь запросто поднимут на смех. Так уж вышло, что Сехун был единственным щенком-омегой, родившимся в семье вожака. Он был меньше и слабее своих братьев, а от-того оберегали его порядком больше. Малыша это безумно злило, но с заботой и опекой родителей сделать он ничего не мог. Хань ступает медленно, больше не произнося ни слова, но его присутствие рядом говорит само за себя – у Сехуна не получится свернуть на едва протоптанную тропку и сбежать куда-то еще. Приходится послушно идти обратно, где ему обязательно достанется за то, что снова улизнул из-под носа старейшин, которые за ним присматривали. Стая жила в просторном каменном овраге, окруженном колючим кустарником и высокими деревьями, не пропускающими ветер в холодную пору. Летом густые зеленые кроны были хорошим спасением от жары, укрывая в своей тени все, кроме большой поляны в центре оврага. Там волки собирались на общие собрания, устраивали праздники и просто грелись под лучами теплого солнца, когда выдавалась свободная минута. Просторные пещеры в скалистой стене оврага служили отличным жилищем. В самой большой обитали взрослые волки. Вечерами посреди пещеры разжигали большой костер, а члены стаи рассаживались по своим подстилкам из мягких шкур, ели и разговаривали. Пещера поменьше была отдана омегам, что ждали или уже принесли в стаю волчат. О них заботились с особой внимательностью, ведь малыши – будущее стаи. Две соседние пещерки приютили стариков, уже не способных охотиться самостоятельно, и требующих к себе такого же внимания, как и щенки, и целителя. Он, в отличии от остальных, жил отдельно. В его пещере всегда пахло сухими травами, а у самой дальней стены были готовы места для возможных больных. Пещера вожака была самой маленькой и располагалась по центру, там, откуда открывался вид на весь лагерь. Сехуну поскорее хотелось покинуть детскую вместе с братьями, хотя он знал, что ему не позволят этого сделать. Родители обязательно будут держать его там дольше, только потому, что он омега! Волчонок хотел перебраться в палатку ко взрослым. Ему казалось, что там совершенно точно должно быть интересно. От взрослых волков всегда пахло лесом и недавно пойманной дичью. В детской было немного тесно и пахло молоком. В своих желаниях поскорее покинуть уютную пещерку Сехуна не пугало даже то, что первое время придется спать у самого входа. Та часть всегда продувалась ветром, но старшие не пускали молодняк на свои нагретые места. Уютный уголок нужно было заслужить, однако, подросшие волчата выполняли лишь мелкие поручения и постоянно учились у наставников, которых назначал вожак. Показать себя по-настоящему им удавалось лишь во время испытаний, что устраивали каждое полнолуние и превращали все это в большой праздник. – Папа уже вернулся! – Сехун чувствует запах взрослого омеги еще издалека. Он поднимает мордочку вверх, чтобы убедиться в своей правоте, а затем припускает вперед, опять забывая смотреть под лапы. Волчонок бежит, совсем забывая о своем сопровождающем, и несется через заросли папоротников, закрывающие вход в лагерь. Обычно оживленный в это время овраг утопает в тишине. Сехун принюхивается и удивленно смотрит на столпившихся посреди поляны членов стаи. Приходится замедлиться, чтобы подойти ближе. Он издалека замечает братьев и отца. Мальчишки стоят в стороне, даже не повернув головы в его сторону, а отец почему-то кидает на него взгляд, полный боли и отчаяния. Наконец его замечают и остальные. Альфы стараются отводить взгляд, а омеги сочувственно заламывают брови, наконец отходя в сторону и открывая взору маленького омеги то, что видеть он совсем не должен был. Посреди поляны, кучей слипшегося от крови меха, лежало тело омеги. Огромная рваная рана рассекала бок волка от груди до самого бедра. Он был неподвижен, и подойдя ближе волчонок почувствовал неестественный холод. – Папа? – Сердце Сехуна пропускает удар. Он недоверчиво окидывает взглядом всех присутствующих, ища поддержки у родных, но не находит ничего, кроме скорби в их глазах. – Папа! Сехун кидается вперед, прижимаясь к уже остывшему и почти закоченевшему телу. Кровь не успела засохнуть, и омежка пачкает белую шерстку, пытаясь приподнять голову мертвого волка мордочкой. Он скулит и зовет папу, просит его открыть глаза, но уже понимает, что этого никогда не случится. Он больше не сможет прижаться к пушистому боку во сне, вдохнуть теплый родной запах. Больше никогда не почувствует, как шершавый язык проходится по его макушке. Папа уже никогда не возьмет его на руки и не прижмет к груди! Все, что осталось у Сехуна – это воспоминания о том, как они вместе с братьями толкались у папиного живота и сосали молоко. Воспоминания о нежной улыбке и добром взгляде, в котором никогда не было упрека. Хань добегает до поляны немногим позже, и впервые корит себя за ленивую нерасторопность. Если бы он только знал о произошедшем, то ни за что бы не позволил этому малышу увидеть мертвого папу. Он должен был остановить его, войти в лагерь первым.. что угодно! Почему-то сердце сжимается при виде того, как Сехун тщетно пытается разбудить того, кто уже никогда не проснется. Злость на себя и на всю стаю вскипает в груди Ханя. Почему омегу никто не остановит? Все терпеливо ждут, когда тот простится с папой, но неужели они не видят того, что происходит на самом деле!? Волчонок совсем не осознает происходящего, тыкаясь носиком в чужую холодную шерсть. Хань тихо рычит и сталкивается вызывающим взглядом с вожаком. Никто не смел так смотреть на Кая, но сейчас он был слишком убит горем, чтобы разжигать конфликт с членами своей же стаи. У молодых волков всегда горящие головы и они порой не понимают, что творят. Вожак медлит, но ловя взгляд Ханя, направленный на своего сына, от чего-то не может ему не кивнуть. Повторять дважды не приходится. Молодой альфа покачивается, прежде чем сделать несколько шагов и схватить Сехуна за шкирку, оттаскивая от тела мертвого волка. Волчонок скулит еще громче, пытается вырваться, что выходит совсем плохо. Он делает лишь больно себе, когда дергается слишком резко и Хань сжимает зубы на его загривке сильнее. – Отпусти меня! Я должен вернуться к папе! Сехун взвизгивает, но не слышит ответа. Хань прикрывает глаза, поднимая голову выше, чтобы тащить волчонка было удобнее и его лапы не волочились по земле. Он отпускает его лишь тогда, когда они отходят достаточно далеко, однако, вернуться обратно не дает, прижимая лапой к земле. Сехун смотрит на него таким жалобным взглядом, что альфа едва не задыхается и падает рядом, обвиваясь вокруг щенка. Он пытается согреть его, чувствуя как маленькие острые зубы впиваются в его плечо, а тело омежки продолжает содрогаться от рыданий. – Кроха, все будет хорошо. Твой отец позаботится о вас. – Хань глухо выдыхает, и не узнает свой голос. Почему же ему так хочется оградить Сехуна от этого? Должно быть, это жалость. Малыша никто не попытался утешить. Смерть — неотъемлемая часть жизни. Это случается всегда, и каждый раз становится неожиданностью. Это естественный процесс, но не тогда, когда еще совсем ребенок теряет своего родителя. Через некоторое время Хань почувствовал, что волчонок постепенно затих. Убитый горем, он провалился в сон, лишь изредка вздрагивая и тихо скуля. Не смотря на то, что запаха папы он уже не чувствовал, а отец почти никогда не позволял им засыпать рядом с собой, Сехун ощущал себя в безопасности рядом с этим альфой. Хань никогда прежде не обращал на Сехуна внимания больше, чем на других волчат. Он был обычным игривым ребенком, вместе с братьями ставящим на уши весь лагерь, ведь выходить за его пределы им было еще рано. За ними приглядывали все, кто оказывался рядом, и сегодня альфа оказался в их числе. Он просто хотел привести его домой, но теперь просто не желал верить в то, что его что-то привлекает в этом маленьком беззащитном омеге. Хань должен был засматриваться на омег своего возраста, коих в стае было достаточно. Сам он привлекал к себе достаточно много внимания, и большинство бы с радостью согласились создать с ним пару. Но ни один из них не будил в нем те чувства, которые подобает испытывать к своему спутнику на всю жизнь. Лишь сейчас альфа с удивлением чувствует, как его сердце болезненно щемит при виде волчонка, а затем учащает свое биение до такой степени, что хочется громко выть от распирающих грудь чувств. Не смотря на свое смятение, Хань остается лежать рядом с Сехуном до самого утра. Он с тоской наблюдает за тем, как тело мертвого волка немного приводят в порядок и уносят, чтобы предать земле так, как следует. Краем уха альфа слышит, как перешептываются старики чуть в стороне, узнавая что сегодня охотники убили целого лося, но не смогли справиться с голодной медведицей. Эти звери не умеют нормально позаботиться о себе, ведя одиночный образ жизни, а поэтому часто пытаются отобрать еду у других! Омега вожака впервые после долгого перерыва выбрался из детской и отправился с остальными. Никто не думал, что в этот же день он лишится жизни из-за нелепой случайности! Хань вздрогнул, когда Сехун заворочался и вновь заскулил, пряча мокрый носик в шерсти на его боку. По телу волка прокатывается неведомая раннее волна нежности и испуга перед собственными чувствами, но он терпеливо дожидается, пока малыш проснется окончательно и отползет, поднимаясь на дрожащие лапки. – Кроха... – Я пойду к отцу. – Сехун тоненько поскуливает, поджимая хвост и показывая тем самым, что даже сон не помог ему успокоиться. Хань кивает ему, но поднимаясь следом, не решается пойти за Сехуном. Он лишь провожает взглядом маленькую, съежившуюся фигурку волчонка, вскоре растаявшую в рассветных сумерках. Отчаяние Сехуна, его боль от потери – все это терзало Ханя, словно впитавшись в его шкуру всего за одну короткую ночь. Альфа тихо рычит и отворачивается, направляясь к общей пещере. Ему стоит забыть этот бред. Он должен приносить пользу стае, а не думать о странных чувствах к маленькому сыну вожака! Время порой бежит незаметно, а раны затягиваются, какими бы глубокими они не были. Хань старался держаться подальше от детей вожака, пропадая целыми днями на охоте, или вызываясь обойти территорию стаи – нередки были случаи, когда сюда забредали одиночки. Дичи в лесу было много, но она никогда не была лишней. Не смотря на все это, белый волчонок продолжал попадаться Ханю под ноги практически всегда. Ребенок все еще скорбел по погибшему папе, но уже перестал ходить как опущенный в воду, постепенно вливаясь в игры с другими детьми. Хань всегда наблюдал за Сехуном лишь издалека, но постоянно ловил на себе его любопытный взгляд. Взрослому альфе приходилось лишь делать вид, что он чем-то занят, или закрывать глаза, притворяясь спящим. Он не мог совладать с желанием подойти и заговорить с маленьким омегой, и останавливали его лишь последние крупицы здравого смысла. Хань изнывал от мыслей, что роились в голове словно пчелы из разоренного улья. Он почти потерял сон и аппетит, а от того пропустил момент, когда Сехуну, как последнему волчонку, позволили покинуть детскую. В эту ночь на поляне советов было оживленно. Огромный костер горел в самом ее центре, и языки пламени устремлялись так высоко, словно пытались дотянуться до самого неба. Праздник посвящения был для волчат самым важным в их жизни. Здесь им впервые позволялось обратиться в свою человеческую форму, и принять свою сущность как великий дар природы. Хань занимает место позади от всех, ведь не явиться сюда – было бы верхом неуважения. Юноша с тоской думает о том, что с удовольствием нарушил бы эту традицию и провел бы ночь где-то в лесу. Там, где нет треска веток в большом костре, разносящихся по поляне звуков барабанов и флейты, и гула оживленных голосов. Музыка резко обрывается, погружая поляну в непривычную тишину, когда вожак выходит из своей пещеры в сопровождении целителя. Мин встает по правую руку от альфы и сжимает в своей руке посох, обводя взглядом собравшуюся вместе стаю. Он делает глубокий вздох, и голос его ровно и зычно разносится по округе: – Сегодня мы собрались здесь, чтобы пред ликом луны принять в свои ряды еще одного волка. – Мин поднимает взгляд к небу, и в его глазах отражаются искры, взлетающие в темноту. – Наши предки, взгляните на детей своих, и благословите стаю с его приходом на долгую и сытую жизнь! – Сехун! – Стая вновь оживляется, когда вожак выходит вперед и громко зовет сына. В его глазах, обычно холодных, мелькает затаенная гордость. Все его дети оказались достаточно сильными для того, чтобы подрасти и перешагнуть этот порог. Теперь они смогут не только получать, но и отдавать стае взамен, становясь на начало дороги во взрослую жизнь. Старейшины вновь бьют в барабаны, и когда музыка становится особенно громкой, из пещеры вожака наконец выходит виновник сегодняшнего торжества. Хань невольно поднимает голову и в его груди спирает от нехватки воздуха. За всю свою жизнь он не видел никого прекраснее. Худенький беловолосый мальчишка, облаченный в короткую льняную сорочку, шел медленно и неуверенно. Ноги его дрожали от страха, и Хань всерьез подумал, что он может упасть и сломаться под тяжестью небольшой глиняной плошки, которую нес перед собой. Сехун останавливается рядом с Каем, и тот сжимает острое плечо сына, что-то тихо говоря ему. Мальчик хмурит аккуратные брови, а затем вздыхает полной грудью и кивает. Мин одобрительно улыбается ему и окунает пальцы в плошку с краской, касаясь ими лба ребенка. Сехун закрывает глаза, чувствуя как тонкие пальцы Мина рисуют узоры на его лице. Он вздрагивает, когда целитель мажет холодной краской по его ключицам и оставляет небольшой отпечаток в центре впадинки меж ними. Он почти не слышит чужого голоса, напевающего на незнакомом и давно забытом всеми языке. Его оглушают тысячи звуков и запахов, в один момент ставших такими яркими и громкими, что голова идет кругом. Все заканчивается так же быстро, как и началось. Сехун хватает воздух ртом, распахивая глаза и тут же ощущая, как проваливается в глубокий и темный омут. Первое, что он видит – чужой взгляд. Этот альфа смотрит на него так, словно мальчишка целиком и полностью принадлежит ему. По спине волчонка бегут мурашки, и он с удивлением замечает как сердечко начинает быстро биться и болеть от незнакомого раннее чувства. – Отец, я.. Отец! – Сехун судорожно сжимает край сорочки в кулаке и окликает вожака. – Я хочу, чтобы Хань стал моим наставником. Вновь повисает тишина, и голос Сехуна звонко разлетается над поляной. Никто и никогда не смел перебивать вожака в момент церемонии, и то, что это его сын – совсем не давало ему право делать подобные вещи! Кай хмурится, смиряя сына строгим взглядом, но с изумлением обнаруживая, что в его глазах не находится страха перед ним. Мальчик уверен в своих желаниях настолько, словно это лесные духи нашептали их ему во сне. – Хань? Выйди сюда. – Вожак усмехается, когда находит юношу в толпе, и кивает ему. Наставников волчатам выбирал он, но просьба сына была как нельзя кстати. Вряд ли он нашел бы волка лучше и проворнее, чем этот. Хань напрягается, но поднимается со своего места и расправляет плечи, шагая сквозь расступившуюся толпу. Он ощущает на себе взгляд вожака, и поднимает глаза, глядя в ответ. Это считалось дерзостью, и Кай чувствовал силу, что исходила от молодого волка. Силу, но не желание соперничать за место вожака. Юноша не ожидал услышать подобную просьбу из уст маленького омеги. Сам он терзался сомнениями, но Сехун, в виду своего детского любопытства и наивности, никогда не задавался подобными вопросами. С той ночи, когда взрослый альфа утешал и согревал его, прошло уже несколько лун, а волчонок все никак не мог забыть спокойствие, которое испытывал рядом с ним. Хань становится перед вожаком, и только тогда склоняет голову, выражая свою покорность перед ним и его волей. Сам того не понимая, он лишь хотел показать, что защитит его сына ценой собственной жизни даже после того, как тот перестанет быть его учеником. Он старался думать о том, что это огромная честь, но Мин рядом прячет легкую улыбку и рисует той же краской полосы на его щеках и подбородке, завершая ритуал посвящения. Праздник гуляют до самой глубокой ночи, прежде чем костер перестают поддерживать, а музыка постепенно стихает. Всем требуется хороший отдых перед тем, как приступить к своим ежедневным обязанностям утром. Сехун устраивается на своей подстилке из мягких шкур и заворачивается в одну из них по самый нос. Он счастлив от того, что отец согласился и исполнил его просьбу. Волчонок чувствовал непреодолимое желание оставаться рядом с этим альфой, хотя и не задумывался о природе этих странных мыслей. Сехун почти засыпает, когда чувствует как знакомый запах щекочет нос. – Хань? – Он открывает глаза и приподнимается. Альфа останавливается, не доходя до своего места, и оборачивается к нему. – Утром мы пойдем смотреть лес, правда? – Да, кроха. Спи. – Юноша выдыхает, не удержав слабой улыбки. Сехун был еще слишком маленьким, чтобы понимать те чувства, которые испытывал на самом деле. В отличие от него Хань осознавал, что вожак принял серьезное решение, назначив наставником сына того, кто не скрывая показал ему свои намерения.

~~~

– Сехун! Немедленно слезай оттуда! – Хань хмурится и устало рычит, когда мальчишка лишь громко смеется ему в ответ и лезет на соседнюю ветку дерева. Альфа с замиранием сердца следит за каждым его шажком и движением. Прошло уже несколько лет с того момента, как его назначили учителем для этого озорника. Сехун рос так же быстро, как и все волчата, хотя по прежнему оставался по-своему хрупким и нежным. – Подожди, я только хочу достать яйца из того гнезда! – Омега указывает на едва заметное среди веток гнездо птицы, а затем решается встать в полный рост, чтобы дотянуться до желаемого. Первые его шаги оказываются успешными, но к середине толстый сук оказывается высохшим, и Сехун громко взвизгивает, когда понимает что опора под ногами проседает, а затем и вовсе ломается. Хань чувствует, как сердце делает бешеный кульбит и останавливается где-то на уровне желудка. Ему безумно страшно за волчонка и он тут же бросается вперед, действуя на одних инстинктах. Удариться Сехуну о землю альфа не дает, но ловит его не совсем удачно, и падает сам, болезненно простонав. Не смотря на это, он все еще прижимает к себе тонкое тело омеги, и чувствует страх, что исходит от него волнами. Сехун дрожит, сжимая пальчиками рубашку Ханя и пряча лицо на его груди. Он подумал, что сейчас упадет и разобьется. Если бы не Хань, то это обязательно бы произошло. Отец, должно быть, сошел бы сума от горя, потеряв горячо любимого сына. – Хань.. – Сколько раз я говорил тебе не делать то, о чем не просят!? – Альфа зло рычит и переворачивает Сехуна, прижимая его к холодной земле. Его глаза сверкают желтым, видно, как он раздражен сейчас, и это заставляет омегу съежиться, испуганно смотря на старшего. Страх в чужих глазах немного отрезвляет альфу. Он мотает головой, прогоняя наваждение и отстраняется. Волчонок недоверчиво смотрит на его протянутую руку, но все же хватается за нее, чтобы принять помощь и подняться. – Ты представляешь, что было бы, если бы я не успел? – Хань выдыхает уже тише и спокойнее, и с удивлением видит как Сехун вдруг нежно улыбается. Его глаза лучатся непонятным счастьем, а пальчики цепляются за ладонь старшего лишь сильнее. – Ты не мог не успеть. – Омега щурится и шагает ближе, дотягиваясь до чужой щеки губами. Касание выходит коротким и смазанным, но этого хватает для того, чтобы Хань растерялся. Сехун тихо смеется и отстраняется, перебегая небольшой ручеек по поваленному дереву. Мягкий и влажный мох приятно охлаждает босые стопы, и омега жмурится, прежде чем надеть кожаные сандалии. – Догоняй! Хань выдыхает, понимая, что ему все сложнее сдерживать себя рядом с Сехуном. Этот омега с каждым днем расцветал все больше, словно прекрасный цветок. Своими действиями он словно нарочно провоцировал альфу, и не видел как ему тяжело. Альфа усмехается и кидается следом. Хань невольно отмечает, что бегает Сехун куда быстрее чем он сам. Омега был меньше, но его длинные ноги и небольшой вес давали значительное преимущество на больших дистанциях. Даже не смотря на это, альфа все же собирается с силами и делает последний рывок, почти догоняя проказника. Омега оборачивается, когда слышит шумное дыхание за своей спиной, но ускориться ему уже не удается. Из-за своей невнимательности Сехун спотыкается о небольшой корешок, торчащий из-под земли, и с недовольным скулежом летит с небольшого склона. Хань качает головой, медленно спускаясь за ним. В лунном свете сочная зелень травы казалась изумрудной, а волосы Сехуна отливали серебром. Альфа удивленно выдыхает, когда с цветов на небольшой поляне взлетает как минимум тысяча светлячков. Сехун высовывается из высокой травы, морщится и отодвигает ворот сорочки, выпуская еще одного, которого случайно чуть не раздавил. Хань не удерживается от смеха и подходит ближе. – Сехун, твоя неуклюжесть когда-нибудь будет стоить тебе жизни. – Альфа качает головой и волчонок обиженно отворачивается. – Должен ли я сказать твоему отцу, что ты почти научился летать сегодня? – Не надо! – Сехун тихо скулит и опускает голову. Если отец узнает о том, что сегодня он чуть не покалечился, то вообще не выпустит его из лагеря. Между ними повисает тишина, разбавляемая лишь стрекотом сверчков. – Я ведь просил тебя слушаться. – Хань заговаривает, и Сехун вздрагивает от неожиданности. – Что я буду делать, если с тобой что-то случиться? Сехун думает, что должно быть, все дело в его отце. Он будет зол на Ханя за то, что тот не уследил за его сыном. Однако, поворачивая голову чтобы ответить, омега прикусывает язык. Лицо альфы оказывается ближе, чем казалось. От внимательного взгляда старшего по спине бегут мурашки, а в животе странно, но приятно тянет. Хань обхватывает лицо омеги ладонями и, не встречая в чужом взгляде сопротивления, касается его губ. Он сходил сума, и в конце-концов не удержался от соблазна. Губы Сехуна нежные и мягкие. Альфа утробно рычит, с усилием заставляя себя отстраниться сейчас. Он не мог касаться омеги раньше, чем придет положенный срок. Не мог сделать его своим, без разрешения вожака. В лагерь они возвращаются в полном молчании. Хань идет позади, присматривая за Сехуном, и не видит его глупой и счастливой улыбки. Омега чувствует себя самым счастливым на свете. Ему хочется громко смеяться, танцевать, и даже взлететь высоко в небо вместе с птицами. Ровно до тех пор, пока ночью его живот не сводит судорогой. Сехун скулит от боли, но доходит до пещеры целителя, почти падая на пороге. Мин успевает поймать его над землей, укладывая на мягкую подстилку, и суетится рядом. – Мин, я.. я умру? Мне так больно..и жарко.. – Сехун всхлипывает, сжимая пальцами край расстеленной под собой шкуры. Он не чувствует ничего, кроме тянущей боли. Она зарождается в животе, проходится резкими пульсациями по всему телу и пропадает где-то на кончиках пальцев. – Глупый, это всего лишь течка – естественный процесс твоего организма. – Целитель тихо усмехается, смешивая в маленькой плошке какие-то травы. – На несколько лун раньше, чем ожидалось. – Он качает головой и заставляет Сехуна открыть рот, скармливая ему смесь из горьких трав. Омега морщится, но не выплевывает, послушно проглатывая мерзкий вкус со слюной. Сехун испуганно стонет, когда вместе с новой волной жара, прокатившейся по телу, он чувствует зуд в промежности. Сначала легкий, он постепенно нарастает и заставляет завертеться на месте, в поисках удобного положения. Бедра становятся мокрыми от смазки и омега сжимает зубы, не сдержав тихого воя. Хань не сразу понимает что именно разбудило его среди ночи. Ему делается душно в пещере, и он осторожно пробирается к выходу, чтобы сделать глоток свежего воздуха, но с первым же вздохом понимает, что дуреет. Он слишком явно чувствует течного омегу. Своего омегу. И уже только это заставляет его броситься за тонкой струйкой аромата. Альфа добирается до пещеры целителя, и не задумывается почему запах привел его именно сюда. Он слышит жалобный плачь Сехуна, и кровь вскипает в его жилах, заставляя стремглав броситься внутрь. В пещере оказывается темно, но глаза быстро привыкают к мраку, выхватывая скорчившуюся в углу фигурку. – Хань?.. – Сехун приподнимается, и альфа падает рядом с ним на колени, вдыхает полной грудью запах омеги, едва ли готового перешагнуть порог зрелости. Он чувствует его страх и его нетерпение, его смятение и необузданное желание. Такое же, какое разгорается в его собственной груди пожаром. Сорочка на бедрах Сехуна почти полностью сбилась, сползла с плеча, открывая взгляду тонкую бледную кожу. Хань словно завороженный касается пальцами острых ключиц, очерчивает их контур, затем овал лица, и дрожащими руками тянет омегу к себе. Сухими и горячими ладонями альфа сжимает его влажные бедра, и целует. Целует глубоко и крепко, с жадностью, присущей лишь волкам. Он сжимает отросшие волосы омеги, заставляет его запрокинуть голову и кусает нежную кожу под самым подбородком, срывая с припухших губ громкий стон. Сехун в его руках дрожит, зарывается тонкими пальчиками в густые темные волосы на чужом затылке, и вжимается в бедра альфы своими. Он чувствует его возбуждение слишком явно даже через ткань, и из его груди вырывается тихий свистящий вздох. – Хань, я хочу быть твоим.. – Ты мой. Хань отзывается, распуская плотный шнурок на поясе сорочки и избавляя от нее тонкое тело. Осознание того, что этот омега чист и невинен, и только для него, заставляет захмелеть не хуже любого вина. Альфа опрокидывает Сехуна на спину, ласкает его обнаженное тело ладонями, и Сехун масляным от возбуждения взглядом следит за каждым его движением и громко стонет, отзываясь на касания губ к чувствительной коже на животе. Хань громко рычит, когда входит в омегу одним сильным толчком. Сехун под ним мечется, хнычет от боли, что растекается медленно и вязко, и от удовольствия, пришедшего с заполненностью. Но долго омега не выдерживает, и изливается на свой живот с громким криком, прижимаясь к горячему телу альфы. Сехун улыбается, утыкается в плечо альфы и прячет заливающееся краской лицо. Он чувствует чужую тяжелую ладонь, скользнувшую по изгибу поясницы, чувствует губы, что прижимаются к его лохматой макушке. Омега засыпает, понимая что любовь Ханя, трепетная и нежная, уже давно оставила свой след в его маленьком сердечке. Оставила еще тогда, когда он, будучи несмышленым волчонком, откликался на ласковое «кроха».

~~~

Мин заглядывает в пещеру на рассвете. Кай хмурится, когда видит улыбку вернувшегося целителя, и складывает руки на груди. – Не думал, что ты позволишь ему. – Мин усмехается. Вожак души не чаял в Сехуне, что был так похож на его погибшего мужа. – Разве у меня был выбор? – Альфа рычит и отворачивается, скрывая от взгляда Мина свое облегчение. Кай ни за что не позволил бы Ханю коснуться сына еще тогда, если бы не знал что он о нем позаботится. Молодой волк часто дерзил ему, но вожак с тоской узнавал в нем юного себя. Кажется, он нашел того, кто сможет возглавить их стаю в будущем.