И воздастся каждому по делам его

Нос щекочет отдающий дешевой синтетикой фруктовый запах вэйпа. Чихнуть хочется нестерпимо. Но Слава лишь привычно потирает нос тыльной стороной ладони. Пиво приятно-холодное, еще не успело нагреться в ебучей духоте бара. Воздух, раскаленный, как в сауне, оседает клубами дыма на плечах, стекает каплями пота с шеи за воротник, заставляя поежится. Телефон рядом с бокалом молчит. Дима так и не ответил на его последнее сообщение. Внутри медленно закипает раздражение пополам со злостью. Ну и нахера, спрашивается, писал, что будет в городе, раз теперь игнорирует? Да пусть нахуй с такими шуточками идет (там ему самое место). На соседний стул вспархивает милая дева. Слава невольно прикипает взглядом к обнаженным коленкам: лето в этом году лютое выдалось, а дамы все равно пытаются ублажить мужские взоры своими прелестными телесами. Странные. Ебанутые. Красивые. Вверх глазами скользит. Да, фигура что надо. Еще выше: улыбается ему едва заметно, бровь поднимает. Дразнит, обещая гораздо более глубокое, интенсивное, яркое. Вытесняющее все сомнения, обиды и страхи. Слава почти готов ей поверить, почти готов упасть в ловушку меж округлых бедер, что обещает, так много обещает… На стойке рядом пронзительно вибрирует новой смс-кой телефон. Разрушает колдовское наваждение момента. Извини, милая, но у нас ничего не получится (я однолюб). «Где ты? У меня дома есть паэлья и пара бутылок немецкого пива. Специально для тебя привез». «В Бакунине. Революционный дух, вся хуйня». «Революционер, тебя забрать или сам доберешься?» Уже лучше. Слава делает глоток и задумчиво смотрит на остатки пива. Потом на девушку рядом. Не, не вывезет. Да и ебать левых леди в туалете, когда есть Дима, то же самое, что жрать дошик вместо мраморной говядины. Хотя, в его случае, это скорее волчатина. «Сам доберусь». Берет себе еще пива. Ничего, подождет. Слава его весь ебучий вечер ждал. — Иногда мне кажется, что жизнь тебя ничему не учит, Карелин. Слава невольно шипит в ответ. — Терпи теперь, герой, — издевательски тянет Дима, обрабатывая перекисью его разбитые губы. Ну да, ебать левых леди в туалете... Защищать их честь — еще более гиблое дело. Особенно, когда кто-то другой вдруг воспылал желанием занять вакантное место между тех самых крутых бедер против воли их обладательницы. Конфликт неизбежен. Пусть и Д’Артаньян из него так себе получился. Зато честь Миледи не пострадала (только гордость). — Скажешь тоже, — едва губами двигает. Потому что больно дохуя, а высказаться-то хочется. Поддержать, так сказать, светский разговор о допустимости нанесения тяжких телесных и кармическом долге (как будто он существует). Как же там было… И воздастся каждому по делам его. Поэтично дохуя. Абсолютно неприменимо к жизни. Дима осторожно его лицо за подбородок поворачивает, хмурится: — Посиди пока, сейчас лед принесу. Уже из кухни кричит: — Голова не кружится? — Нет! Слава растекается по разложенному дивану. Вот почему нормальную кровать было не купить? Эта рухлядь, того и гляди, развалится под ними во время очередного раунда горячей ебли. — Когда ты уже этот диван выкинешь и купишь что-то нормальное? — Вместо льда — пакет с замороженными овощами (зожник ебучий). Дима тщательно его полотенцем оборачивает и осторожно прижимает к разбитому глазу. Слава только его холодные пальцы своими накрывает. — Когда надо, тогда и выкину. Вот и поговорили. И так во всем. Славе иногда кажется, что это все бесполезно. Как долбиться в закрытую дверь. — Ты его на этом диване трахал небось, вот и не хочешь выкидывать, — ухмыляется. А что тут еще скажешь? Когда в отношениях вас трое: ты, он и призрак его бывшего. Когда делаешь все, только бы не сравнивал. Но помогает ли? У Димы глаза почти черные от злости. — Блять, Слав, тебе мало въебали? Хочешь, чтобы я добавил? — А его ты тоже… — Слава смеется, рот ладонью зажимает. В груди щекочет, давит, воздуха становится как-то катастрофически мало. — Слав. — Дима рядом тут же оказывается. Вдохнуть не получается. Ощущения космические: его засасывает вакуум паники. — Дыши. Давай, вдох на счет два. Раз, — его теплая ладонь опускается между лопаток, - два. Вот уж действительно. Вдох свистящий, судорожный. Перед глазами темнеет, в голове начинает шуметь, заморозка из рук падает. Дима обнимает его крепче, просит: — А теперь выдох на счет три, ты сможешь. Вот так. Бывшие доводят до смерти нынешних. Снова хочется смеяться, но вместо этого он дышит на счет. Такая себе дыхательная гимнастика для особо отбитых. И как Дима его терпит? — Все-все, воды, если можно. — Слава старательно разгибается (и когда только согнуться успел) и осторожно вдыхает. А потому что нечего права без повода качать. Скажи спасибо, что на злоебучий диван пускают. — Держи, — Дима садится рядом, снова заморозку к глазу прижимает. Слава пьет медленно, мелкими глотками заливая затухающий костер паники. В груди тянет тяжело, обуглившиеся внутренности ноют (или это отбитые почки?). — Ты уже сегодня своего отхватил, а все туда же: язык что помело. Я ему куда лучшее применение найти могу, сечешь? — Ласково за челюсть прихватывает, пальцами впивается. Слава единственный глаз щурит. Главное, не отводить взгляд. Главное… Губы облизывает, морщится: — Секу. Руки убери. Душно. Сзади Дима тяжелым телом прижимается. Рядом, на тумбочке, часы показывают начало девятого, и какая нелегкая… — Спи давай, — теплые губы Димы касаются влажной от пота шеи. Нежность по телу мурашками разбегается, заводит. Под общим одеялом становится еще жарче, вот ведь... — А не то волчок тебя за бочок покусает, — открытым ртом к Славиному голому плечу прижимается. — И не только за бочок, да? — с тихим смешком отвечает Слава. — За все выступающие части тела. А то бока у тебя тощие, только зубы о кости ломать. — Дима сильнее сверху наваливается, к постели прижимает. К взаимному удовольствию. Такие пробуждения Слава дохуя любит. — Жаль, пиратская повязка дома осталась. А то был бы самый модный пират на районе. Из зеркала на него смотрит опухший больше обычного, кокетливо сверкающий одним глазом еблет. Дима рядом, отвлекается от бритья, хмыкает, губы кривит. — Ну-ну. Скорее жертва систематического домашнего насилия. — Если бы не угроза вскрыть тебе горло ненароком, я бы тебе въебал. — Ласково в ответ. Потому что нехуй такие тупые шутки с утра пораньше шутить. — Карелин, еще скажи, что на третьем году знакомства, тебе вдруг мой юмор нравиться перестал. И сказал бы. Но в этом доме готовит только Дима. И перспектива остаться без завтрака при разбитом ебале останавливает. — Это еще что? — На стол рядом опускается пара бумажных листов. — Помнишь, мы с тобой про поездку в Швецию говорили? Так вот, через пару недель, там как раз сакура зацветет. Это к слову о том, кого и как «я тоже». Вот так вот. Как оставить за собой последнее слово так, чтобы вопросов не оставалось. Ну кроме: — А это что? — А это смузи из сельдерея. Хорош ебало кривить, тебе твердую пищу все равно нельзя. Дима вставляет ярко-желтую трубочку в стакан с мутно-зеленой «блевотиной». Ближе пододвигает: мол, пей, не выделывайся. Славе остается только тяжело вздыхать и покорно внутриутробно принимать эту «пищу богов» (одной праной сыт не будешь).