АРГУС

Внес плату за пять дней, иду к Сметвику. В фойе отделения за фикусом довольная собой Салли играет в ладошки с Сонькой. Дедал шныряет под невидимостью. Пропадал куда-то, теперь опять рядом. Я чувствую направление на него в десятке ярдов, иногда больше, хотя ни в одной книжке не сказано, что люди на такое способны. Сметвик все еще бурлит негодованием. Говорю, что тоже уважаю его безмерно, удивляюсь большому сроку госпитализации: обычно в Мунго исцеляют за часы. Если есть, что исцелять. – От легких одни лоскутки, – бурчит Сметвик. – Будем удалять, больную подержим на жаборослях. – Проклятье? – Необязательно. Бывает ураганное развитие воспалительного процесса, именно в жару – я в Конго видел... Кто она тебе? – Мама девочки, которая помогает у мадам Розмерты. Как звать, не знаю. – Келли Томазина Маккуин. Вот ей и вдуешь, когда выпишем. Это рекомендация целителя. Повторять утром и вечером. Днем по необходимости. – Обязательно с ней? Сметвик глядит с таким глубоким энтомологическим интересом, что хочется дать ему лупу. – Аргус, ты знаешь, что за сутки проработал восемнадцать часов? Нашел табельщика – часы считать... Ого! Я только что сочинил хокку: Кто тут наябедничал? Ответ подсказала Сопящая пустота. – Так не подряд же восемнадцать часов. Я спал, даже два раза! Сметвик не отстает: – А сколько раз ты ел? – Сегодня я завтракал. И вчера. – Скотина, – заключает Сметвик. – Корявый старый хрен! Получил здоровье и решил, что можно не беречь?! Тебе плевать, что два десятка лучших специалистов Британии вложили в твою тушку знания, умения, души! Уплочено!.. Покаянно вздыхаю и пытаюсь сделать эльфячьи глазки. С моей-то внешностью качка-скинхэда... Сметвик не удерживается от смешка. – Вижу, что до совести не достучаться за отсутствием таковой. Приступаю к санкциям! – Грозное лицо у него получается на твердое «выше ожидаемого», сестричек должно в трепет вгонять. – Проект не закончен. Что сердце нужно беречь как минимум год, ты знаешь. Помимо этого у тебя кости черепа и позвоночника еще старческие, хрупкие. Идет замещение костной ткани, процесс займет месяцы, а точнее мы не знаем сами. Аргус, мы очень хотим посмотреть, что в конце концов получится. Если по твоей безалаберности проект сорвется, страховщики дали мне право отобрать у тебя платиновый сертификат. Долечиваться придется на свои, и суммы будут на порядок выше обычных! Сметвик замолкает с победным видом: достал! Приструнил!.. Молодо-зелено. Даже не осознает, что сунулся играть на моем поле. Я ли не бюрократ, я ли не сутяга?! – Поправь, Гиппократ, если ошибаюсь. На мне испытали непроверенные методики. В приличных заведениях для этого привлекают добровольцев, платят им и страхуют ущерб здоровью. Госпиталь Мунго в сговоре со страховщиками пытается сделать ровно наоборот. Поскольку страховщик – Гринготс, ты уверен, что я не осмелюсь бодаться с гоблинами... Красный Сметвик в лимонной мантии... Гармонично. Попытаюсь дожать: – Но Гринготс – не монолит, а рыхлый концерн, в котором каждое подразделение тянет одеяло на себя. Одни гоблины предоставили мне страховку. Другие защищают мои финансовые интересы. Владельцу банка все равно, кто выиграет тяжбу, и те и другие – только разные карманы его сюртука. Щеки Сметвика приобретают сизый оттенок созревшего буряка. Пожалуй, на винегрет рубить не буду. Хороший же человек, за дело болеет. – Гиппократ, начнем сначала. Ты ж не стряпчий, а целитель, вот и пугай меня, как профессия велит. Про кости черепа и позвоночника очень проникновенно было. Усугуби, детализируй: что будет, если, допустим, кентавр по башке копытом. – Кентавр и здоровые черепа раскраивает, а в твой наступит, как в лужу под ледком. Б-р-р, и впрямь проняло. – Убедил, буду беречься. Теперь о женщине: почему именно эта. Келли Томазина. Ты ее знаешь? – Типаж знаю, да и ты знаешь Хогсмидских мамочек. – Слышал, но пользоваться услугами не доводилось. – Вот не надо так! – смотрит исподлобья Сметвик. – К тем, кто услуги оказывает, отношение другое, а мамочки, они ищут опору в жизни. Кто ж виноват, что соседский парень уехал батрачить на юг. Она пригреет старшекурсника, обиходит да потратит на него половину тех денег, что он принесет. Моя эссе мне писала по ЗОТИ! Она вообще уникум, сейчас в родилке работает. А большинство сдаст самоучкой минимальные пять СОВ, вот и закончила образование. Зато все сплошь домовладельцы! Там ведь юридическая ловушка: чем больше площадь дома, тем ниже пособие на учебу ребенка в Хоге, а если у тебя два этажа, то вообще ничего не дадут. – В Хогсмиде все дома не ниже двух этажей. – Вот-вот. На хрена так строили – места в лесу не хватало? – Зверья хватало. Цокольные этажи были вообще без окон, с малюсенькими бойницами под арбалет. – Ну разве что... Так я могу рассчитывать, что ты нормально устроишь свой быт? – Да все у меня нормально! Эльфы обихаживают... – Хреново обихаживают! – рявкает Сметвик, сопящая пустота за моим плечом смущенно прочищает горло. – Они в тебя силком бутер пихать станут? В постель за руку отведут?! Аргус, я ж понимаю, что тебе сейчас вздохнуть некогда, потому и говорю: поставим твою Келли Томазину на ноги, забирай и живи, как будто так и было. Тебе без женщины плохо, а ей без тебя еще хуже. Она ведь, толком не поправившись, начнет колотиться, чтобы долг тебе вернуть, и до чего доколотится, сама не знает. Может, в эти подастся, которые услуги оказывают у старого Аба в «Кабаньей башке». Хлоп! Развернулся целый блок воспоминаний, как парашют за вытяжным «пузырем». Мрачный кабак с охотничьими трофеями в простенках меж немытых окон. Почетное место над камином занимает клыкастая голова кабана, обгрызенная клещами до островков лишаистой кожи. Вошедшего с улицы встречает ударом в нос вонь табачного перегара и пивной кислятины. Мелкой школоте этого хватает, чтобы развернуться и пойти к Розмерте или в карамельно-ванильное заведение мадам Паддифут. К шкодливому пятикурснику, который краем уха слышал Большую Писечную Тайну и решился на разведку, выйдет неопрятный хозяин с седыми волосами из носа. Обмахнет тряпкой липкий стол, брякнет перед гостем бутылку сливочного пива с грубо затертой датой и, вернувшись за тусклую цинковую стойку, станет полировать кружки той же тряпкой, которой смахивал объедки со стола. Стандартный посетитель заведения – местный никчема с дневной добычей из Леса. Стандартное вознаграждение добытчику – стопка огневиски или кружка пива, по выбору. Стандартная тема разговоров – что в Лютном заплатили бы втрое, да нет денег на каминный порох. Ничего интересного. Как вдруг за спиной хозяина приоткроется дверь, разбавляя кабацкую вонь вкусными запахами кухни. Шмыгнет с подносом девчонка в низко надвинутой шляпке, пять раз проскрипят рассохшиеся ступеньки, звуки заглохнут под пологом тишины и через полминуты вернутся: скрип, скрип, скрип, скрип, скрип. Любопытный недоросль обомрет: он видел! Он убедился! В будущем году он отметит в «Кабаньей башке» семнадцатилетие, и знакомый семикурсник подведет его к старому Абу... Мордред знает, как попадают ТУДА. Может, надо купить у Аба портключ? Или ключ будет обычный, с номером комнаты на бирке. Через зал в номера не ходят, значит, должна быть лестница с заднего двора. А женщина, это же главное, женщина – вдруг знакомая? Мерлин всемогущий, да в этой деревне все знакомые в лицо, и как тут быть? А и тролль с ней, не в лицо же пришел смотреть. Это джентльмены предпочитают блондинок, а тинам подайте сиськи и особенно письки. Лица в их фантазиях размыты, прямой взгляд женщины, с которой предстоит сделать ЭТО, вгоняет в панику и отбивает желание. Хозяин «Кабаньей башки» Аберфорт Дамблдор далек от образа торговца сладким мясцом, кочующего по женским детективам. Где дорогие костюмы, жирные губы, сальный взгляд, перстень мафиози на пальце-сосиске? Где, наконец, ничтожное либидо, которое сей персонаж взвинчивает пытками невинных дев? Неопрятный сухопарый старик, одетый чуть получше своих безденежных завсегдатаев. Раз в месяц старый Аб заглядывает в зеркало и с оскалом мрачного торжества уничтожает обнаруженного там двойника старшего брата, соскребая начавшую формироваться бороду. После этого еще дня два его можно назвать пожилым джентльменом. Насчет либидо Аба достоверных свидетельств нет, если не считать за таковые сплетни о козочках. Нет, в буквальном смысле – об ангорских. Аб с ними нянчится, как старуха с кошками, в морозы держит у себя в одной из двух хозяйских комнат, как тут не поточить злые языки... Словом, не вылепляется из Аба зловещий сутенер, поднявшийся на страданиях белых рабынь. Он банальный кабатчик, не забывший со школьных годов чудесных, что помимо дружбы, книг и песен в комплект входит полсотни официально достигших совершеннолетия самцов. Треть сих небезобидных организмов – мажоры, избалованные деньгами и властью отцов поганцы с чисто теоретическими представлениями о слове «нельзя». Кошмар родителей, доверивших своих дев различной спелости защите десятка профессоров и охранных чар на спальнях. Аб увидел в нем золотую жилку и сумел не упустить. По воскресеньям он сдает на весь день второй этаж с номерами и обеспечивает алкоголем и закусью недолгих постояльцев, коих в глаза не видит. Деньги получает со школьных старост, они же при участии деканов устанавливают очередность посещений Хогсмида (а уж куда там кто пошел, его дело, верно?). В дни школярских десантов никого не удивляет вид столичной дамы, плывущей по деревне, как яхта олигарха среди джонок, и это все, что можно сказать о посетительницах номеров. Местные шифруются почище агентов с двумя нулями: за них круговая порука, невеликие размеры деревни и доскональное знание обстановки. Суп кипит на плите, фартук брошен на стул, хозяйка выскочила к соседке за луковкой. Вернулась, надела фартук, луковку крошит, а что щеки горят, так ведь все бегом, все бегом! Пикантное приключение с денежным призом. Описанный еще Куприным конвейер с десятками поршней на каждую работницу физиологического труда – не про них, тут скорее наоборот. Поршней столько не набирается. Их ведь отпускают из школы не всякую неделю, и половина растекается по Хогсмидским «мамочкам», на домашние пирожки с ягодой из Леса. Умиляет меня высокая нравственность местного разврата. Иная дама столичного полусвета за вечер сменит больше партнеров, чем здешняя домохозяйка за месяц, и при этом первая мнит себя свободной и независимой, а вторая падшей. Это ж Скотландия, понимать надо! Родина Вечной Воблы Макгонагалл. *** С кровельным звоном бьет вода то ли в дешевую ванну из тонкого железа, то ли вовсе в ведро. Яростный плеск и шлепки по мокрому сделали бы честь дрессированному морскому льву. – Еще чуть-чуточку, мистер Ворюга! – кричит из-за двери Салли. – Я счас! Только не уходите! Тьфу ты! В ванную она кинулась, едва поймав равновесие после непривычной аппарации с эльфом. Я и сказать ничего не успел, а надо. Задним умом понимаю, что к «Трем метлам» девчонка ходила искать не работу, которой у Розмерты не будет до ближайшего школьного десанта. Судя по рывку на подмывку, готовится окончательное решение финансовой проблемы. Само собой, меня спрашивать не нужно. Ведь все мужики хотят одного. Сижу на кухне и сутулюсь, чтобы не сверкать лысиной над занавесками. Окна выходят прямо на мостовую, палисадник не предусмотрен, и прохожие заглядывают в соседскую жизнь. Попросил Соньку поставить чайник. Тот разжег дровяную плиту музейного вида, мимоходом поковырял чугунную завитушку, обнаружил осадок жира и выпал из реальности. Завитушек много, рисунок литья глубокий, осадок толстый и застарелый, можно долго чистить! – Ты б Густава позвал с Мятликом, – советую. – А то как за Синичкой волочиться, они друзья, а как рабо... Хлоп, исчез. Сколько раз я зарекался шутить с эльфами! Дедка, тот понимает и сам подкалывает меня в швейковском стиле – не разберешь, кто из нас начальник, кто дурак. Но Дедка один. Салли выходит, кутаясь в облепившую тельце простыню. Синюшная от холодной воды, отважная и довольная собой. – М-мистер В-ворюга! – Грейся, – киваю на плиту. – Знойная женщина, мечта поэта. – П-правда? Крутится у огненного жерла, принимая эротичные позы. Брачный танец кузнечика. Появление эльфов напоминает наивный кинотрюк: не было, а в следующем кадре есть. Сонька в обнимку с Чикади-Синичкой и два парня, не помню, кто Густав, кто Мятлик. Салли взвизгивает, шарахается и вылетает из простыни, зацепившейся за печную дверцу. Потрясенные парни благоговейно взирают на Рубенсовскую Мадонну эльфов. – Тетушка Берта посолиднее будет, – ревниво замечает Чикади и дергает захлестнувшийся вокруг засова угол простыни. – Вы б оделись, красивая мисс. Простудитесь! Отворачиваюсь, парни смотрят – у эльфов свои представления о приличиях. В глазищах отражаются две бледные фигурки, присевшие на корточки у злосчастной дверцы. Подергали простыню. Попытались подергать засов, одна схватилась обожженными пальцами за ухо, другая послюнила и стала дуть. – А я правда красивая? – Мечта! – А ты умненькая! Первый раз вижу, чтобы эльф говорил правильно. – Да ну, мы все так говорим. – Все Хогвартские? – Все дедушкины. А дедушку знаешь, кто учил? Прокашливаюсь, фигурки ойкают, та, что побольше, накидывает на плечи край простыни и безмятежно продолжает: – Кто? Явственно несет паленой тряпкой. Мое воспаленное материальной ответственностью воображение дорисовывает сценку: Салли визжит и убегает, мертвой хваткой вцепившись в простыню на плечах, горящий угол развевается, как флаг за кормой, пламя довольно разбегается по вязаным половичкам... – Густав! Простынку залить! (Заодно узнаю, кто Густав). Чикади! Хозяйку проводить к себе, помочь одется! Сони! Помощников привел, а инструменты? Мятлик! Раз ты мятлик, чаю завари! Порскнули по сторонам. Густав, завершив борьбу с огнем, хотел увязаться за девчонками, нарвался на два одновременно показанных через плечо фака и вернулся к плите. Поставил греться самую большую кастрюлю воды – пригодится. Личный состав занят, и командиру на душе покойно. Синичка жарит пирожки с повидлом, замесив скороспелое тесто на кислом молоке. Очередное дежавю: пирожок должен быть не веретенцем, как у нее, а лопушком, раза в полтора больше и стоить пятачок... Парни поснимали с плиты чугунные финтифлюшки, мелкие кипятят с содой, крупные наяривают железными щетками. Затянутые отложениями барельефы как будто всплывают из глубины, на пресловутой дверце глаз уже соединяет невнятные выпуклости в композицию... Хм... Буду считать ее плодом расшалившегося воображения. Пока не отчистят до полной ясности. Салли потчует меня травяным чаем с размякшими сушеными земляничинами, соблазнительно выложив на стол то, что напихала под материну мантию. – Уж не знаю, как вас отблагодарить... – Она красноречиво опускает взгляд на грудь и багровеет: что-то там соскочило, и тряпочная сиська уехала на ключицу. – Придумаем, – обещаю. Салли тянет к губам чашку и быстрым движением локтя осаживает сиську. – Если вы боитесь, так мне еще в марте исполнилось семнадцать. – Я не боюсь семнадцатилетних девочек. Боковым зрением замечаю, что парни бросили работу и стукаются лбами над дверцей. Тоже уловили суть композиции. Веселое прошлое было у Хогсмида. В юные годы директора Диппета – а это середина тысяча шестисотых – отпущенных из замка школяров у самых ворот встречали шлюхи, прозванные арбалетчицами. Первый залп давали стоя и отправлялись по злачным местам сообразно финансовым и физиологическим возможностям гуляк. Повествуя о тех трудных временах, Диппет жаловался, что целый семестр копил серебряный сикль, чтобы приобщиться к взрослой жизни в приличном заведении с проверенным целителями персоналом, и до самого Рождества оставался последним девственником третьего курса. «Трудные времена» до сих пор напоминают о себе то надколотой статуэткой Леды и лебедя в лавке сувениров, то розовой ягодицей, проступившей из-под отсыревшей побелки на потолке у мадам Паддифут. Вот и плита эта... Простодушные эльфийские парни измеряют пальчиками нечто на расчищенном барельефе и масштабируют раздвинутыми руками. А я в дурацком положении. Ясно, что фривольный сюжетец специально замазали, а тут явился добрый дяденька, подкинул ребенку информацию к размышлению о прошлом его семьи. Зову Дедала, шепчу: «Убрать!», и парни в ту же секунду исчезают вместе с чугунием, только Чикади дожаривает пирожки на полуразобранной плите. Что бы я делал без Дедки?! Салли не реагирует на пропажу собственности, она сейчас как бомбардировщик на боевом курсе: свернуть не заставишь, разве что сбить из зенитки. – Мистер Ворюга! Я хочу вас отблагодарить. Вы меня не боитесь. Так чего мы ждем? – Мисс Маккуин, я и Хагрида не боюсь. А жду пирожков. Тысячу лет не ел таких – жареных, из кисленького упругого теста, повидло внутри горячее, как лава – не удержишься, куснешь и сидишь, язык вывалив. – Мистер Ворюга! Я с вами по-взрослому, а вы... – Вы перепутали, мисс Маккуин, – подпускаю в голос чиновной сухости. – По-взрослому – это необязательно когда трахаются. По-взрослому – это когда соразмеряют цели и средства. У вас была достойная цель: спасти мать. Вы отвели на нее все доступные средства. Реализация прошла на «выше ожидаемого», учитывая ваш скромный опыт: выбрали место, где с утра собираются почти все платежеспособные холостяки, потом увидели меня и мгновенно сменили ориентир – известно, Хогсмид живет выручкой с богатеньких людей из замка. Заболтали, надавили на жалость, и вот мы уже в Мунго... Но сейчас я вас не понимаю, мисс Маккуин. Цели вы достигли. Я заплатил за лечение мамы без всяких условий. Где моя чмока в щечку, опущенный взгляд и приглашение заходить как-нибудь в следующий раз? Опущенный взгляд в наличии, вместе с багровыми щеками и машинально теребящей тряпочную сиську рукой. Другой рукой Салли дергает себя за волосы. Воздух сиз от перегретого масла; Чикади замерла над сковородкой, мелко дрожат от любопытства сложенные воронкой уши. – Когда вы меня раскусили? – пустым голосом спрашивает Салли. – Не раньше, чем ты сказала, что мама больна. До этого думал, что тебе охота пройтись с Ворюгой-на-миллион-галлеонов. Я сейчас в тренде, у Тома в «Дырявом котле» мне даже овацию устроили. – Злитесь на меня? – Завидую. – Чему?! Бедности этой? Плите порнушной? Вы так забавно переживали, что я увижу... От нее замазка отваливается время от времени, чем ни залепи. А на чердаке у нас ореховые доски с вырезанными сценками сатурналий. Размечены: «Зап. стена, 3-й ряд», чтобы все смонтировать, как было. Я лет с пяти знала, что пра-пра-три-раза бабка была бордель-мадам... Или прадедка бордель-месье? Со мной не обсуждали, но обстановочка подсказывает. Тогда это был уважаемый бизнес, из Индии завозили специальных женщин со знанием Кама-сутры, а два раза пра- окончил Слизерин и заседал в Визенгамоте. Они и сейчас заседают: Маккойны, подправили фамилию, а мы, типа, захиревшая побочная ветвь... – А почему к ним не обратилась? Настолько испорчены отношения? – Их просто нет. Нечего портить. Кстати, с мадам Розмертой аналогично. Мы ей галлеон полгода отдавали, на фиг ей такие должники... Так я не поняла, чему вы завидуете, мистер Ворюга? – Искренности, цельности... Так сразу и не объяснишь. Ты вот краснеешь оттого, что обманула чужого человека, чтобы маме помочь, а я бы развел руками: «Ну, извини». Без малейших угрызений... Один магловский писатель сказал: «У вас на носу очки, а в душе осень», так от очков меня избавили в Мунго, а осень... Салли глядит в стол: – Я. Не. Обманула. Я. Должна. Заплатить. Теряюсь. Я перед ней теряюсь и ору: – Чикади! – Хозяин! – Удушить нас хочешь?! Движение ладошки, по комнате носится смерч, втягивая дым от горелого масла. Чикади вяжет сложный узор из пальчиков, как будто получивших по лишней паре суставов, заблестевшая сковорода подскакивает и нанизывается отверстием в ручке на крючок, пирожки совершают сложные перестроения в воздухе и оседают на блюде, образуя цветочек: румяные по краям, побледнее в центре, а два пережаренных эльфийка с невозмутимым видом проглатывает, не жуя. Вш-шух! – смерч втянулся в топку, воздух свеж и пахнет лесом. Блюдо с пирожками зависает над столом, медлительное и торжественное, как киношный НЛО, и без звука опускается на скатерть. – Чикади, теперь я понимаю, почему за тобой волочатся трое парней! – Волочатся двенадцать. А троих я к себе допускаю, – с достоинством уточняет Синичка. – Я могу быть свободна? – Конечно. Пирожка своим возьми. Хлоп! Вместе с половиной пирожков! Нет, я не жадный... Но жалко. Правда давно не ел жареных пирожков, кажется, умял бы все блюдо. У Салли горят глаза: – Мистер Ворюга, а они действительно... – Втроем? Они эльфы, другой биологический вид. Не думай об этом, и все. А то, если подходить с человеческими мерками, у львов гарем, у гиен тоже, только навыворот, из самцов, а у рыб вовсе свальный грех и безотцовщина... Теперь о наших делах. Маму выпишут во вторник. Вот тебе на порох, связывайся с приемным покоем, узнавай о здоровье, сама не лезь – целители не любят, когда родственники болтаются под ногами и особенно приносят домашнюю еду в баночке. Кладу на стол два сикля, Салли отодвигает монетки: – Я и так вам должна... Мордред гнилокровный, я даже боюсь спросить, сколько вам должна! – Отработаешь, не переживай. Я сам только на днях из Мунго, не знаю, за что хвататься. Разберусь и тебе найду поручение. – Найдите сейчас! – Сейчас у меня нет работы, которую не могли бы сделать эльфы. Через час – может быть. Завтра к утру – наверняка. Но только при условии, что ты не станешь мотать на карандаш мои истрепанные нервы! У Салли на лбу бегущей строкой написано: «Еще неизвестно, кто кому нервы мотает. Предлагала же честь честью перепихнуться. Была бы ясность! А он мутит: сейчас нет, через час есть... Неизвестно, что делать заставит». Единственная причина, по которой я теряю с ней время – то, что она признала за собой долг. И краснеет просто замечательно. Небезнадежна. – Салли Маккуин! – Мистер Ворюга? – У тебя какое образование? – Три СОВы: заклы, трансфига, зелья. Подкоплю денежек на экзамен, сдам астрономию, она в зельях нужна, и, наверное, арифмантику. Или какую-нибудь фигню, если на арифмантике будут валить. Истормаг, УЗМС – я вообще все по учебникам прошла. Хотя толку от этого в нашей дыре... – А как у тебя с магловедением? – Сдать сдам, а реально меня первая же машина переедет. Пег О’Доннован вышла за маглокровку, такие ужасы рассказывала! Они в большом мире живут, где-то на побережье, торгуют с грузовичка хот-догами, а вы точно меня не хотите? – Легко отделаться желаешь, Салли Маккуин! Ты мне все до кната отработаешь сообразно уму и образованию. А ножки раздвигать образования не требуется, это легкий заработок, но уже не твой. Переросла. – Так бы сразу и сказали, а то «Найду тебе поручение», и думай, Салли, что хочешь... Вы не пожалеете, точно вам говорю, мистер Ворюга. Я у мадам Розмерты счета проверяла, защиту ставила от мурашей... Вот как они вывелись – не лесные, а малюсенькие, которые только у людей живут? Муравьи же на миллионы лет старше людей! – Салли откидывается на спинку стула, цапает пирожок и вгрызается в хрустящую горбушку. – М-м, вкусно, у меня никогда так не получалось! Тоже интересный вопрос: мука наша, повидло наше, а пирожки, как в замке! Болтает ногами, довольный жизнью домашний ребенок. Надо будет подогнать ей олимпийских шмоток, только попозже, когда работать начнет, а то опять напугаю. – Салли, про наши дела никому... Опять напряглась: – Почему это? – Потому что у меня нет работы на весь Хогсмид. А будут просить, будут к тебе приставать, чтоб замолвила словечко... – ... А не выйдет, начнут сплетничать... Хотя и так начнут, все же видели, как вы к нам в дом зашли... – А ты скажи, что яичек мне продала из-под курочки, и я ушел с эльфом. Спросят про маму, отвечай, что заплатила в Мунго из денег, которые откладывали тебе на экзамены. – Угу, – кивает с набитым ртом, еще дальше отодвигает оставленные на порох сикли. – Когда будет работа, пришлю эльфа, а сама к замку не ходи. И, Салли, я буду очень разочарован, если ты все же надумаешь заработать не головой, а... Закашлялась, возмущенно машет руками. Хлебнула чаю, отдышалась: – Все, мистер Ворюга, головой, так головой, вы босс. Сказать по правде, я не то, что идейная целка, но и не мечтаю, чтоб меня распечатали хором в подворотне, а к тому шло. Я ж от полной безнадеги подалась к ухажерам мадам Розмерты, думала, обслужу, сколько смогу терпеть, дадут хоть по десять сиклей, и ладно, авось маме хватит. Мало сейчас живых денег в Хогсмиде, народ морковку на репку меняет, у кого что уродилось. Я уже сто раз пожалела, что послала Ётыкера! – Кого? – А, вы же в Мунго лежали, не знаете. Был у старого Аба денежный постоялец, ни одной блондинки не пропустил: «Ё тэ керро», «Ё тэ керро»... – Дней десять назад? – Раньше! Первого августа, точно. Днюха Пег О’Доннован, я ей посылаю волшебные сласти, а она отдаривается магловскими. А тут как назло мадам Розмерта дала за десяток яиц двадцать восемь кнатов вместо сикля. Яичко, видите ли, треснутое. У нее и треснуло, я целые клала. Ей лишь бы медяк сэкономить, скупердяйке! Не лежал я в Мунго первого августа. Я вообще не знаю, где тогда был. А вот второго проснулся в своей постели без памяти и с такой болью в суставах, что на четвереньки вставал через крик. Похоже, что накануне мне пришлось поваляться на холодном полу. Или на холодной земле?