Магнолия Обнаженная

— Котенок, просыпайся, мне срочно надо с тобой поговорить! Именно эти слова проорал на Плисецкого телефон, схваченный в полумраке ловкими пальцами. Поморщившись, парень отвел от уха адский прибор и попытался сфокусироваться на имени, выведенном на экране: «Мой Ледяной Принц». Конечно, так этот «всегда и для всех доступный абонент» назывался не на постоянке. Еще не хватало, чтобы Никифоров подкармливал за его, Юрин, счет свое и так неумолимо растущее на всю Россию ЧСВ. Когда Виктор был рядом, скажем, в одной с Юрой в стране, Плисецкий не скупился на ласкательные, начиная «Залетчиком», заканчивая «Пидором всея Руси». — Юра, ты не поверишь! Но в этот раз… В этот все то же, что и в прошлый. И в позапрошлый. И еще много вот таких вот «поза-», скрывающих за собой страны, города, адреса, квартиры, дома, лица. — Это твоя настоящая любовь. — Сказал, как отрезал, Юр! — Сказал, как соврал, Вить. Тот самый Юра, вынужденный слушать эти бредни (а иначе разговоры подобного плана он назвать не мог) сейчас прокручивал в голове картинку, увиденную им в день Гран-При, когда ему пришлось прийти в номер Виктора за обещанным Яковом «завтраком чемпионов» («Пропустишь завтрак — получишь пиздюлей», — слоган и основная мотивация посетить сие мероприятие спешл фо мистер Плисецкий). Картинку, которая всегда стояла перед глазами, стоило Никифорову завести разговор об очередной пассии. Flashback Ухмылка трогала чувственные губы, а их владелец прикрывал глаза, томно выдыхая в трубку что-то вроде: «Ангел мой, только с тобой я могу забыть про сон. Плевать на остальных… Да, я тоже скучаю, и жду, когда мы…» Тихое покашливание прервало это развешивание подслащенной лапши на уши и вынудило Виктора, на первый взгляд неохотно, попрощаться, выдав напоследок: «Люблю тебя, мне пора». Аккуратный носик Юры сморщился, а голос будто сам выплевывал одну язвительную нотку за другой. — Доброе, Снежная Королева. — Доброе утро, котенок! Платиновая грива внезапно полетела через весь номер, так как, ее владелец, будто бы кросс себе устроить решил — достал то, принес это, подвинул туда, убрал оттуда. Ох уж эта грива… А как прекрасно смотрятся в ней магнолии, которые Виктор вплел в косы для выступления. Юра прикусил нижнюю губу. Еще с того раза он спрашивал себя, знает Никифоров или это просто совпадение. Совпадение, что огненная глыба льда по имени Виктор выбрала цветок души Плисецкого. «Интересно, какой цветок — Его цветок?». Мысли Юры перебил его же голос. — Пытаешься снять напряжение? В воздухе повис этот двусмысленный вопрос. А, нет, он повис БЫ, будь в комнате адекватно, по мнению Плисецкого, воспитанный человек, только в помещении находился сам Юра и… Ну… Никифоров. — Хочешь мне с ним помочь? Язык без костей. Блондин фыркает и садится на диван. — И кто твоя новая шлюшка? End of Flashback — Так вот, Юр, исходя из всего этого, на этот раз я точно, абсолютно уверен! Помнишь, я говорил тебе, что цветок не может зацвести? Может, все потому, что я не даю себе свободы? Может, просто проблема не в моей паре, а во мне? Может… — Может, ты заткнешься? — Котенок? — Я хочу спать. Плисецкий швырнул телефон на стоящее поодаль кресло, вот так, внезапно для Виктора, прерывая разговор. Швырнул, не попал (а точнее, попал в стену), заматерился, но не поднялся, просто лег на спину, поднимая взгляд в потолок. Все эти россказни про «соулмейтов, чьи цветы зацветут, стоит истинным соединиться» — сущая херня, если честно. Сколько раз он чувствовал подступающий к горлу ком, когда Вик был рядом. Сколько раз он выблевывал злосчастные лепестки магнолии после этих встреч. «Магнолия обнаженная», кажется, судьба зло подшутила над Плисецким, выбрав ему этот цветок в проклятие. Обнаженная, как его сердце перед Виктором. Обнаженная, как его истерзанное тело, жаждущее Виктора. Обнаженная, как его нервы под пальцами чужих рук; не рук Виктора. Обнаженная, как меч, у которого нет ножен; острый, как взгляд и язык зеленоглазого. И как Никифоров до сих пор не понял этого? Вот она, очередная бессонная, бессильная ночь в копилку блондина. Ночь, в которую он вынужден слушать своего истинного, щебечущего о том, как ему хорошо с новым, новым, новым. «Может ли истинный не чувствовать меня?» — вопрос, который Юра повесил на форуме brokenhearted.com пару недель назад. Ответы, конечно, как всегда, пестрили своей оригинальностью, но, в общем-то, Юра сделал вывод — не может. Может игнорировать, может душить связь, но не чувствовать не может. «Что станет с одним из истинных, если он сознательно не установит связь с другим?» — здесь все сложнее, но сводится к одному — смотря, какой цветок предназначен этому истинному. «Долгое сдерживание себя приведет к тому, что цветок партнера начнет уничтожать своего хозяина. Проведенные эксперименты доказывают, что обладатели цветка кактуса часто погибают от обильной потери крови. Обладатели плюща погибают от удушения. Обладатели… Погибают от… Обладатели… Погибают от… Погибают от… Погибают от… » Момент, когда Юра прочитал эти строки впервые прекрасно врезался в память блондина. Еще бы, он сутки не мог выйти из дома, потому что нежные, но, казалось, не в тот день, лепестки, разрывали тело юноши. Они сочились из глаз, изо рта, даже из-под ногтей. Все было устлано белыми и светло-розовыми лепестками. Парень испугался. Не за себя, а за Виктора. Он не хотел терять его, не хотел знать, что с ним будет, если тот будет избегать их связи. Не хотел знать, почему он избегал их связи до сих пор. «Истинные обязательно должны быть вместе, чтобы не испытывать физической боли?» (написать «чтобы не умереть» Юра просто не смог) — «Нет. Но они, если их соединила судьба, должны дать друг другу шанс, ведь не каждому…» Бла-бла-бла. «И кто придумал этот бред? Что, если я выберу не того, с кем цветок цветет, а того, с кем я действительно счастлив?!», — вот, что кричал Юра светящемуся дисплею в день, когда прочитал эти строки. «Столько людей на свете знать не знают, кто их гребаный соулмейт! И счастливы же! Никогда не задыхались этой противоестественной шмурней и не жрали собственные лепестки. Потому что у нормальных людей нет, сука, лепестков!» Прерывая мысли парня, рассвет осторожно залез своими красками в его комнату, лизнул пятки блондина и пробрался дальше, пока его не спугнул звонок в дверь. Плисецкий поднялся и, не спеша, прокрался к двери. Незнакомцев он опасался (по-крайней мере, пока был трезв), а незнакомцев, пытавшихся вломиться к нему домой ни свет, ни заря (хотя, как раз-таки заря), он опасался, ожидаемо, еще больше. Чем ближе парень подходил к двери, тем больше ему хотелось убежать и забиться под кровать, диван… Да, хоть куда-нибудь. Потому что к горлу подступал бледно-розовый ком, потому что за дверью был… — Открывай, котенок, я знаю, что ты там.