***
Это место так и не изменилось за прошедшие годы. Выжженная трава, упавшие ровным кругом сгоревшие деревья, раскопанная могила ровно в середине. Уже ночь, но в этом месте нет звезд, тут не светит луна и нет ничего живого. Кажется, будто трасса совсем не далеко, но нет даже уже приевшегося рева машин. Ничто не смеет мешать давящей тишине, и сам Кастиил старается ступать так же беззвучно. Он падает на колени перед разрытой ямой, сгребая землю руками, пропуская через пальцы. Он разрушается, стремительно превращая воспоминания в прах и серую пыль. Ангел желает быть услышанным, но не желает видеть его снова в этом проклятом демонами месте. Даже сейчас Кастиил волнуется о своем человеке, не находя сил забыть о нем и на мгновение. Служитель Господа мог бы отказаться от крыльев, пасть с Небес, затеряться среди людей и стать каким-нибудь не совсем художником, облачая увиденное за сотни лет существования в хаотичные мазки краски на холстах. Но не мог бы, потому что затеряться не получится, зная абсолютно все про того, от кого придется скрыться. —Он будет в порядке, — шепот, словно крик, — как всегда. Наоми отправит кого-нибудь другого присмотреть за ним. За Дином Винчестером. Имя мгновенно отравляет кровь, в то время как сердце начинает отбивать отчетливее, чаще, сильнее, с любовью. Рука ловит выпадающий из рукава клинок, в лезвии которого отблескивает молния. Господь зол? Нет, Господу плевать, глубоко срать на него. Новый удар молнии оставляет за собой тень потрепанных, изломанных, израненных крыльев Ангела и приятный запах сгоревшей травы. Третий удар окрашен в алый, пропитан сожалением и ненавистью к себе и звучит, будто самое красивое церковное пение субботним утром. Вина совершённого обрушивается на плечи с новой силой. Изгнание Ангелов с Небес давит сильнее всего, но не сильнее попытки убить Дина. Его Дина. Того Дина, которому он принадлежит с самого первого прикосновения. Кастиил — его вещь, хрупкая статуэтка балерины на верхней полке шкафа в доме, где закончилось их детство. Первая вещь, умеющая дышать и чувствовать, и далеко не первая, что будет разбита грубой рукой. Кастиил знает, что он виноват, но он просто бежит от реальности, которая построена людьми. Бежит к реальности среди монстров, среди кровавых рек и простого инстинктивного выживания. Бежит от того, кому давно отдал себя всецело. Бежит, когда съедает желание просто не существовать.***
Стеклянная банка дешевого пива с глухим звоном врезается в паркет дешевого мотеля, и Дин точно знает, что это похоже на конец его чертовой дешевой жизни. Сердце пропускает удар за ударом, пока плечо обдает невыносимым жаром. То самое, на котором уже почти исчезнувший отпечаток не руки, а, скорее, души. Пальцы сами обхватывают поверх оголенной кожи, пока живот пронзает немыслимой болью. Он не до конца понимает, что происходит, но правильные предположения уже закрадываются внутрь, под кожу, под сердце. Он не видит испуганного взгляда брата, не чувствует касаний широких ладоней, не слышит «Дин, что с тобой?», но слышит «Дин». Тягуче сладкое «Дин», произнесенное с заботой. Обеспокоенное «Дин» вместе с приятным покалыванием от света, залечивающего ссадины. Покорное «Дин» перед нескрываемыми стонами и шлепками тел друг о друга. Еще много-много, невыносимо много «Дин», от которых хочется дрожать и разрывать себя на части. Охотник лишь хватает связку ключей, уже через пару секунд запрыгивая в мягкий салон его Детки, срываясь с места со скрипом тормозов. В голове стучит, звенит и разбивается, складываясь, словно паззл из 120 кусочков, в один протяжный вой. Дину мерещится Кас во всем. Он видит Ангела, наклонившего голову вбок, в свете фонарного столба. Видит на соседнем сидении с приятно пахнущим пирогом в руках. Видит на своих коленях, буквально ощущая тяжесть родной головы на плече. Он видит Кастиила, когда пелена соленой влаги застилает глаза. Кастиила, который услышан, потому что хотел быть услышанным. Услышан всеми, но понят лишь одним. Мотор ревет, закрывая еле слышное рычание от беспомощности. От осознания своей беспомощности, но больше - вины, но больше – боли от любви. Дин благодарит Сестер Судьбы, что оказался хотя бы в том самом штате, но уже в следующее мгновение он понимает, что опоздал, находясь так близко. Понимает, когда яркий, сбивающий с ног своей мощью свет, но несущий всю тьму черных дыр Вселенной, ослепляет его. С рассветом крылья его Ангела догорают в его ладонях, не оставляя за собой даже праха. В этих местах не светит солнце, а дождь беспощадно смывает алые разводы с его рук и снисходительно прячет ручейки слез на щеках. Дин ненавидит себя, сжимая холодное тело больше не Ангела в крепких руках. Он ненавидит себя, вытаскивая окровавленный клинок из живота, который так страстно целовал несколько ночей назад. Он ненавидит себя, бережно опуская слишком легкое и непривычно хрупкое тело в уже будто подготовленную заранее могилу. Дин обещает себе и всем, кто его слушает и, главное, слышит, что сделает все, чтобы его Кас снова дышал. Снова жил. Даже, если Дину для этого надо будет заплатить немыслимую цену и умереть самому.