Teos — Awake
Ночью многие вещи кажутся нам не такими, какими мы привыкли их видеть обычно. Некоторые считают, что именно в это время суток можно многое осмыслить, над многим подумать, что-то решить, что-то принять, ну, а для других ночь — лишь время для сна. А кто-то любит помечтать, сидя в темноте своей комнаты, и смотреть на небо, окутанное звёздами. Звёзды слабо мерцают в тёмно-синих красках неба, становясь то светлее, то темнее. Для некоторых это были лишь белые точки на чёрном экране, которые на самом же деле являются гиганскими горящими солнцами и не более. Для кого-то звёзды были по истине прекрасны и являлись уж точно чем-то большим, чем просто солнца. А для кого-то были целым смыслом, как и она для него… Такая хрупкая и нежная, со своей светлой — как и она сама — улыбкой и голубыми глазами, которые он постоянно сравнивал с небом или глубоким океаном, как это принято сравнивать, но для него её глаза были даже глубже океана.***
Вокруг не было ни единого звука, кроме трепета сверчков и потрескивания костра. Он разгорался медленно и постепенно, а в воздухе появлялся запах дыма, который смешивался с кислородом. Рядом не было ни единой души. Они сидели рядом, боялись вымолвить слово, лишь бы не упустить ни единого момента, и смотрели на звёзды. С каждой минутой становилось все темнее и темнее. — Боишься темноты? — спросил Вильям. — Мне больше нравится ночь, нежели день. Когда не могу уснуть, всегда открываю окно и дышу этим ночным чистым воздухом, — смотря на огонь, прошептала Нура. — Но особенно люблю всматриваться в звезды, почему-то именно в это время ко мне приходит осознание того, насколько же мы маленькие люди и насколько же у нас маленькие проблемы. Потом ещё какое-то время простояла гробовая тишина. Сверчки уже умолкли, и единственным звуком, который немного разбавлял молчание, был хруст веток, которые уже догорали. Огонь начал ослабевать. В это время парень пристально смотрел на неё, и она это чувствовала. Все тело покрывалось мурашками, и Нура медленно повернулась в его сторону. Парень просто не отрывал глаз от её лица. В её голубых глазах отражалась луна, и они блестели от мерцания звёзд. Он резко соскочил, будто от испуга, и мимолетом произнес: — Я за ветками, скоро приду. — Только далеко не уходи, хорошо? — Конечно, я буду неподалеку, обещаю. Его силуэт скрылся за деревьями и ночным туманом. Звезды становились все ярче, а небо всё чернее. Где-то вдалеке виднелась полная луна, которая слегка освещала небо своим мрачным темно-серым светом. Прошло буквально пару минут, как за спиной уже слышался хруст сухой травы и опавших листьев, она обернулась. В руках Вильяма было полно веток и каких-то довольно тонких палок. Он улыбнулся и подошел к костру. — Испугалась? — с легкой улыбкой на лице произнес он. — Нет. Ни капли, — с таким же выражением лица постаралась произнести она. Пока парень клал ветки в уже почти потухшее пламя, она пыталась рассмотреть каждую маленькую деталь на его лице. Огромные впалые скулы и легкие ямочки на щеках во время улыбки просто сводили девушку с ума, и она постоянно хотела смотреть на него, словно это сейчас было самым большим её желанием. Он сел рядом, гораздо ближе, чем до того, как уходил за хворостом, а она чувствовала его дыхание и будто бы слышала стук беспокойного сердца. Вильям смотрел на огонь с таким взглядом, словно их что-то объединяет. Словно он тоже сгорает, только внутри себя, и это не видит никто, кроме него самого. — Расскажи мне что-нибудь о себе, — с грустью в голосе произнесла девушка, смотря на огонь. — Даже не знаю. Мне особо нечем делиться. Наверное, моя жизнь не такая уж интересная, как тебе кажется, — чуть слышно произнес он. — Хоть что-то. Хотя бы немного. Мне нужно знать. Я не могу понять кто ты, почему ты хочешь общаться со мной, не рассказав толком ничего, — с неким восклицанием и непоняткой вымолвила Сатре. — Хорошо, — немного нервно ответил он. — Моя мама погибла, когда мне было около десяти лет, а отца я вообще не помню. Меня воспитывала бабушка, а когда она умерла, мне было шестнадцать, — на его глазах будто навернулись слезы, а в голосе звучала легкая дрожь. — Из родни больше не осталось никого, пришлось карабкаться в этой жизни самому по мере сил и возможностей. Переехал в Осло, ну, а здесь, как видишь, чудом получилось немного устроиться, — закончив свой маленький рассказ, Вильям посмотрел на девушку, улыбнулся и перевёл взгляд на огонь. Она улыбнулась ему в ответ, и ей стало немного стыдно, что полезла другому человеку в душу. — Прости, — с сожалением произнесла Нура. — Ничего, ты ни в чем не виновата. Рано или поздно мне все равно пришлось бы это рассказать, — с улыбкой на лице произнес парень. — Теперь твоя очередь. — Хорошо, — с легкой ноткой радости в голосе сказала Нура. — Мой отец погиб, когда мне было шесть. Меня воспитывала мама. Мы жили вдвоем, душа в душу. Потом, когда я выросла, мне захотелось уехать из Мадрида в Осло. Поступила на факультет журналистики, потом через какое-то время поняла, что не хочу быть там и просто ушла. Сменила много работ. Продавала мороженое, была флористом, в последствии начала писать книги и рисовать, а теперь, словно потерялась в этой жизни и не знаю, что делать. — О чем мечтаешь? — снова спросил он. — Хочу рисовать. Рисовать по-настоящему, а не как я это делаю сейчас. Хочу свои выставки, студию, хорошие краски и кисти. А о чем мечтаешь ты? — Хочу писать. Писать по-настоящему, а не как я это делаю сейчас. Хочу выпускать свои сборники, чтобы люди читали мои стихи и чтобы им нравилось, — он мимолетом улыбнулся, посмотрел на неё и, не отводя глаз, спросил: — Ответишь на ещё один вопрос? — Конечно. — Зачем ты поехала со мной? Ведь ты могла отказаться. Ты же не знаешь кто я, — серьезно спросил он. — Я не знаю. Мне захотелось побыть с тобой, узнать тебя, — с некой растерянностью, смотря вниз, ответила она. — Иногда мне кажется, что мы с тобой чем-то похожи. Я ведь тоже пишу, а ты тоже рисуешь, — она подняла глаза и стала говорить ему это прямо в лицо. — Я чувствую, будто ты моя родственная душа, и что мы знакомы так мало, по сути, ещё ничего не значит. Я хочу чувствовать тебя рядом с собой и… я люблю тебя, Вильям.