Пятьсот двадцать пять тысяч шестьсот минут.
— Привет, меня Чимином зовут. — А я Чонгук. Рад знакомству, — Чонгук робко улыбается парню. Чимин улыбается в ответ так лучезарно, что Чонгук ослеплённо щурит глаза. — Взаимно. Надеюсь, подружимся.Пятьсот двадцать пять тысяч таких дорогих моментов.
— Надо же! — Чонгук вздрагивает от неожиданности и видит улыбающегося во все щёки Чимина, что плюхается рядом. — Не знал, что ты тоже ездишь этим автобусом. Когда автобус трогается, Чонгук откидывается на спинку, растворяясь в голосе Чимина, смехе Чимина, лучистости Чимина, как в тёплом летнем солнце, ведь выходить обоим только на конечной.Пятьсот двадцать пять тысяч шестьсот минут.
— Чимин. Нервничаешь. Сердце по груди мечется. Проводишь языком по почему-то сухим губам. — М? — Можно тебя поцеловать? Смеётся. Роняет книжку на пол и притягивает ближе. — Долго же ты думал.В чём же можно измерить год?
Губы касаются едва ощутимо. Облегченный вздох бархатист, как дыхание младенца. Запомни этот момент. Отсчёт пошёл.В рассветах,
— …айся! Просыпайся! На грудь что-то напирает, и Чонгук лениво открывает глаза. — …мммх Чимин? Чимин фыркает. — Ну наконец-то. Я уже пять минут на тебе сижу. Тебя и пушечным залпом не разбудишь. — Я имею право на сон, суббота же, — ворчит Чонгук. — Не имеешь, — Чимин хитро щурится. — Ты идёшь со мной по магазинам. — Что? — Возражения не принимаются. Вперёд и с песней. Хмыкаешь. Хватаешь его за шею и прижимаешь к себе, а он взвизгивает. Обнимаешь. — Полежи со мной немножко. — Ты только и делаешь, что спишь, — бубнит Чимин, устраиваясь поудобнее. — Даю тебе тридцать минут. Почувствуй сожаление, от которого сердце щемит. Жалей, что не провёл с ним больше зорь.В закатах,
Чонгук бежит сломя голову. Чимин уже там, сидит на траве, вытянув ноги, и Чонгук чувствует укол вины. — Чимин… — зовёт он, и Чимин оборачивается. В его глазах разочарование, кажется, и Чонгук закусывает губу. — Я… я забыл. Прости. — По крайней мере, ты вспомнил… — тихо бормочет Чимин, и Чонгук, виновато опустив голову, садится рядом. Чимин криво улыбается. — Через три часа. Чонгук кривится. Чимин потягивается и вздыхает. — Ладно… Теперь ты тут. — Я… я как-нибудь заглажу свою вину. Честное слово, я… Руки на плечах. Толчок. Падаешь в траву. Поднимаешь взгляд и смотришь на улыбку, которую не заслуживаешь. — Ты пришёл прямо перед рассветом, так что давай насладимся им вместе. Переплетённые руки. — Хорошо. Послушный. Виноватый. Ты должен был прийти раньше. Небо, смешавшее в себе красные, розовые, жёлтые и оранжевые краски, прекрасно. Но не настолько, как лицо Чимина, свободное от всякой обиды. — С днём рождения, Чимин. Я люблю тебя.В полночи,
— Если мы свалимся, виноват будешь ты, — Чимин сглатывает, глядя вниз. — Это ты захотел посмотреть на звёзды, — хмыкает Чонгук. — Да, с твоего заднего двора или типа того. С твёрдой почвой под ногами. — Вот ещё! — отвечает Чонгук. — Так ты ближе к звёздам. Звёздам, что густым покрывалом мерцают в ночном небе. Но им никогда не затмить того, кто прямо тут, в руках Чонгука. — Я держу тебя, — шепчет Чонгук в шею Чимина, крепче обнимая за талию. — Я не дам тебе упасть. Не волнуйся. Чимин несмело улыбается ему, и Чонгук улыбается в ответ. Запомни каждую улыбку. Помнишь, у тебя была собственная звезда?В чашках кофе.
— Ну нафиг, не хочу заканчивать эту статью. Чонгук закатывает глаза. — Если не начнёшь сейчас, то не успеешь закончить. Чимин поднимает голову. — Слушай, мало кто может сопротивляться моему щенячьему взгляду. Как думаешь, если я… Чонгук поднимает бровь, и Чимин замолкает, утыкаясь носом в грудь Чонгука. — Угх… — Слезай с колен и за работу, — строго говорит Чонгук, отстраняя Чимина от себя. — Я сделаю тебе кофе. Чимин морщит нос, отрываясь от него. — Тогда, сделай столько, чтобы сил на всю ночь хватило. Забудь. Забудь, как глупо улыбался в эту чашку кофе. Попытайся забыть, как сфотографировал его, ведь тебе показалось, что дым клубится в форме сердечка. Забудь, что отправил это фото ему, а он забросал тебя всевозможными сердечками. Что есть силы, попытайся забыть.В дюймах,
— Ну и что за несчастное лицо? — спрашивает Чонгук. — Мед. осмотр, — бурчит Чимин. — И измерение роста. Опять. Я не подрос ни на сантиметр с прошлого года, — он зыркает на Чонгука. — И ты тут ещё. Шпала. Чонгук смеётся. — Мне нравится, что ты ниже. Тебя удобно обнимать. — Но мне нужно становиться на носочки, чтобы поцеловать тебя! — ноет Чимин. Смеёшься. Качаешь головой. Чувствуешь нежность, от которой сердце разрывается и дыхание перехватывает. Наклоняешься на три дюйма вниз, чтобы прижаться к его губам и вдохнуть вместо воздуха.И милях,
Чимин на экране дует губы, и Чонгук посмеивается. — Когда ты уже вернёоошься, я скучааааю. — Тише, через три дня, — Чонгук улыбается. — Когда мы вернёмся, я всех брошу и буду только с тобой. — Негодник, исчезни, — бурчит Чимин, но на его губах растягивается улыбка: Чонгук видит. — Возвращайся в целости? — Ага, скоро увидимся. — Не очень-то и скоро, — зевает Чимин. Чонгук смеётся и гладит изображение Чимина. Чимин игриво наклоняет голову к камере, чтобы дотронуться до пальцев Чонгука. — Я постараюсь вернуться как можно скорее.В смехе,
Попытайся вычеркнуть из памяти его смех. Это причиняет невыносимые страдания. Стисни зубы и смотри сон до конца.И невзгодах.
— Чонгук? — Чонгук хмурит брови. — Миссис Пак? — её голос дрожит, и она прерывисто дышит. — Чимин… Чимин в больнице. Отсчёт останавливается. Сердце останавливается. Попытайся выбросить из души этот момент, даже если он будет возвращатся дождливыми ночами.Пятьсот двадцать пять тысяч шестьсот минут.
Он не верующий, но всё равно молится. Пожалуйста, не забирай его, прошу. Он лучшее, что у меня было в жизни. — Чонгук, прошло несколько часов, — глухо говорит мама Чимина, кладя руку на его плечо. — Тебе стоит отдохнуть. — Нет! Я… я хочу остаться здесь. Она понуро кивает и оставляет его одного. Чонгук роняет голову меж колен и трясёт ею. Слова, мольбы, произнесённые вслух и нет, срываются с губ, сердца, души. Он лишь надеется, что кто-нибудь услышит. Кто угодно. Пожалуйста, прошу, ради всего святого, пожалуйста, не забирай его. Ты не обязан запоминать этот момент. Всё равно забыть не сможешь. Как бы ни метался по простыням годами позже, ты, так или иначе, будешь помнить. В операционной в нескольких шагах кое-кто тоже молится.В чём вы измеряете год жизни?
— Мистер Чон? Хирург снимает маску и опускает голову. — Мне жаль. Отсчёт останавливается. Проснись. Открой глаза.А как же…
Трава, на которую ступает Чонгук, росиста и свежа после недавно прошедшего дождя. — Привет, Чимин, — говорит Чонгук, опустившись на колени. Он, грустно улыбаясь, проводит рукой по надгробному камню. — Я принёс тебе цветы. Твои любимые. Он кладёт букет. А вместе с ним — маленькую бархатную коробочку с кольцом обета, что никогда не будет надето на палец, для которого было предназначено. Как бы сильно Чонгук не хотел этого. — С годовщиной, хён.Любовь?
Отсчёт начинается снова. А начинается ли?