Приятно

Дыхание учащается с каждым движением, а когда сильные руки сжимают его горло, воздуха и вовсе не хватает. Колени болезненно впиваются в скулы, верёвки натирают запястья, да и на шее наверняка останется большой некрасивый засос, часть которого будет выглядывать даже из-под высокого воротника. Пытка оканчивается в тот момент, когда Уилл, изливаясь в него горячей спермой, шепчет такое привычное: «Прости». Впервые это случается в рабочем кабинете, когда Ганнибал знакомит Уилла с новым приобретением для своей коллекции монет. В Аргентине, следуя настойчивому требованию Уилла, доктор Лектер прекращает врачебную практику, хоть и сохраняет слабость к элегантным — по словам Уилла, слишком вычурным — костюмам-тройкам. Мистер Линдеманн организует свой бизнес вокруг торговли антиквариатом, хотя берётся и за другие продажи. Мистер Гейман время от времени подшучивает над их немецким происхождением, но по работе помогает с удовольствием, ведь одному человеку никак не справиться со всеми клиентами одновременно. Осматривая новое коллекционное кресло, в котором мистер Линдеманн видит произведение искусства, мистер Гейман обычно выдает нечто вроде: «Йа-йа, дас ист фантастиш», за что мистер Линдеманн награждает его исполненным презрения взглядом. Коллекционирование — болезнь, и в какой-то момент Ганнибал обнаруживает, что монет в их доме больше, чем следовало бы, а контакты знакомых нумизматов занимают половину телефонной книги. Более того — он абсолютно не желает продавать приобретённые экземпляры, поэтому мелкие и крупные, щербатые и новенькие, просто редкие и исторически ценные монеты заполняют сначала рабочий кабинет, затем столовую, спальню, и в конечном итоге Уилл выказывает истинное удивление, отчего монеты не висят в уборной прямо над рулоном туалетной бумаги. И вот, когда Ганнибалу вздумалось поделиться с ним последним приобретением — крайне редкой итальянской монетой эпохи Возрождения, которых и в природе-то осталось не больше сотни, Уилл внезапно хватает его за запястье, закручивает руку за спину и валит на стол. — Я убивал с тобой Дракона, вытаскивал тебя из океана и сейчас развожу твои странные посылки по не менее странным покупателям, и всё ради того, чтобы выслушивать лекции о монетах? С этими словами пальцы Уилла тянутся к ширинке, затем — к члену, а после и вовсе оказываются в слишком узком и решительно не предназначенном для этого месте. Уилл, видимо, считает, что вполне себе предназначенном, за пальцами следует смазанный слюной член, и мистер Линдеманн уже не в состоянии сдерживать рвущиеся из него стоны. — Тсс, тсс! — утешает его Уилл и запихивает в рот выловленный из петлички ярко-бордовый носовой платок. — Что подумают о вас ваши клиенты, увидев уважаемого антиквара в таком необычном виде? А ещё тебе должно быть хоть немного стыдно перед монетами. Следующий раз происходит, когда Уилл безуспешно пытается поправить карниз в коридоре, поворачивая его в углу между стеной и потолком то одной, то другой стороной. Ганнибал ругается на него снизу, наблюдая за неудачными попытками пристроить требуемый элемент отделки, но упорно не желает забираться сам на лестницу и пачкать в извести нежный серо-голубой костюм из тончайшей шерсти, какую себе только можно позволить в этом далеко не прохладном климате. Уилл пробует и так, и этак, и в конечном итоге зачем-то отрезает ленту строительного скотча. Ганнибал понимает её настоящее предназначение, только когда лента оказывается приклеена от щеки до щеки, но глухим возражениям уже никто не внемлет. Костюм из нежно-голубой тончайшей шерсти в свою очередь оказывается на полу, а сам Ганнибал — по центру спальни, благо находится она недалеко от локации их ремонта, а на полу бы решительно не хотелось. Уилл выпрямляет его ноги и заклеивает щиколотки скотчем, а потом задирает их высоко вверх, чтобы закрепить их в таком положении, связав скотчем запястья на вытянутых вперед руках. Ганнибал и предположить не может, как он выглядит в такой позиции со стороны — руки и ноги связаны наверху, словно слепленный из теста хвостик хинкали, а задница целиком и полностью предоставлена манипуляциям Уилла. Он трёт её, мнёт ягодицы и легонько пошлёпывает по бокам, а Ганнибал даже не может возмущаться, потому что строительный скотч лишил его не только свободы передвижения, но и дара речи. На этот раз Уилл аккуратнее, то ли второй раз проникновение даётся гораздо проще, да и сам секс не кажется таким уж пугающим и чужеродным. Пусть развлекается Уилл, если ему действительно это нужно. Шлепки бёдер о бёдра кажутся такими пошлыми, но член всё равно встаёт, а яйца сжимаются в предчувствии удовольствия. Кончает Уилл быстро и легко, и, освободившись от мучительно-приятных фрикций, Ганнибал испытывает стыд, пытаясь удержать вытекающую из него сперму. Он чувствует себя использованной машиной для траха, и от этой мысли хочется отомстить Уиллу как-то подленько, но ещё сильнее хочется подрочить. Уилл срывает скотч быстро и грубо, вырывая заодно прилипшие к нему волоски. Оставляет только повязку на лице, а затем, укладывая Ганнибала на спину, вставляет три пальца в растраханную, истекающую спермой щель, взглядом кивая на набухший от крови член. И как бы ни считал Ганнибал, что ему следует смутиться или обидеться, он всё же полагает наиболее благоразумным выполнить требуемые указания. Они больше не занимаются сексом и даже не разговаривают о нём, но, вежливо флиртуя с покупателем-итальянцем, Ганнибал замечает на фоне недовольное личико Уилла и… продолжает мурлыкать ещё более нежно, а демонстрировать монеты — куда более настойчиво. Что уж поделать, если мистер Гейман — полный ноль в нумизматике, да ещё злится на его грамотные разъяснения. Кара настигает его вполне ожидаемо, ещё по дороге домой. — Что за «буду рад видеть вас в Вероне следующим летом, мистер Линдеманн»? — гневно парирует мистер Гейман, словно выплёвывая желчь крупными сгустками. — Соскучился по тому, как кормят в психиатрической клинике? Почему ты постоянно ведёшь себя словно нашкодивший ребёнок? Большего Ганнибалу и не требуется для осуществления своего коварного плана. Когда вечером Уилл возвращается в спальню, Ганнибал стоит обнажённым на коленях и игриво оглядывается через плечо. — Папочка недоволен моим поведением? Папочка желает меня наказать? Слова сказаны слишком лукаво и слишком с насмешкой, чтобы воспринимать их на полном серьёзе, но предложение секса должно быть для Уилла достаточно соблазнительным, чтобы он не мог противостоять искушению. В общем, задачей Ганнибала было поставить Уилла в патовую ситуацию, а уж как тот будет из неё выбираться — его проблемы. Уилл набрасывается на него не снимая одежды и грубо вбивает всем телом в кровать. В результате Ганнибал оказывается уложенным гармошкой — он сидит на сложенных коленях, вжимаясь между ними головой, а Уилл, взгромоздившись на его спину, сдавливает по бокам его тело ногами и лупит ладонями, куда только может достать. — Ты делаешь всё специально, да? — интересуется он в перерывах между ударами, хотя зачем задавать вопрос, когда заранее знаешь ответ. — Ах ты, неудавшаяся жертва педофила. Уилл со всей силы шлёпает его руками по ягодицам, а ведь, по правде говоря, мог бы уже и подыграть. Конечно, Уилл всегда просит прощения после своих актов насилия, показывая этим, что они не настоящие, но мог бы уже и не просить, если честно, то есть — ой — не лупить что есть мочи. Тем более что грубая ткань джинсов поверх натянутой кожи и так причиняет Ганнибалу достаточно неудобств. Все мысли аннулируются, когда Уилл входит в него сразу двумя, а потом, не позволяя ему разогнуться из состояния куколки, имеет его на полную, сам только приспустив штаны. Что ж, вопреки собственным словам, Уилл его всё-таки наказал. Оргазм ещё проходит мучительными спазмами по телу Ганнибала, когда Уилл переворачивает его на спину, раздвигает ноги и приказывает мастурбировать снова. Это уже куда больше похоже на наказание, ведь только что исторгшийся спермой член не желает подниматься по первому требованию хозяина. Но Уилл стоит над ним, между его раздвинутыми ногами, и ровными, плавными движениями ласкает свой поднимающийся агрегат. Они смотрят друг другу в глаза, не говоря ни слова, но даже это действует на Ганнибала возбуждающе, и уже скоро его сперма смешивается со спермой Уилла на его животе. Откровенно сказать, сформировавшийся в процессе обильных ужинов животик никак уж не тянет на икону гей-секса, но главное, что у Уилла на него стоит, и хочет он его снова и снова. Ганнибал ведёт пальцем по измазанному спермой животу, а затем показательно театрально слизывает тянущуюся ниточкой белесую жидкость. Уилл смеётся, поднимаясь с кровати, а затем возвращается со свёртком кухонных полотенец. Всё бы ничего, но каждый раз Уилл выдумывает для Ганнибала новую, куда более изощрённую позу, чем предыдущая, и каждый раз невинно просит за это прощения. Точнее, просит прощения он прямо во время оргазма, будто без ощущения, что он причиняет Ганнибалу видимый вред, кончить у него попросту не получится. Иногда Ганнибал косячит по-крупному, чаще — делает мелкие гадости, например, случайно забывает посолить и так ненавидимый Уиллом куриный суп или же не менее случайно отдаёт его любимую протёртую на локтях рубашку в фонд помощи местным бездомным. На этот раз всё тоже начинается с мелочи, но Уилл томит его ожиданием несколько дней, что само по себе уже является достаточным наказанием, раз даже Ганнибал и сам успевает позабыть, за что его до́лжно наказывать. А вот процесс Ганнибалу более чем нравится, ведь дождался он вариации одной из своих любимых поз — руки привязаны к спинке кровати, а ноги по-офицерски заброшены на плечи Уилла. Когда же Уилл прижимается к нему, чтобы впиться зубами в чувствительную шею, Ганнибал выгибается в такой позе, какую прежде, до этого момента, и не счёл бы возможной во время секса. Тем не менее, ему по душе такая непривычная для его возраста гимнастика. Особенно когда Уилл делает круговые движения тазом, наполняя его глубже и глубже, так что Ганнибал в очередной раз поражается, как это он и не думал ранее, что именно этой частью своего тела способен получать настолько бесстыжее наслаждение. Растирая исстрадавшиеся запястья и рассматривая в зеркале укус, который завтра придётся маскировать тональным кремом, Ганнибал не выдерживает и даёт волю своему природному любопытству. — Почему ты каждый раз просишь у меня прощения? Неужели ты всё ещё склонен переживать относительно того, что мне это действо не нравится? — Я делаю это ради своего наслаждения, — чересчур искренне сознаётся Уилл. — И моя эмпатия, проецируя твоё положение на себя, полагает, что тебе скорее неприятно, чем приятно. Но ты слишком влюблён в меня, чтобы высказать это вслух. «Я желал быть увиденным тобой, Уилл, — чуть не произносит Ганнибал в порыве удивления. — Но и предположить не мог, что тебе так понравится смотреть на меня во всех позах и их вариациях». В результате он попросту молча кивает в ответ. — Хотел проверить свою эмпатию в действии, Уилл? — насмешничает Ганнибал, когда его жертва привязана к кровати в той же позе, в которой пару дней назад был связан он сам. На лице Уилла отражается не то чтобы недовольство… скорее, обречённая попытка смириться со своей новой ролью. Он и предположить не может, что именно будет делать Ганнибал. Расслабляется Уилл только когда насильник берёт его член в рот и начинает ласкать языком. Это сложно назвать минетом в традиционном понимании слова, ведь Ганнибал не сосёт, а скорее дразнится кончиком языка, проводит губами по чувствительной головке, аккуратно, но болезненно цепляет зубами тонкую кожу. Эти движения имеют единственную цель — показать, кто здесь хозяин. Минут через двадцать его член изранен настолько, что даже от простых ласк языком Уилл вздрагивает, мучительно жмуря глаза. Он не высказывает ни ноты протеста, ни единого возражения, только терпеливо постанывает и извивается под своим мучителем. Когда Ганнибал садится сверху на его сдвинутые бёдра и обхватывает рукой оба их члена одновременно, Уилл кричит и прогибается на сжимающих его запястья верёвках. Ничего, пусть пострадает, чтобы не одному Ганнибалу приходилось мучиться с тем, как скрыть следы на своём теле. Еще одна обильная порция слюны — и Ганнибал опускается на его член сверху, плотно сжимая анусом чувствительную головку. Уилл даже не пытается сдерживаться — он просто выдыхает свои стоны, выкрикивает их в потолок, позволяет им сорваться с губ и наполнить обставленную антикварными безделушками комнату. Ганнибал приподнимается и насаживается вновь, иногда позволяет Уиллу покинуть его тело полностью, чтобы обхватить его снова плотными мышцами. Тело к телу, они трахаются как животные, и Ганнибалу кажется естественным пытаться расцарапать кожу Уилла своими аккуратными, наманикюренными ногтями. Он по-кошачьи перебирает пальцами, упёршись в его грудь, а потом отклоняется назад, до криков сжимая чувствительные мышцы на бёдрах Уилла. — Я хочу, чтобы ты услышал меня, — произносит Ганнибал содрогающимся от близости оргазма голосом, и Уилл отвечает ему таким же опьянённым похотью и физической болью взглядом. — Я делаю это с тобой ради собственного наслаждения, и я никогда даже не подумаю перед тобой извиняться. От произнесённых слов, от подрагиваний наполняющего его задницу члена, от томно-удивлённого взгляда Уилла Ганнибал кончает, и сладость наполняет все мышцы его тела, а сперма стекает с члена и расползается по животу стонущего под ним Уилла. Он сжимает его бока коленями, а член — пульсирующими после оргазма мышцами. — Мне приятно, — произносит Ганнибал, всё ещё наслаждаясь остаточными судорогами и пульсирующей болью в висках. — Каждый раз мне невыносимо приятно с тобой, Уилл.