Лондон, научи нас жить

Трещина в груди все разрасталась, сжирало внутри одиночество, открывался мир холодного Лондонского ветра и туманных туч на небе. Мирон ненавидит это место всей своей потрепанной душонкой. И каждый раз приезжает сюда, берет горячий кофе, обжигая об него пальцы, овсяное печенье с кунжутом, улыбается самому себе в витрине магазина. В этом нет никакого тайного смысла, эта улыбка скорее всего несет за собой фразу:« ты опять не там, где хочешь быть». Сердце находится в спокойной стадии, даже, кажется, дышится легко. Но Мирон, почему-то, кашляет, как плешивый пес выпуская из себя мерзкие звуки. Видит пару британских девочек, в коротких юбках и милых шляпках, такие милые, еби не хочу, но он всего лишь отводит взгляд, не давая им и малейших шансов. Заскакивает в любимый книжный магазин, где пахнет медом и свежими листами бумаги. В Лондоне хочется чувствовать себя собой. С своими тараканами в голове, которых приглушить можно лишь на время, а так, сука, пищу нужно давать. Они же живые. Мирон берет какую-ту книгу с нелепой обложкой и кладет её в сумку. Кажется, дождь скоро начнется, поэтому парень натягивает капюшон и вставляет в уши наушники. И самый парадокс в том, что он ничего не слушает. Тупая малолетская херня: мол, так тебя никто трогать не будет. Скучает по Питеру находясь в таком же сером Лондоне. Но тут все не так, тут все — не те. Когда капли оказываются на куртке, Мирон пытается быстрее добраться до отеля. Лучший отель, прекрасное обслуживание, да каждый третий готов обслужить на высшем уровне, когда деньги-то есть. А комната и правда приятная, Мирон оказывается каким-то серым пятном среди пурпурных занавесок и обоев оттенка сахарной ваты. Серьезно надеется найти здесь хотя бы каплю вдохновения, зацепиться за что-то другое, и схватить, пока оно будет в руках. Люди ждут. Люди, сука, надеются. Когда ты завышаешь планку, каждое твое действие воспринимают в штыки. Особенно после провала. Чай в руке остыл, да и хрен с ним, Мирон делает большой глоток, утоляя жажду и убирает цветной стаканчик куда-то в строну. Надо взять ноутбук, начать работать, почитать и снова переходить к текстам. Но Фёдоров словно в клетке с самим собой. Бесится. Скалится. Был же смысл уезжать в Лондон и находить что-то новое в глупых серых и одинаковых улочках. В милых улыбочках девочек, и в книжном магазине, кажется, тоже был особый смысл. Куда это все пропало? Бежать от города, в котором тебя каждая собака знает, и приезжать туда, где ты можешь спокойно выдохнуть. Но не выдыхается, а только застревает между глоткой. Одиночество, подобно ледяной океанской волне, накрывает сразу, разве кто-то умеет предупреждать? Мирон держится. Не думает даже о том, о чем нельзя думать. Попадать в капкан со своим же мозгом интересная штука, вот попробуйте. Ему так хочется к Славе, что скулы от досады сводит. Невозможно. Это не приведет к чему-то правильному. Мирон только падает на кровать, нахуя он вообще пошел на этот батл? Сердце теперь как сука скулит. Просит продолжения. А его и не будет уже никогда, слышишь? Не будет. Мирон действительно поехал головой, если сам с собой разговаривает в пустой квартире. Трудно дышать сквозь пульс, который отдается тряской всего тела. Знаете, что там Слава? Со всеми там Слава. С каждым потусит, повеселится, он же такой. Он же так умеет. Губы задрожали по уголкам, это же не ревность? Мирону так хочется надеяться, что это не это ебанное чувство. Глаза закрываются, Мирон ловит их руками, подушками пальцем нажимая еще сильнее. Он справится с этой влюбленностью. Он со всем всегда справлялся. Темнота успокаивает, подобно колыбельной, отдавая расслаблением в каждую клеточку тела. Телефон тихо гудит где-то в брошенной сумке. Мирону похуй, какой долбоеб решит звонить или написать? Хотя, мало кто знает, что он сейчас в Британии. Приходится встать, убедиться, что уже потемнело и получить удовлетворение от ночного города за окном. Даже если Питер роднее. Это звонок из России, и абонент наверняка проебет кучу денег, когда Федоров возьмет трубку, ну, а вообще, мало ли что там случилось? Мирон подносит к уху телефон, шум сплошной и через него слышится тихое и мягкое: — Привет. Сердце делает сальто, а руки дрожат, как у малолетней педовки перед свиданием с принцем мечты. Он плюхается на кресло, старается сделать вид как можно более невозмутимым. Подумаешь, Слава все равно его не видит, но Мирону кажется, что тот сученок все чувствует. — Сейчас все деньги сожрет. Говорит сухо, незаинтересованно, будто сам не мечтал о таком ночном звонке от того, кто какого-то хуя снится по ночам. Снится в Питере, когда парень переворачивается в кровати, и шипит, вспоминая, кто к нему снова приходил. Слава был такой грубый, дикий, словно зверь, которого по случайности выпустили из клетки. До безобразия красивый. Мирону, может, было даже и страшно. Снится даже тут, в Лондоне. Только уже каким-то нежным, мягким, но все с таким же звериным оскалом. Смеяться так приятно, что в живот будто впускают рой бабочек, и это странно для Мирона. Так странно, что хочется еще. — Да я переживу как-то, — и хмыкает в трубку. — Ты спал? — тихий вопрос, и снова маленький смешок, будто Слава сам боится этого диалога. Понимает, что это смехотворно. Что любой бы на смех поднял. — Не могу уснуть, — признается Мирон и встает с кресла, невозможно находиться в сидячем положении, когда на том проводе живой Карелин. С мыслями в голове, с движениями, с прелестными голубыми глазами. — Та же хуйня. Мирон улыбается. Они вдвоем не могут уснуть, находясь в разных странах. — У тебя же уже где-то два часа ночи? — А у тебя двенадцать. Мирон бы поклялся, что душу отдал, чтобы оказаться там же, где и Слава. Лечь на его острые коленки, и впасть в сон. Но расстояние. Да что там, блять. Дело даже не в нем. — Зачем позвонил? — Федоров подходит к окну, открывая его и запуская внутрь прохладный воздух, но он сам будто горит каждой клеточкой своего тела. Слава на том конце провода выдыхает скопившийся воздух вперемешку с дешевым пойлом. Потому что хотел? Звучит слишком сладко, но правдоподобно. — Да так бля, — запинается, снова сдерживает смешок, — Когда в Питер-то? — Слава чешет затылок, вырубает свет в комнате, и чувствует себя в своей квартире потерянным, словно щенок. — Думаю потом сразу в Москву, — признается парень, и слышит дыхание Славы, такое размеренное и плавное, что трещина внутри потихоньку срастается. — Занятой парень, — через пару секунд говорит Карелин, и прикусывает губу, чтобы не дай Бог не сболтнуть лишнего. И Мирон не успевает ответить, как слышит, что к Славе кто-то приходит. Открывание двери, звуки обуви по линолеуму. Такое ни с чем не спутаешь и не успокоишь себя тем, что это телевизор. Да подумаешь. Ничего такого не случилось, это нормально же, что кто-то к нему приходит, что у кого-то есть ключи от его квартиры. Нормально, блять. Тогда почему внутри творится невъебическая хуйня, которая бьет каждый орган хлыстом? — Ты тоже. — Что тоже? — Занят, — выдыхает Мирон, и упрекает себя в голове за то, что он такой вот еблан. — Послушай… — пытается Слава, но в уши врезается голос девушки и как-то все становится понятным. Все теперь на своих местах.  — Я бы все отдал ради тебя, слышишь? — торопливо шепчет парень, от чего кожа Мирона покрывается мурашками. Какие красивые слова. Прекрасные уловки. Мирон только улыбается куда-то в пустоту, сбрасывая вызов. Лондон никогда не научит тебя жизни.