«Вампир-убийца появился в городе совсем недавно, но успел запугать уже половину страны.» «Настоящий кровопийца или чокнутый фанат мифических существ?» «Обнаружено три обескровленных тела. Кто станет четвертой жертвой кровавого маньяка?»
Кит устало трет виски и закрывает вкладку с новостями. Никакой он не фанат мифических существ, и уж тем более не настоящий вампир. Какой нормальный человек вообще будет пить кровь? Это ведь мерзко. При одной мысли об этом на языке появляется приторный металлический вкус красной жидкости. Парень хмурится от этого еще больше. Мерзко, повторяет он еще раз про себя, а после откидывается на спинку стула, упираясь пустым взглядом в потолок; рука рефлекторно начинает клацать ручкой. Клац. Кит, в принципе, убивать-то не хотел никого, потому что, ну, жизнь это важно, ему так в школе говорили. В католической школе вообще много чего говорили, усмехается Когане. Например то, что нужно уметь прощать и отпускать; любить только женщин, если ты мужчина, и только мужчин, если ты женщина; не бить слабых; нести добро. И что людей убивать нельзя тоже говорили. Клац. Но Кит не верит ни единому слову из той проклятой школы, потому что слабых вокруг него не просто били, их унижали и растаптывали в пыль, а сам он, прости господи, женщин любить, как положено, не умеет. Так что, раз он и так в аду гореть должен, то почему бы и не убить пару тройку человек? От них мировой замысел ни на йоту не сдвинется с намеченного пути. Кит знает это наверняка. Кит повидал не одну смерть, прежде чем понять, что боженька срать хотел на то, как важны они были самому Киту. Клац. Клац. Клац. Кит убивать не хотел, если честно, но портреты мертвецов на холсте всегда у него получались лучше, чем живые люди, эмоциональные и надоедливо-громкие. Они все лучились энергией и их лица были полны красок, которые Кит изображать на холсте ненавидел: омерзительно яркие, светлые и слишком теплые. Мертвецов же можно было окружить пастельными оттенками, придать им подходящую позу, выражение, и вырисовывать на холсте сотни тысяч аккуратных линий, не заботясь о времени. Потому что мертвые — самые вежливые клиенты в мире творчества. Клац. Кит откладывает ручку, устало вздыхая. Из трех последних картин удачно продалась лишь первая, вторая еле как была отдана через знакомого, а для третьей и вовсе пока не нашлось покупателя. «Слишком много… красного, Вам стоит добавить красок». Критик была добра, но покупать отказалась. В отличие от всё той же первой картины, которую готова была оторвать чуть ли не с руками, хотя та тоже была без капли не_красного. Но Кит, в принципе, не особенно удивлен, потому что девушка, которую он рисовал, была прекраснее всех живых и мертвых, и избавляться от её тела было так мучительно больно и неприятно, что Кит до последнего не хотел делать это, желая оставить её подле себя, чтобы любоваться любоваться любоваться. Аллура была прекрасна. И в памяти Кита она останется самым светлым пятном. Светло-красным, как чистая и непорочная кровь ангелов. Как то, во что однажды Кит влюбился на уроках религии. Кажется, именно так и появилась его любовь к искусству: влюбленный в ангелов преподаватель рассказывал с чувством и неподдельной любовью каждую историю. Он практически трясущимися руками оглаживал крылья мраморной статуэтки молодого ангела с закрытыми глазами и повернутой в сторону головой. Кит помнил его любовь, которую, будучи слишком впечатлительным ребенком, перенял полностью. Аллура была его ангелом. Его непорочной, чистой, любовью. Они познакомились на выставке цветов. Молодая девушка с нежной, словно весеннее солнце, улыбкой первая протянула ему руку для знакомства, и Кит вежливо коснулся губами смуглой кожи ладони. А после они были далеко за пределами выставки, касаясь друг друга так трепетно и любовно, что по коже проходят разряды тока и кровь в венах пузырится, бежит бурным потоком по организму близко-близко к верхнему слою эпидермиса, игнорируя анатомию, готовая прорваться наружу из-за бешеного давления. Кит помнит блеск её глаз, запах, дрожащие губы и каждую синеватую трубочку вен. Кит помнит, потому что целовал каждый сантиметр её тела, выцеловывая его так любовно и так трепетно, словно действительно держал в руках не человека, а прекрасного неземного ангела с восхитительными переливающимися в лунном свете серебром нитями волос. Они ходили на две сотни свиданий, и еще столько же раз путались в шелковых простынях на постели Аллуры. Они дышали акварелью и странной смесью французских духов с запахом свежесрезанных цветов. Они пачкались в масляных красках, дурачась во время рисования, и сыпали друг на друга ворох разномастных лепестков, ломая композиции. Были только они и никаких Кита с Аллурой. Им думалось, что существовать они могут только вместе, полностью заменяя друг другу весь мир. Кит был влюблен без памяти, забывая о тысячах согрешений. И надежда на то, что в руках его — самый настоящий ангел, цвела в нем хмелем, оплетая каждую стеночку организма, прорастая из семени в сердце и заполняя зелеными лепестками вены-артерии. И любовь его была так сильна, что изначальная цель почти забылась, если бы не скорый отъезд Аллуры в другую страну. В ту ночь Кит не мог дышать, чувствуя как грубеют внутри него и гниют стебли хмеля, заполняя весь организм не весенне-зелеными красками, а серо-коричневыми, грязными ручейками гноя погибающей любви. Его цель, его чертова идея, Аллура так далеко откинула её, что теперь совершить нечто подобное казалось настоящим грехом. И если бы она не уезжала, если бы осталась с ним навсегда, все было бы в разы проще. Он бы окончательно простился со своим грехом и следовал бы чертовым божьим советам. Любил бы её чисто и неподдельно, как Адам любил Еву. Но Аллура жила своей жизнью, а не его идеями. И этим она подрезала его чувствам крылья у основания, больно роняя их о пол с седьмого неба. Когда она целует его в висок на прощание, Кит не может, не смеет, отпускать нежную ладонь с аккуратными пальцами, сжимая сильнее, почти до боли, и тянет за собой вглубь квартиры. Он все продумал, умный мальчик. Никто не знает о его существовании, никто не знает, что она сейчас не в аэропорту, а в его квартире. Никто никогда не узнает о том, где закончилась её сладкая жизнь, полная мечтаний. Кит был готов ко всему: к сопротивлению и к слезам, к крикам и мольбам, к стонам боли и дальнейшей тишине. Он целует её обескровленные губы и касается еще горячего языка собственным, прощаясь с теплом тела его любимой и обожаемой Аллуры. Она лежит на его постели, как и всегда лежала по утрам: расслабленной, умиротворенной и счастливой. Кит знает, что её мертвое лицо выражает счастье, потому что сам дорисовывает ей улыбку испачканными в крови пальцами. В тот день он сходит с ума, прощаясь со здравым рассудком, когда первая картина, полная его чувств и крови его непорочного ангела, оказывается законченной. Безумная эйфория кружит голову, когда Кит с упоением проводит по высохшей крови на холсте. Светло-красные линии — округлые изгибы её голого тела в окружении темно-красных мазков роз. Она прекрасна в любом виде: живая, мертвая, нарисованная. Но Кит чувствует, как внутри него разгорается пожар, стоит пальцу почувствовать шероховатость поверхности холста. Внутри все горит огнем, а взгляд безумно блестит, и руки дрожат так сильно, что Кит валится на постель рядом с телом Аллуры, ломая композицию для завершенной картины. Аллура прекрасна. Она вожделенна. И Кит целует холодную кожу, гладит острое плечо, смотрит и не может насмотреться в мертвые, потерявшие живой блеск, глаза, упиваясь своим безумием и возбужденным до предела, до покалывания в кончиках пальцев состоянием. Осознание произошедшего в полной мере наваливается на его разум лишь тогда, когда картина продается за приличную сумму денег, а сам Кит начинает ощущать неприятный запах пришедшей в гости смерти. Его трясет от ужаса и напавшей истерики, когда на второй половине двуспальной кровати прекрасное тело покрывается совершенно не прекрасными признаками смерти. Еще едва ощутимый запах разложения пробивается в нос и вызывает слезы. Кит ненавидит себя. Ненавидит каждый уголок этой квартиры. Ненавидит кровать, на которой лежит тело Аллуры. И ненавидит баночку с подсохшей кровью на тумбочке рядом. Девичья грудь не вздымается при вдохе и не опускается при выдохе, её ресницы не дрожат при движении век, а синие трубочки вен вот-вот прорвут тонкую, потерявшую свой цвет кожу. Кит кричит, сжимая волосы на голове до боли, и поджимает под себя колени, стараясь не касаться и не видеть того, что лежит на другой половине его кровати. Тело, которое он боготворил, мертво, а сам он — чудовище, посмевшее покуситься на святое. Вся ночь проходит для него, будто в бреду. Ему дурно, жарко и воздух кажется вязким киселем, которым невозможно дышать. Киту чудится, будто лежащий рядом труп улыбается обескровленными губами и тянется к нему ледяными руками. И шепчет шепчет шепчет. И шепот этот полон ненависти, яда, прогнившей желчи. Кит ненавидит себя от этого только больше, забиваясь под одеяло, как маленький ребенок, плача и сжимаясь в комок. Он знает, что это все эфемерно, что ничего не происходит, но все внутри него дрожит от страха и боли, ведь разум отчетливо понимает, кто стал причиной всему этому кошмару. Его Аллура, его любимая Аллура мертва, а виноват в её смерти только он. И ядовитый шепот в голове перебивает единственная здравая мысль. Он спрячет её труп, вымоет каждый уголок квартиры и забудет этот день, как страшный сон. А для дальнейших творений он будет брать людей, с которыми его ничто и никто не связывает. Потому что Кит сойдет с ума окончательно, если еще один дорогой сердцу человек умрет от его руки. Кит умный мальчик, поэтому еще два убийства проходят без подозрений, обязательно бы павших на него. Баночки крови скапливаются в холодильнике с подписью имен его жертв. Холсты покрыты грязной, засохшей и воняющей металлом красной жижей. Его картины теряют ценность и красоту, когда Когане не чувствует к этим людям ничего, кроме жалости. И он понимает это так отчетливо, что в уме зреет план нового знакомства и новой картины, которая должна будет стать венцом его творений. И Кит обещает себе, что сумеет вовремя остановиться, что застынет перед точкой невозврата. Но когда в его жизни появляется Лэнс МакКлейн, у Когане сносит крышу. Новый знакомый так похож на Аллуру, что Киту сложно дышать и сердце снова сковывает страх. Но пока мозг кричит о том, что нужно бежать, тело не двигается ни на миллиметр, а губы кривятся в кокетливой ответной улыбке. Они шутят весь вечер в баре, а после целуются взахлеб в кабинке туалета, громко дыша друг другу в губы и трогая так развратно, что Кит вышвыривает мысли о сходстве с Аллурой. Лэнс другой. Лэнс особенный по-своему. Его кожа темнее, а глаза куда прекраснее, когда в их насыщенной синеве плещется возбуждение. Пальцы у Лэнса длиннее, чем у Кита, и когда они внутри него на полную длину, парню на самом деле нечем дышать. Мягкие каштановые волосы совершенно не похожи на ангельское серебро Аллуры, но от них так чудесно пахнет лаймом, что Кит готов задыхаться без этого запаха. Худое, даже несколько костлявое тело не может идти в сравнение с округлыми женскими формами, но выпирающие ключицы сводят с ума натянутой на них кожей. И Кит забывается, когда лишает Лэнса одежды. Они занимаются крышесносным, диким сексом пару раз в неделю, остальное время просиживая на диване в обнимку, поедая мороженное из одного стаканчика и целуясь по-эскимосски. С Лэнсом легко и комфортно, потому что он не расспрашивает о прошлом, не лезет, куда не нужно. Он просто лежит рядом и ластится, как домашний кот. — Погладь меня, Кит~ И Кит гладит растрепанные пряди, касаясь кончиками пальцев загривка, переходит на шею, плечи, спускается к груди, пока Лэнс тихо не шикает на него, легонько стукая по руке. У них сегодня целый месяц вместе. У них сегодня — сплошная нежность и трепетность. Кит на это лишь снисходительно улыбается, резко притягивая парня к себе и обнимая его так сильно, как только можно. Потому что в груди чувства переполняют, ломая ребра и заставляя кровь вновь бурлить, пениться и раздуваться пузырями, вскипая. Киту с Лэнсом хочется срастись, стать чертовым единым целым из-за распустившегося плюща любви, поглощающего его изнутри, едва не поедающего заживо. Кит кричит об этом, обхватывая чужую талию и впиваясь зубами в плечи. И ему кричат в ответ, сжимая в горячих и жарких объятиях, в которых так сильно пахнет потом, лаймом и свежей травой. Плющ давит все плохое внутри Кита, прикрывая маленькими зелеными листочками реки гнили, вызывает желание холить его и лелеять, поливать изо дня в день и удобрять каждую секунду. И когда плющ пускает стебли по артериям до кончиков пальцев, точка невозврата оказывается давно пройденной. Но сотни-тысячи поцелуев за ухом, миллионы мокрых дорожек на шее и миллиарды точек соприкосновения теплых рук с бледным телом не дают заметить лишние шаги. Кит снова захлебывается в любви, касаясь спящего рядом тела любовно и трепетно, с невыносимой нежностью водя носом по щеке, и теряясь в собственном мире. Ведь их больше не существует по отдельности, их миры сплетены насыщенно-зеленым плющом, а собственное лицо Кит с упоением рассматривает в чужой небесной лазури. Глаза Лэнса такие прекрасные, что сравнение с ангельскими приходит в голову само собой, не желая больше выбираться из паутины мыслей. И где-то на периферии сознания что-то испуганно дергается, но Кит не обращает на это внимание, полностью поглощенный поглаживанием чужой, ангельской, щеки. Его ангел сейчас лежит подле него, доверчиво жмурится и подставляет шею с мерно бьющимся пульсом. Сладкая кровь растекается по его прекрасному телу, и Кит прижимает к себе Лэнса чуть ближе, шепча ему на ухо, как красив будет его портрет с дорисованными ангельскими крыльями. Наивный парень тихо смеется, прижимаясь в ответ, пока на бледных губах Кита против воли расцветает кровожадная улыбка. Его цель не забыта. Чаша любви переполнена и готова расплескать содержимое. Связь сильнее, чем с Аллурой, вот чего он добивался. Кит дожидается, когда Лэнс проваливается в сон, а после целует напоследок, вязко и нежно, поглаживая чужие губы. Последний хриплый вздох звучит, словно прекрасная мелодия, аккорд мелодичной арфы в руках купидона. И Кит стонет от удовольствия, чувствуя вязкую жидкость на своих пальцах. Он судорожно вдыхает металл чужой крови, сливая её в емкость, и режет собственные пальцы, перемешивая их внутренние миры кистью. Мертвое лицо Лэнса приобретает непривычную бледность, некогда яркие губы теряют свой цвет и в голубых глазах потухший живой огонь. Но глаза Лэнса настолько прекрасны, что после смерти Кит видит в них то, что так желал увидеть всю свою жизнь. Тот блеск, которого нет ни у одного живого человека на земле — блеск мертвых глаз; тлеющие угольки некогда пылающего и необузданного костра. Кит не может бороться со своим желанием раскрыть собственными пальцами чужие веки шире. Вся квартира пропахла кровью и лаймовым запахом шампуня Лэнса, придавая безумию Кита все больше красок. Его глаза закатывались, словно бы от дозы сильных наркотиков, но Кит знал, что так действует запах крови ангела: сводит с ума, заставляет пройти все стадии смерти, пока твое тело пышет жизнью. И рука самовольно режет вену ножом, оставляя глубокую царапину на кисти, разрывая синие трубочки. Кит отшвыривает кисточку подальше, вымазывая руки в собственной крови и вырисовывая поля цветов вокруг чужого лица на холсте. Сотни маленьких незабудок с пустыми листами окружают исчезающую в них шею, а гроздья белых гортензий путаются в тонких штрихах-прядках и целуют щеки. Кит судорожно дышит, теряя ориентиры в пространстве, и выхватывает со стола ярко-голубую краску, нежно нанося её свежей кистью на лепестки. Каждый цветок — отдельное творение, и их запах чуется на периферии сознания, когда легкие мазки оживляют радужку нарисованных глаз. Кровавые контуры лепестков будто наполняются жизнью, когда небесно-голубая краска ложится в пустых серединках набросков, воскрешая картину, оживляя её всю. И когда Кит наносит последние штрихи на будто живые глаза, сознание мутнеет, дышать становится тяжелее, а руку в месте разреза жжет огнем. Мертвое тело на кровати, кажется, шевелится, поднимается и тихо шагает к Когане. Он чувствует холодное дыхание в районе шеи, острые пальцы на талии и позволяет себе вдохнуть поглубже запах лайма напоследок, прежде чем вместе с Лэнсом сделать пару шагов назад, осматривая творение его рук. — Эти глаза так прекрасны, Кит. И Кит, не в силах говорить, кивает, приковывая взгляд к нарисованным глазам. В них плещется живой огонь и кажется, что портрет вот-вот моргнет. Но он не моргает. И никогда не сделает ничего подобного. Ведь Кит… — Ты убил меня, Кит, — шепчет кто-то в шею, целуя сухими губами. — Ты уничтожил меня, Кит, — по его груди пробегаются острые ноготки, щекоча чувствительную кожу. — Мы так похожи… Ты поэтому выбрал меня? — У тебя, кажется, есть типаж, Кит. Аллура перед его лицом смеется тихо и прижимается голой грудью к его торсу, касаясь маленькими ладошками бедер. И Кит не знает, что происходит. Ему страшно и он не может сдвинуться с места, в глазах плывет; он, кажется, потерял слишком много крови. — Ты такой теплый, Кит. Такой живой. Лэнс гладит его плечи и шею, целуя лопатки, прижавшись к его спине. От этого Киту только страшнее, он чувствует ненормальную дрожь и холод, охватывающий его тело постепенно, в местах касаний двух пар рук. Они будто издеваются над ним, что-то шепчут, трогают и гладят, сводят с ума снова и снова. Киту хочется кричать или забраться под одеяло, как в детстве, лишь бы лишиться этого кошмара наяву. Рот открывается беззвучно, а гланды будто увеличиваются в размерах, сталкиваясь друг с другом и перекрывая поток воздуха в легкие. Кит хрипит, пытается кашлять или дернуть головой, чтобы освободиться от чужих пальцев в волосах. Но не может. Его тело лишь медленно оседает на пол, подле холста, опускаясь плавно, ведомое чужими руками. Кит чувствует горячую влагу на собственных щеках, когда Аллура впивается в его шею зубами, сжимая их до боли и крови, а Лэнс сильно сдавливает челюсть длинными пальцами. И смотрит на него сверху вниз, прожигая синими-синими глазами, уничтожая буквально. — Ты нужен нам, Кит. Нужен там. И Кит закрывает глаза, сдаваясь этой сладкой боли и вцепившемуся голодным волком в его разум страху. Он совершил ошибки, за которые должен ответить. Рука безвольно падает на пол и пальцы выпускают испачканную синим кисточку.«Кровавый маньяк найден мертвым. Полиция не знает обстоятельств, но, вероятнее всего, он умер от потери крови, в бреду прижимая к себе тело недавно пропавшего Лэнса МакКлейна.» «Последнее творение кровавого маньяка оценивается критиками в миллионы долларов. Мог бы кто-нибудь подумать, что убийцы способны творить такие шедевры?» «История, пугающая страну, завершилась печальным концом. Выражаем огромные сожаления близким и родственникам погибших.»