Эксперимент

Эта дурацкая "жизнь". В ней нет тепла, только холод и безликое существование. Наши сердца не бьются, кровь не бежит по венам, а в голове лишь изредка проскакивают искорки воспоминания, как салют, разрываясь мириадами искр, быстро потухающих в темноте. Мы не чувствуем вкуса. Мы не видим смысла думать о будущем и смотреть вперед или назад. Мы живем лишь сегодняшним днем, думая только о том, что бы насытить зверский голод, разливающийся по всему телу. Нам, зомби, что уже неизвестно сколько лет десятилетий бродят по руинам когда-то, возможно, нашего города, убитого болезнями и войнами, ничего не нужно – ни видеть эту красоту, ни чувствовать приятные, едва раздражающие нос запахи – ведь у некоторых уже и носа-то нет. Я даже недавно смотрелся в огромное зеркало, что есть у нас дома, в аэропорту, где мы проживаем сотнями. Я вполне хорош собой. Нет, не могу сказать, красив я или уродлив, но по сравнению с другими, я не выгляжу разложившимся ходячим трупом. Будто бы просто сделали неудачный грим для школьного бала –маскарада. Я хожу по этому огромному зданию, за окнами которого стоят мертвые самолеты, как неприкаянный. Тереблю карман красной толстовки или синих джинс, еле волочу ноги в уже потрепанных белых кроссовках, мычу и лишь изредка бросаю одно-два слова, что даются мне с огромным трудом. Делать тут и правда нечего, разве только что просто кататься туда-сюда на эскалаторе, да смотреть на окружавших меня собратьев. Наверное, быть мертвым все же круто. Да мы трупы, от нас воняет разложением – пусть мы этого не чувствуем, но знаем. Да нам не надо думать о каких-то чувствах, теребить воспоминания, ворошить прошлое, которое уже почти полностью стерлось из наших, вероятнее всего, стухших мозгов, нам не надо ходить к парикмахеру и мастеру маникюра, ведь все процессы организма остановились с нашим сердцем. И, тем не менее, мне постоянно чего-то не хватает. Не хватает какого-то тепла. М, мой друг, с которым мы иногда мычим, будто бы пытаясь поговорить, иногда высказывает мне, что я «ду…рак» и «извар…ще…нец». Сложно это, однако, для произношения, но мы с ним тут, пожалуй, самые разговорчивые. Мой голод… он странный. Порой хочется просто воткнуть себе в голову арматуру, что бы больше не идти на поводу этих глупых желаний, полакомиться свежей кровью и плотью, чужими мозгами, что выкидывают нас из этой отвратительной реальности и переносят в воспоминания наших жертв – такие красочные, яркие, наполненные солнцем. Жизнью. Но даже эта чистая энергия, что вливается в меня при каждом убийстве, совершенно не дает мне того, чего требует мое существо. Я не понимаю, чего я хочу, но это, кажется, чем-то отдаленно похоже на сексуальное желание. Бред, не находите? У нас мертвых, у нас, у которых все процессы обычного человеческого тела не работают. Я ведь все же помню, что был человеком. Не помню, что я делал, кем был, что любил. Имени даже не помню. Осталось только это глупое «Р» - начальная буква и все. Но я рад. У многих и этого не осталось. А сейчас я снова чувствую этот голод. Раздирающий цепкими когтями все изнутри. Мне хочется есть, хочется снова почувствовать влившуюся в меня чью-то жизнь, хочется унять это отвратительное чувство, хотя бы на пару дней. И я иду. Иду к выходу из аэропорта. За мной, шаркая ногами и мыча, следуют уже около десятка таких же, как я. Я иду впереди. Возможно, я не так давно умер, потому что иду я быстрее всех, реагирую лучше, разговаривать чуть-чуть даже могу. Да и выгляжу поживее. Синий только, но какого зомби колышет его внешность? Верно, никакого, и именно потому мы сейчас жадно втягиваем носами воздух, не имеющий запаха, что бы только уловить фонящий аромат жизни не успевших спрятаться людей. Их в городе мало. Лишь те, кто не успел или побоялся дойти до больших ворот – единственного изолированного от нас места, где живет много людей. Ну, на самом деле, мы тоже люди, просто они живые, а мы нет. Не люблю эту дискриминацию. Я не нелюдь. Просто вкусы у меня чуточку другие. Но вот я уже чувствую этот, пока что легкий, но приятный, будоражащий нечто звериное внутри меня, заставляющее податься вперед быстро идти на этот фон, чтобы поскорее вонзиться зубами в чью-то аппетитную или же не очень шею. Меня несет на всех парах, да и голова перестает нормально соображать. М, что пошел с нами, вроде бы еще держится на своих бывших некогда человеческими чувствах, но, судя по отблеску свинцовых мертвых глаз, скоро сорвется. Мы всей толпой несемся наверх, туда, откуда, уже просто взывая к нашему зомби-существу, так пахнет живыми. Мы уже близко и они это слышат. Они боятся. Они заряжают пистолеты и другое оружие, что может запросто нас убить. Стрельни в голову и вуаля, из живого трупа мы становимся мертвым трупом. Все же, мне порой в голову лезут довольно странные мысли. Дверь передо мною распахивается, а в паре миллиметров от уха пролетает пуля и попадает в глаз идущего позади собрата – он темный, почти шоколадного цвета. Явно представитель другой расы. Он замертво, лишь хрипя, падает под ноги другим. Но они переступают и идут. Мы всегда берем количеством. И сейчас тоже. Перед нами всего с десяток живых, молодых ребят, что видно совсем недавно только получили оружие. По возрасту они чем-то похожи на меня. Вот только, сколько мне лет? Неизвестно. Да и думать не хочется об этом, ведь я всегда встаю перед этим вопросом, как перед каменной стеной, что не дает мне возможности пройти. И я бьюсь о нее как заводная механическая игрушка. Откидываю в сторону одного мальчишку – в него уже вцепился зубами один из наших. Я иду вперед, заприметив того, кого хочу съесть. Вдруг надо мной появляется парень. Он испуганно смотрит на меня пытливым взглядом карих глаз и стреляет. Пуля попадает куда-то в тело, но я не понимаю боли. Хочешь убить? Стреляй в голову. Но чувство самосохранения, видать, дает знать о себе. Я хватаю его за ногу и тяну вниз. Он ударяется головой о край стола и его глаза медленно закрываются. Оружие выпадает из ослабивших хватку рук. Я наклоняюсь ниже, вдыхая аромат текущей по сонной артерии крови в его шее, и уже открываю рот, но меня клинит. Как в прямом, так и в переносном смысле. Иногда мышцы отказываются работать, так как надо, я их не контролирую. Рот так и остается в едва приоткрытом состоянии. Не сомкнуть, не открыть. Черт, даже не поесть! А голод тем временем все так же съедает меня изнутри. Мне нужно кушать! Мне хочется выть, но я ничего не могу поделать. Хватаю бесчувственное тело, закидываю за плечо и плетусь к выходу. Несколько свинцовых пустых глаз смотрят вслед мне, но мне все равно. Приду домой и поем. Может хоть эта упрямая мышца начнет слушаться. По дороге домой я пару раз наткнулся на группу мертвых, идущих на поводу у голода. Они смотрели на мою добычу немного отстраненно, не решаясь забрать ее. Не дам. Слишком я голоден. Вот уже я иду по взлетно-посадочной полосе по направлению к своему дому. Можно ли назвать это место домом? Нет? Не знаю, но, по крайней мере, это единственное тихое место, в которое кроме меня никто не придет. Вот я положил этого паренька на кресло около прохода. Неудобный самолет, что уж тут поделать, но выбора нет. Достаю прихваченный из города сувенир – маленькую статуэтку японки. Красивая, хрупкая. У меня, похоже, замашки клептомана-старьевщика, но да пусть. Мне кажется, что я беру только то, что привлекает мое внимание, будто я видел когда –то нечто подобное. Я все надеюсь, что мои воспоминания от этого вернутся. А голод по прежнему дает о себе знать. Но есть я тут его не буду. Не хочу пачкать все кровью и мозгами. Слишком я уж люблю это место, если можно так выразиться. Мышцу потихоньку стало отпускать. Взять и отнести его куда-то и там съесть? Да, да, обязательно, но хочется услышать от него настоящую человеческую речь. Он безоружен, он ничего не сможет сделать мне, и я просто хочу услышать эти звуки, что рождает глотка, в которой нет прогнивших мышц. Я сижу вот так уже час. Мне кажется, голод даже как-то отпустил. Нет, я хочу вонзиться зубами в этого паренька, да и он потихоньку приходит в сознание, вот только внутри появляется что-то еще. Кажется, я уже думал об этом. Это напоминает возбуждение. Нет, надеюсь, это просто голод. Я слишком давно не ел. Но вот этот самый парень приходит в себя. Мне интересно. Я смотрю на него, не мигая. Мне просто не нужно этого делать, и подхожу. Он смотрит смело, с вызовом. В его взгляде я четко вижу это дурацкое «ну же, сожри меня». Он молчит. Подхожу. Даже не отпрянул. Просто посмотрел. Интересно. Живые обычно так себя не ведут. Они боятся, кричат и стреляют. А этот молчит и смело смотрит. Теперь мне еще сильнее хочется услышать его голос. А еще хочется попробовать его мозг, пропитаться его ощущениями. Подношу руку и резко дергаю за волосы. Он вскрикивает и шипит, как рассерженный кот. Я немного помню котов. Недавно видел. И все же. Мне интересно, хочу узнать что-то о нем. - И…имя, - произношу я, еле шевеля губами, которых только недавно коснулось тление. - Отвали, ублюдок. Чего тебе от меня надо? - Он смотрит гордо. А мне интересно. - Имя…, - снова с трудом выдавливаю я, радуясь, что все же могу спросить то, чего хочу. Смотрит на меня, как на мясо. Хотя мясом сейчас в моих глазах является он. Грубо хватаю за руку и тащу из самолета. Брыкается. Еле умудрился сказать, что если сейчас он не замолчит, то его сожрет толпа, а не только я один. Замолчал. Не глупый, кажется, парень. Интересно, и почему я все еще не съел его, хотя есть так хочется? В голове даже как-то мутнеет. Я все же тащу его в сторону ангаров. Почему туда – не знаю. Там никто не живет? Хотя, как мертвецы могут где-то жить? Скорее, просто имеют крышу над головой. Но пусть, даже так, это уже хорошо. Не бродить же целыми сутками под открытым небом. - Эй! Подожди! - Парень пытается вырвать руку, но я неплохо так бью его по голове. Мне кажется иногда, что я при жизни я изучал боевые искусства. Я будто сильнее, чем кажусь. - Эй, - он все же пугаясь меня, смотрит пытливыми карими глазами. Это интересно, смотреть в собственное сине-коричневое отражение. У нас нет таких глаз. А если у кого и были – то в конце концов и они стали стальными и пустыми. - Куда ты меня тащишь? Что так сложно просто съесть? - Я… не мог…есть, - отвечаю. - Почему же? - Парень слега оглушенный неплохим, на мой взгляд, ударом смотрит на меня - Мышца… рот не…о…ткрылся. - Фу, ну и мерзость, - слышу позади себя, но молчу. Так и есть. Как я могу возразить? Это и правда мерзко есть людей, когда ты сам человек. Глупое деление на живых и мертвых. Мы вроде кары, наказания для живых за их грехи. Но и живые - кара, наказание для нас. Не для многих, правда. Многие просто мирятся со своей новой природой и существуют. А есть те, кто борются. Вот для них эта жизнь ужасна. Но убить самого себя не может практически никто. Не хватает сил. Затаскиваю его в ангар и, не отпуская, закрываю дверь. Он пытается ударить меня ногой, но я выкручиваю ему руку, прижимая лицом к стене. Он ругается. Его слова текут, как звенящие ручейки. Мне нравится слышать этот голос. М мне говорил, что я очень странный, что мне нравятся вещи, которые другим безразличны. Но такой уж я. - Отпусти, - шипит тот, все так же пытаясь вырвать руку. - Имя, - повторяю я. Мне просто интересно, - Имя! - Перри Кельвин, - выдавливает тот, и я смягчаю хватку. Нет, я не собираюсь его отпускать. - Пе…рри Кельвин, - выдавливаю из себя и улыбаюсь, насколько это возможно. Здорово, когда у тебя есть имя. И все же… я до сих пор чувствую это странное ощущение. И голод, и желание. Кажется, я и правда умер недавно. Парень стоит ко мне спиной, уперевшись щекой в холодную стену. Свободной рукой приподнимаю футболку, скользя по теплой коже вверх к лопаткам. Он дергается и начинает дрожать. Руки холодные? Или просто страшно? Но я не могу ничего с собой поделать. Мне интересно. Это эксперимент. Да, это точно он. Рука свободно скользит под футболкой, едва согреваясь от этих прикосновений. Резкий рывок, и я получаю хороший удар кулаком в скулу. Перехватываю руку и резко, насколько это возможно для зомби, дергаю ее. В ангаре проносится чудовищный крик. Сломал. Она безжизненно висит по правой стороне его тела. Наверное, это больно. Не уверен, ведь я ее не чувствую… Ах, как хочется есть. Беру эту самую руку и вгрызаюсь в предплечье. Но он не кричит. Может, терпит, может, просто потерялся в реальности, как мы, не знаю. Кусок теплой сочащейся кровью плоти в моих зубах. Это приятно, я чувствую живительный жар, что течет вниз по моему организму. Я чувствую жизнь, появляющуюся в моем теле, я чувствую новую искру. Внизу живота будто что-то теплится. Я помню эту особенность человеческого тела. Наверное, эта мысль посетила меня уже не раз - я все же умер не так давно. Но эксперимент продолжается. Я расстегиваю ширинку слегка мешковатых джинс стоящего передо мной Перри. Он снова брыкается. Оно и понятно, кому хочется быть сначала изнасилованным, а потом сожранным? Но ничего не могу с собой поделать, и от этого противно. Он теплый. Наверное, я неосознанно ищу тепла. Никогда бы не подумал, что мертвые могут быть геями. Мне смешно. Приспускаю свои джинсы. Похоже, так ничего не выйдет. Я довольно суховат, а у него навряд ли до этого был подобный опыт. Мяса. Снова хочется есть. Ухватываю зубами плечо, вгрызаясь до самых костей, вырываю кусок, а потом ломаю руку чуть выше локтя и выкручиваю ее, висящую лишь на куске кожи. Парень кричит. Ему очень больно. Страшно. Беру оторванную руку, из которой на его тело потоком льется кровь, и снова откусываю. Вкусно? Не знаю. Я не чувствую - рецепторы не работают. По его пояснице кровь стекает в ложбинку между бедрами и течет по ногам. Кажется, придумал. Делаю еще надкус и смачиваю пальцы оторванной руки в крови. Перри кричит. Нас, наверное, слышит пол аэропорта. Ну, по крайней мере, те у кого еще остались уши. Провожу пальцами вдоль ягодиц и, придерживая за фалангу, надавливаю на проход. Окровавленный палец с трудом, но вошел внутрь. Страх в голосе. Еще один палец. Парень дрожит. Еще один. Мне кажется, что я все же возбуждаюсь. Тело помнит прежние рефлексы. Двигаю рукой взад и вперед, расширяя проход. Крики боли потихоньку сходят на нет. Он невольно, не знаю, почему, ведь я делаю это его же оторванной рукой, но поддается вперед, насаживаясь. Мерзкая людская похоть. Вытаскиваю руку и отбрасываю ее. Хочу попробовать, почувствовать сам. Может, это очередной способ почувствовать себя живым? Я тоже в крови. Встаю поближе и медленно вхожу. Перри прогибается, стараясь отойти от меня подальше. Но не выходит. Я делаю толчок внутрь. Это великолепно. Никогда не думал, что есть что-то еще, что может дарить такое тепло. Даже жар. Мне приятно внутри, а в голове пронеслись какие-то странные мысли. Наклоняюсь, ложась на его спину, и снова толкаюсь. Он ругается. Посылает меня к черту и плачет. Глаза зажмурены. Боль, страх? Он не говорит, а я хочу есть. Впиваюсь зубами в левое плечо, все еще держа его целую руку. Резко дергаю. Новый крик. Кусок мяса отошел вместе с кожей длинной полоской почти до самой поясницы. Откусываю. Кровь течет по подбородку, пачкая мою толстовку. Мне хорошо. Голод терзает с новой силой, но я начинаю чувствовать жизнь в теле. Я толкаюсь в расслабленного болью, почти бессознательного парня. Мне здорово, хорошо. Кусаю его за ухо. Перебарщиваю. Кусок хряща остается у меня в зубах, а новый полный боли крик разносится по ангару. Провожу свободной рукой по его возбудившейся плоти. Странно, правда? Его едят, его насильно трахают, а у него стоит. Мне не понять живых. Наверное, потому и правда легче быть мертвым? Чувствую, что где-то внизу живота приятно тянет, а в это время Перри кончает мне в руку. Вбиваюсь со всей силы, как могу, тоже кончаю и выхожу. По его окровавленным бледным ногам течет нечто белое с неприятным запахом. Внутри раздается утробное урчание, лишь едва напоминающее смех. Но голод остался. Отпускаю его затекшую во время пыток руку и, развернув к себе лицом, смотрю. Глаза заплаканы и горят ненавистью. Сам он дрожит понимая, что станет таким же, как и я. Если я его не убью. А я убью. Мне нужны его воспоминания. Выдыхаю ему в лицо, отчего он морщит нос и закрывает веки. Мягкая шея позволяет впиться до самой сонной артерии, так маняще бьющей жизнью, что я вот-вот заберу. Насытившись мясом, двумя пальцами резко вскрываю его череп и добираюсь до мозга. Мягкий приятный, свежий. Беру его и отщипываю кусочек. Сажусь на пол. Очередной съеденный мною человек. Очередная жертва. Все как было, так и будет. Мы - мертвецы и нам больше ничего не остается. Вздыхаю и кладу кусочек себе в рот. Яркие воспоминания Перри Кельвина появляются в голове и увлекают меня прочь по сельским тропинкам, залитым солнцем. Я проваливаюсь в этот яркий «сон», отобранный у кареглазого паренька, что полусъеденным трупом валяется рядом…