In last time

      «Скажи, каково это — чувствовать мурашки по телу, но не понимать, чем они вызваны? Видеть меня рядом, но не помнить, кто я? Ты довольна, Ник? Этого добивалась? Наслаждался своей свободой…       Каждый раз при виде тебя так и хочется подойти ближе, коснуться плеча, прошептать на ухо твоё имя. Но ты сама хотела стереть меня из памяти.       Ты проходишь мимо, улыбаешься мне, словно случайному похожему, иногда проронишь пару словечек и уйдёшь. А я смотрю тебе вслед, ухмыляюсь, стиснув зубы. Опускаю голову, делая вид, что мы — незнакомцы. Хотя это слово не про нас.       Я привык жить с этой болью. А ты?       Скажи, Николь, ты рада просыпаться каждое утро в своей квартире с мыслью об очередном ухажере? Ведь ты совсем не помнишь меня.       Ещё несколько месяцев назад ты засыпала в моих объятьях, шептала слова любви; твои губы касались небритой щеки, и ты постоянно ругалась.       — Ник, неужели вампир не может приобрести себе бритву?       Знаешь, я всегда умилялся этим словам. Ведь ты так быстро их произносила, словно боясь моей реакции. Но ты знала, Никки — ты единственная, кому я позволял так со мной говорить.       Ты была для меня всем. И если не всем, то многим. А что я значил для тебя? Значил ли вообще…       В тот день ты обвинила меня, зная, что я не мог этого изменить. Видимо, у тебя не хватило сил справляться с моими очередными (как ты это называла?) „ошибками“.       — Я люблю тебя, Ник, очень люблю. Но порой любви недостаточно. За неё должны бороться двое, а сражаюсь — я…       Я хотел возразить. Клянусь. Хотел. Но ты не дала права на ошибку. Ты все решила в ту ночь. Сама.       — Эти семь месяцев были незабываемые поистине. Но я так больше не могу.       Помню, как подошёл к тебе, но ты преградила путь рукой. В твоих глазах стояли слёзы. А я ухмылялся. Но ты не знаешь, Никки, — в душе их было тысячи.       — Я прошу тебя, Ник, ради нас. Сделай это.       Услышать эту фразу от тебя было страшней очередного нежданного воскрешения мамочки. Я знал, чем это закончится. Я все прочел в твоих мыслях. Но ты решила за двоих.       — Николь…       Хриплый голос выбил тебя из колеи, но ты тут же поджала губы и отвернулась, не желая слушать.       — Хорошо.       Помню, как выдавил из себя это слово. Я не хотел его произносить. Видит Бог (а я — атеист), не хотел.       Ты не принимала вербену несколько дней, словно готовилась. Только сейчас я начал понимать, что все было продумано заранее. Чёрт возьми, Николь, зачем?       — Я люблю тебя…       Последний раз я слышал эти слова от тебя в тот роковой день. Внушение подействовало мгновенно, не оставляя и следа от нашей любви. Ты улыбнулась мне, незнакомцу, и ушла прочь, оставив меня наедине с болью.       Скажи, Николь, ты счастлива? Ты этого хотела? Тебя устроила вечность без меня, чем миг со мной. Надеюсь, оно того стоило.»       Не знаю, дойдёт ли это письмо до тебя, а может, я и вовсе его не отправлю. Порву. Сожгу. Уничтожу. Но никуда не денусь от воспоминаний.       Когда-нибудь я справлюсь и с этим.