вне зоны

      «я не заслуживаю», — думает тэхен, но не говорит. потому что говорить тэхен не может.              эта мысль сопровождает его практически всю сознательную жизнь. как правило, как неоспоримая истина, прописанная в своде канонов его существования. ким тэхен не заслуживал, не заслуживает и заслуживать никогда не будет. что бы ни делал, как бы ни старался.              как божья заповедь, вбитая в тэхенову голову еще в детстве. вкрученная, вклеенная, вплавленная намертво.              «ты никто»              тэхен не умеет на такое отвечать (отвечать он не может в принципе). тэхен не владеет в полной мере валютой, которую люди превозносят, боготворят почти что, сами того не замечая.              а тэхен замечает. потому что эта валюта оказывается слишком ценной, чтобы такой, как он, мог без нее обходиться.              слова — та самая валюта — для тэхена только на бумаге, в жестах, эмоциях и глазах.              рождать слова, выталкивая их изнутри, тэхен не может. из него выталкивается лишь жутковатое сипение и хрипы. но это не те звуки, в которых тэхен хотел бы рассыпаться.              он видит — слышит, — как люди неосторожно, небрежно, не понимая истинной ценности, роняют слова с губ. плюются ими, разбрасываются, превращают в оружие хуже атомных бомб и тротиловых смесей.              у тэхена иногда ощущение, будто он сам тротилом начинен. только кто-то по случайности (или специально) забыл поджечь фитиль.              тэхен хочет наконец с грохотом вспыхнуть, взорваться и исчезнуть. рассеяться по ветру. но пока он недостаточно за гранью, чтобы поджечь фитиль самому.              тэхен с ребячества видел, как мать расходится в криках, сочащихся яростью, ненавистью, желчью. может, оттого и слова ее так сильно в сознании отпечатались. тэхен смотрел слишком жадно, внимал каждому звуку слишком покорно, беспрекословно верил. голоса для него были слишком драгоценны, слишком недоступны, как запретный плод, который вкусить невозможно, даже если согласен на все круги ада сразу после. слишком чужие и слишком не свои. поэтому правду от лжи он научился отличать поздно, когда выдирать прижившееся, ставшее нормой, истиной, уже не имело смысла.              слова копятся в нем невыплаканными слезами, когда горло жжет солью и хочется их пролить, выдавить из себя, но не выходит. падают грузом в свалочную яму, которую никогда не выгребут. в этой яме можно купаться, в нее поместится бесконечное количество тэхенов, потому что дна не существует.              тэхен знает людей, подобных ему. он видел людей, которые не могут слов даже слышать. он думал о людях, наглухо заключенных во мраке своего сознания без зрения, без слуха, без голоса. тэхен знает, что многим гораздо хуже, чем ему, но это осознание не помогает ничуть. здравый смысл разбивается о собственноручно возведенные стены, ему препятствующие. тэхен часто чувствует себя тряпкой, нытиком, эгоистом, видя, как люди учатся жить со своими проклятиями, как мирятся с ними и отодвигают на задний план. такие люди кажутся тэхену более полноценными, чем некоторые из тех, кто проклятий не имеет.              тэхен так не может. знает, что слабый, знает, что могло быть иначе, но это «иначе» тонет во вновь накатившей апатии. и тэхен сдается, даже не начав. давно сдался.              тэхен раньше завидовал часто. по-черному, жалко, горько, сочась ядом. завидовал матери, одноклассникам, учителям, прохожим — всем. всем, кто умел говорить вслух, мог четко обозначить протест, закричать, разрыдаться в голос, когда страшно и больно, рассмеяться, когда хорошо и легко.              потом, правда, перестал. много после того, как научился отличать ложь от правды. желчь вытекла, зависть выветрилась.              осталось «я не заслуживаю».              тэхен часто думал об этом. эта фраза осталась маркером на обоях, прямо над изголовьем кровати, как алтарь, как икона, напутствие, молитва — будто изгнание беса. напоминание. ее написала мать, когда тэхену было тринадцать и он вернулся домой без куртки, исчезнувшей из школьной раздевалки.              мать черствеет в холодной земле уже не один год, а тэхен живет в оставшейся ему дряхлой двушке и даже не пытается черные буквы стереть. он только закрывает их плакатом, прячет, как нечто постыдное, как грязный секрет под ложным дном ящика. ненадежно, иллюзорно, для вида.              «не заслуживаю» течет вязко поперек мыслей, когда тэхен знакомится с намджуном. вернее, это намджун с ним знакомится, случайно столкнувшись и вылив весь стакан жгучего кофе на тэхенов любимый свитер. тэхен неловко кивает на извинения, ускользает из чужих рук, сначала помогающих подняться, а потом пытающихся придержать за запястье, будто для извинений необходим физический контакт. тэхен пытается уйти, исчезнуть с глаз этого чудака, который «прости, я возмещу, боже, прости, я такой неловкий, тебе больно?», но черт дергает этого, как позже выясняется, намджуна запястье не выпустить и попытаться узнать, сколько стоил свитер. тэхен хочет сгореть, провалиться под землю, раствориться в воздухе, когда пытается жалко показать на жестовом, зная заранее, что парень напротив наверняка ничерта не поймет. губы намджуна складываются в идеальную «о», а потом он соскальзывает рукой с запястья к ладони, уверенно обхватывает и тащит в ближайшую кофейню.              так и начинается. намджун, долбящий смсками, постоянно пытающийся вытащить куда-нибудь, вызнать что-нибудь о тэхене (который даже адрес свой давать не хочет), но, тем не менее, очень осторожный и тактичный. два новых свитера — намджун, неловко и по-дурацки посмеиваясь, извиняется за свои «кривые клешни», когда по тэхену размазывается намджуново же мороженое.              тэхену безумно неловко и стыдно за то, что отвечать новому знакомому приходится посредством заметок в телефоне. намджуна, кажется, это не волнует вообще. он легок в общении и слишком доброжелателен, тэхен пытается это остановить, прекратить, ведь он не заслу-              «просто с тобой интересно, тэ»              потом случается «ну пошли, ну пожалуйста», намджунова квартира и композиция из пяти кадров: самого намджуна, сокджина, хосока, чимина и юнги. чимин из них самый младший и оказывается одного возраста с тэхеном; с виду он милый кошмарно (но иногда пугающий), щурит глаза в светлых улыбках и часто лезет обниматься с в кои-то веки донсеном — между ними разница в два с хвостиком месяца.              тэхен не понимает. правда, не понимает, какого вообще черта, когда в очередной раз оказывается в этой квартире, в этой компании, и думает, что его приняли слишком легко. так, как ни разу в его жизни не было. у него в руках телефон с открытыми «заметками», и никто его за это не осуждает. с ним общаются, его не выгоняют, его не смеряют колкими до поджилок взглядами.              тэхену ужасно хорошо и потрясающе плохо.              тэхену еще хуже, когда через три месяца, в его день рождения, намджун пишет «хей приходи к нам». тот впопыхах собирается, оставляет на кухонном столе дешевое пирожное с так и не зажженной единственной свечой и торопливо выскакивает из квартиры. он вряд ли может объяснить, почему внутри заходится приятным звоном радостное предвкушение.              тэхена поздравляют. сначала громко, оглушая с порога. потом — на жестовом. сокджин улыбается тепло, мягко вытаскивает из его дрожащих рук телефон, в котором уже открыты заметки. взъерошивает его недавно выкрашенные в вишневый — идея хосока — волосы и тихо роняет: «ты можешь говорить».              тэхен понимает. смотрит ошеломленно сразу на всех, чувствует, как дрожат губы, пытается что-то сказать трясущимися руками, но тут же прячет в них лицо.              тэхен плачет.              все это похоже на одну сплошную белую полосу, внезапно влившуюся в его жизнь сладким медом. тэхен привыкает. борется с каждым «не заслуживаю», всплывающим в мыслях, отбрасывает остервенело, цепляется изо всех сил за новый островок тепла в виде, кажется, друзей.              из его горла все еще могут вырываться лишь сиплые хрипы, он все еще не умеет бороться и чувствовать себя таким же, как те, кто уже несколько месяцев рядом с ним, но с каждым днем жить с этим становится все проще.              тэхен, можно сказать, счастлив.              и все было бы хорошо, если бы не одно «но».              это «но» — мин юнги. поначалу он общается с тэхеном меньше всех. ворчит — заботливо — на младших, пьет по минимуму и дымит как паровоз.              у юнги голос — вне реальности, незаконный, наверное. растекающийся по жилам липкой патокой. тэхена этим голосом размазывает по всем ближайшим поверхностям. юнги читает рэп (часто с намджуном и хосоком), иногда — в клубах, и каждый раз оставшаяся компания, сцапывая и тэхена, приходит их поддержать (крики, визги, «это наши хены»). у юнги есть несколько треков — все сохранены в тэхеновом телефоне.              тэхен в это «но» влюблен. в его музыку, смех, голос, в красоту дьявольскую и бледную кожу, в вены синие на руках и узловатые пальцы. влюблен, кажется, впервые, неотвратимо и с концами.              и здесь тэхеново «не заслуживаю» вне конкуренции. здесь оно захватывает всю власть, сбивает с тэхена спесь в первое же мгновение грохнувшего осознания. здесь оно доводит тэхена до скулежа беззвучного, но рвущегося из-под ребер хотя бы задушенным хрипом, до дикой безысходности и чего-то темного, рождающегося глубоко внутри. здесь тэхеново «не заслуживаю» скребет наждачкой по косточкам и обрубает любые мысли на корню.              почти любые.              тэхен целует его лишь раз. мимолетно, стыдливо касается сухих разомкнутых губ своими и сбегает, захлебываясь в стыде и неугасающем чувстве вины.              юнги об этом инциденте знать не может. юнги спит, развалившись на диване, а тэхен позорно пользуется и обрекает себя на вечное самобичевание. сидит всю ночь без сна, толкает себя к краю пропасти и, наверное, все же падает. или давно упал.              о том, что у тэхена к юнги, знает только хосок, потому что больше всех с ним общается и умудряется выудить крупицы правды, видя, что что-то не так. хосок не осуждает и никому не разбалтывает, но обеспокоенно бросает: «лучше бы рассказал ему, тэ. возможно, ты упускаешь шанс». тэхен, конечно, не верит и не слушается, но все равно безмерно благодарен.              тэхен влюблен безнадежно, больно и оглушающе. он живет и моментами, когда юнги улыбается ему, разговаривает с ним о мелочах, шутит, смотрит внимательно на тэхеновы руки, рисующие жесты, чтобы ни одного не упустить, и моментами, когда юнги спит в кресле, скользит взглядом мимо или сквозь, игнорирует практически всех и уходит курить на балкон.              тэхен счастлив до болезненных спазмов внутри, понимая, что юнги все чаще улыбается, чем игнорирует. у юнги восхитительный хриплый смех и тяжелая вдруг рука, похлопывающая по плечу. иногда юнги и сам переходит на жесты, ленясь — по его словам — говорить. в такие моменты тэхен влюбляется в юнги еще сильнее.              им с юнги по пути до перекрестка, поэтому поздними вечерами они расстаются с остальными на очередном переходе и идут вдвоем. как-то раз юнги берет тэхенов наушник, болтающийся где-то у края куртки — тэхен обычно использует только один, чтобы слышать окружающий мир и иногда что-то бросающего юнги, — и коротким жестом надевает. невозмутимо вслушивается в незнакомый трек (включать юнгиевы тэхен в его присутствии, конечно, не рискует) и идет так до самого перекрестка, у которого они обычно расходятся. он делает так же и в следующий раз, и после, а у тэхена пополнившийся на всякий случай плейлист и сжатые в кулаки руки в карманах.              любые мысли из сознания исчезают, когда тэхен сидит рядом с юнги, копающимся в телефоне, на диване и наблюдает краем глаза за в шутку дерущимися хосоком и намджуном. юнги вдруг касается плеча, привлекая внимание, бесцеремонно вытаскивает из чужого кармана тэхеновы наушники — его коротит разрядом до мозга костей от мимолетного касания к бедру — и вставляет штекер в разъем на своем телефоне. а потом делает что-то совсем странное — протягивает один наушник тэхену. предлагает, по сути, послушать то, что нравится ему. немного открыться. и они сидят, растворяясь в музыке и наблюдая, как сокджин разнимает наконец хосока с намджуном. тэхен засыпает на юнгиевом плече, погруженный в транс очередной песней и тихим дыханием рядом.              а потом происходит чимин. чимин, который маленький хен, хоть и ниже юнги всего на сантиметр. вдруг приходит в кафе, где тэхен работает, зовет ненадолго сесть за столик, нервно мнет в пальцах снятую шапку и доверительно признается, что к другим пойти с таким разговором не может, что тэхен очень хороший и наверняка сможет поддержать, ведь чимину сейчас эта поддержка очень нужна, и что этот самый юнги ему нравится.              у тэхена подкашивается мир, рвутся тросы, и вниз, минуя ребра, что-то склизкое и холодное проваливается. он улыбается ободряюще, стараясь себя не выдать, хлопает чимина по руке в знак поддержки и на «я хочу сказать ему завтра» показывает «удачи».              — ты очень хороший друг, — улыбается благодарно чимин.              замечательный просто.              ночью тэхен бьет посуду, немного (ложь) плачет, срывает плакат-тайник, пытается заново выжечь слова матери поверх почти зажившего рубца и понять, что когда-то это все должно было закончиться. тэхен не смыкает глаз до утра и плетется на работу, погрязнув в яде мыслей и постоянно выпадая из реальности.              тэхен вдруг ныряет заново в самое начало лабиринта, из которого начал выбираться несколько месяцев назад. тэхен разбивает зеркало в служебном туалете, зарабатывая себе долг, потому что какого черта он вообще во все это влез. какого черта позволил себе поверить в то, что ему вообще дозволено верить. в себя, в других, во что-то светлое впереди.              с самого начала было нельзя.              нельзя и сейчас. но тэхен, натягивая рукав на забинтованную руку сильнее — будто поможет, — плетется к намджуну после работы. сегодня пятница, и у их компании большие планы на эту ночь: немного алкоголя для настроения, много приготовленной сокджином, переехавшим к намджуну, еды, музыка и какие-нибудь фильмы. тэхен вспоминает о планах чимина, становится дурно.              он садится прямо на асфальт, потому что тело качает в сторону, а перед глазами плывут темные пятна. подступает тошнота. ужас, паника и неприятная, неправильная, постыдная горечь смешиваются в одну мерзкую жижу, стелющуюся по внутренностям.              тэхен все же добирается до нужного дома минут через двадцать, еле поднимается по лестнице и стучит в дверь неуверенно.              уже зная, что это в последний раз.              — ты бледный. все в порядке? — замечает сокджин, ставя на стол три коробки с пиццей и открывая их поочередно. хмурится, получая в ответ слишком уж резкий кивок, но ничего больше не говорит и падает между намджуном и юнги на диван.              хосока с ними сегодня нет.              тэхен не может сосредоточиться на фильме. комедии, кажется, потому что сокджин уже минут через десять заикается в своем странном смехе и отчаянно стучит намджуну, который примерно в том же состоянии, по коленке. юнги бросает на тэхена взгляд «все нормально?», когда тот зависает, уставившись в пустоту, но тэхен лишь кивает и улыбается осторожно подрагивающими уголками губ.              его прошибает холодный пот, едва взгляд цепляется за чимина. тот сидит в кресле напротив, улыбается нервно. тэхен незаметно для остальных показывает ему большой палец и растягивает губы в широкой квадратной улыбке. чиминова становится чуть расслабленнее, он возвращает взгляд на экран телевизора.              у тэхена руки немеют, дыхание сбивается и кровь стучит в ушах. тэхен смотрит на чимина и отчаянно хочет сделать что-то, но понимает, что нельзя.              повторяет это про себя, когда фильм заканчивается, а сокджин ползет выбирать следующий, таща за собой намджуна. они устраиваются на полу около телевизора, берут забытый тут же пульт и листают каталог подключенного внешнего жесткого диска, вполголоса о чем-то переговариваясь.              чимин поднимается с кресла, шагает уверенно и устраивается на диване рядом с юнги, тихо роняя «хен».              тэхен вспоминает, как во вчерашней с чимином беседе спросил невзначай, как долго у того что-то к юнги. вспоминает его легкое «неделю назад понял». тэхен отчаянно себе не позволяет сравнивать чужую неделю со своими месяцами. тэхену нельзя.              чимину — можно. потому что чимин красивый, крепкий, изящный, приятный характером, улыбается очаровательно. чимин, наверное, отличный для юнги вариант. чимин не едет крышей на почве дурной влюбленности, у чимина классная работа и прекрасный, звонкий голос, которым он умеет рождать слова. чимин владеет валютой, которая недоступна тэхену.              на одно мгновение юнги сталкивается глазами с тэхеном. темными, блестящими в белом отсвете телевизора.              тэхена окатывает холодом.              юнги вопросительным взглядом указывает куда-то вниз и поднимает его обратно. тэхен мельком смотрит туда же, сглатывает невольно и прячет забинтованную руку глубже в рукав. мотает отрицательно головой и снова неуверенно улыбается.              а юнги хмурится, будто «поговорим еще», вновь переводит недоуменный взгляд на чимина, когда тот слегка касается его руки и начинает что-то тихо говорить. его слова гасятся расстоянием, до тэхена не долетая.              он поднимается на едва гнущиеся ноги, обходит свое (нет) кресло и шагает к выходу из квартиры, вонзая зубы в нижнюю губу.              здесь нет хосока, который единственный знает и который, глядя на чимина, понял бы, что тэхена сейчас нельзя отпускать одного.              тэхен игнорирует сокджинов оклик, в последний раз захлопывает дверь, отрезая себя от того маленького мирка, с которым сроднился, в который врос с корнями. тэхен вырывает остервенело эти корни, давит рвотный позыв и бежит прочь, едва не падая с лестницы.              всему когда-то наступает конец?              тэхен бежит.              тэхен смеется. сиплыми выдохами, будто задыхается, будто нехватка кислорода жжет легкие, которые хочется выплюнуть. он смеется безмолвно, закашливается и вытирает выступившую на глазах (безусловно, от все того же кашля) влагу.              (он не знает, что чимин в этот вечер остается без ответа. не знает, что юнги тогда не спал. не знает, что ему, уходящему, смотрят в спину, но в который раз не решаются пойти следом)               свежий ночной воздух проникает под распахнутую куртку и холодит кожу. на мосту никого нет.              (теперь тэхен достаточно за гранью для того, чтобы поджечь фитиль)                            тэхенов телефон плавно касается ребром дна реки хан       

«аппарат абонента выключен или находится вне зоны действия сети»