Сюр

Город, в который они приехали туром, был небольшой, грязный, но в целом терпимый. Парней заселили в приличный отель, их удовлетворяли номера, маленькие и пустые; когда ты превращаешь свою жизнь в путешествие по стране, привыкаешь делать домом то, на что положишь голову, а тех, кто рядом, — своей семьёй. До концерта оставался день. За половину дня им удалось обойти весь центр, пообедать в самом престижном городском ресторане, поэтому под вечер они сидели в номере Шастуна, уткнувшись в телефоны, и не представляли, как развлечь себя. Было девять вечера. Несмотря на то, что среди мужчин царила атмосфера спокойствия, Антон нетерпеливо сидел в кресле, то и дело поглядывая на Арсения. Зелёные глаза выглядели невинно. Слово за слово, все сошлись на том, что они могут сходить в клуб, спуститься в бар или, на крайний случай, прогуляться по городу. В Сергее клокотала энергия, и он всё утягивал Арсения за собой, а тот и не был против. Ему так нравилось оттягиваться со своим лучшим другом. Против был лишь Антон. Он сказал, что ему с Арсением надо поговорить. Сказал, что Серёжа может повеселиться с Димой, он же не против? И вообще, в последнее время так много напряжения на сцене, парни же не хотят сорвать выступление? Антон сказал, чтобы его поняли и дали побыть с Арсением наедине. Он хищно улыбался, когда тянул Попова за запястье в его номер. И вот дверь закрылась; они вдвоём в номере, в отдельном мирке. Парни припали к мини-бару, будто алкоголь мог зализать их ноющие души, пропасть между ними, то замирание сердца, когда играет песня из детства. Антон расслабился и веселел с каждой выпитой рюмкой, шотом, бокалом. Арсений смотрел на обмякшего парня и думал о том, что, чёрт возьми, не так хотел он провести вечер. — Ты слышишь её? — тихо спросил Антон. Арсений притих, пытаясь что-то услышать, но слышно было лишь их дыхание и его учащенный пульс. — Слышу что? — Слова невесомо повисли в воздухе. Словно медленные удары в барабан, звук зажеванной пластинки. — Музыку. Меня, — произнёс Шастун. Глаза цвета райского сада заволокла пелена — алкогольная, страстная или ещё какая, понять нельзя. — Арс, давай напьемся, давай устроим бал на двоих. Я хочу забыться. Хотя бы здесь, хотя бы сейчас. Они оба были пьяны, поэтому им обоим это казалось каким-то нереалистичным сном, смешной фантазией. Все было таким мягким и хрупким. Сначала Антон запел, трогая себя за волосы, откидывая голову назад, закрыв глаза. Он двигал бедрами и смотрел на Арсения, бесстыдно приоткрыв рот. Он так глупо смотрелся, и Арсений смеялся, смеялся, смеялся. Он сказал, ты такой дурак. Он сказал, ты странный. Ему нравится. Он сказал «моя лаванда, моё солнышко». Он сказал снимать одежду. Шуршание, хрип, тяжёлое падение лёгкой кофты, джинс. Пальцы ног зарываются в ворсистый ковёр, и кажется, будто ходишь по облаку. Антон танцевал из стороны в сторону и пьяно улыбался. В желудке было так тепло, а в ногах — тяжело. Антон опустился перед Арсением на колени и посмотрел тому в глаза. Тот с любопытством наблюдал за этим. Парень танцевал перед ним на коленях, крутился изо всех сил, будто тот был королём. Что уж говорить, у него была достойная королева. Пахло стираным бельем, одеколоном, обнаженными телами, словно неуловимая дымка будущего на простынях. Все понятно без слов. Попов достал телефон и начал снимать, а Антона это раззадорило ещё сильнее. Неужели он выложит это в сеть. Конечно, нет. Пусть Арсений скажет, что тот — его инстаграм-королева. Пусть заставит его почувствовать себя пинап-дивой: большие жемчужины, персиковый блеск для губ и белое бельё. Стоило Антону повернуть голову, как перед ним закружился калейдоскоп реальности и фантазий. Он опустил голову на ковёр, и это ощущалось, будто в замедленной съёмке. Арсений через камеру телефона смотрел, как ворсинки переплетаются в волосах. Парень — словно артдеко, он растекся по полу, а его мешки под глазами были цвета металлик. Вдруг щелчок, словно телевидение стало цветным, словно наступила новая эра. Арсений дотронулся до груди парня, а тот улыбался, выгнувшись и пытаясь состроить из себя нечто театральное, нечто поэтичное; рука прошлась по животу. Чуть заметное прикосновение пальцев к коже, так, что между телами возникает напряжение. Оба хотели больше. — Свят, свят, свят. Свят рот, свят хуй, свята дырка. Свят Арсений свят Дима свят Серёжа, — тихо бубнил Антон. В такой вечер грех не упомянуть Гинзберга. Язык наждачкой резал по небу, но то была приятная боль. В его голове — потерянный бит, широкое небо, а перед глазами — такой близкий Арсений. Телефон брошен куда-то в сторону, на кровать. Сладкие городские огни, врывающиеся в их отельный мирок. Будто рассвет посреди ночи, будто свежесть отдохнувших тел. Парни оказались в душе. Антон чувствовал, как Арсений обнимает его всего, прижимая к холодной стенке, чувствовал барабанную дробь капель. Они всему смеялись и ни о чем не собирались жалеть. Пусть Арсений уложит Антона на кровать, на это жесткое бельё, что царапает кожу. Весь мир увеличился и сосредоточился на каждом атоме влажной кожи. Сознание расплывалось, а запахи били в нос: сладкий запах мокрой простыни и одеколон — нет, запах Арсения. Гиперреализм на кончике пальца. Они лежали рядом и ласкали друг друга. Антона это не заботило, он улыбался и рукой чувствовал член своего приятеля, пальцами поглаживал жёсткие волоски, сжимал все сильнее, двигал рукой все быстрее, пока такое же — с ним. Набухла влажная головка, кожа на внутренней стороне бедра истончилась и стала чувствительней, а глаза непроизвольно закрывались. Вот-вот, ещё чуть-чуть. На задней стороне век солнечные брызги, и лаванда, и артдеко. Может ли Антон побыть русалкой для Арсения? Спеть ему колыбельную? Как бог благословил вселенную, и океан, и его, и Антона. Невесомые поцелуи в висок. Тяжёлая дрема, словно расплавленный свинец, и наконец Арсений спит, чистый, порочный, обнаженный — великолепный. Антон спускается вниз, а от него тянет чужими руками, чужим взглядом, чужим членом. Сергей пытается что-то ему сказать, точнее спросить, но ему плевать. Он стоит, навис над ним, на губах усмешка, мол, что ты на это скажешь. Я. Антон приближается к Сергею. Спал. Слова, что произносят только шепотом. С твоим. В нос ударил запах алкоголя. Лучшим. Тяжёлое дыхание горячо опаляет ухо. Другом. — Как я тебе после этого? — мурлыкает Антон. Для него всё смешно. Ведь все же знают, как Сережа сражается за честь друга. Как знают и то, что он жалок и слаб. Он бьёт Антона, пинает его, злится, но ни разу не ударяет его по лицу. Ему нельзя портить лицо. Парню ещё выступать. Антон смеётся над его слабостью, он совсем не чувствует боли. Было одиннадцать вечера.