Gold

Виктор, это - сон, сон, это – Виктор. Знакомьтесь пока, а я, твоя, Витенька, бессонница, вместе с сигаретами и пачкой старых фоток, заварю вам кофе. Сахар нужен? « - Скажите, Виктор, а как насчет вашего сердечка? Слышали, у него любовная аритмия, с недавних пор. - Мистер Берг, Ваше чувство юмора, как вино – с годами только лучше…» На полотнище домашнего кинотеатра высвечиваются кадры с его интервью. «Диор фэшн плейс найт шоу». Из Диор там было только название и Витин костюм. «Одна из моих самых безвкусных передач, с самыми невкусными шутками», - хмыкает парень, с волосами цвета платины, бросая взгляд на себя же, сидящего в удобном кресле и беспрестанно поправляющего серебристые пряди. Среди его медалей, кстати, таких оттенков не замечено. Виктор любит золото. Золотые медали, золотые аксессуары, золотые нашивки на стоящих целое состояние шмотках, «золотой характер», золотая репутация. Помнится, все любили подшучивать над одним из его соперников – Отабеком Алтыном («Алтын» – «золото» прим. автора). Мол, осторожнее, вдруг, русский царевич заберет тебя в свое королевство вечных снежных бурь. Всегда и везде улыбающийся, сияющий Виктор Никифоров. Чемпион, славный парень и просто красавчик. Скользящий от одной победы к другой, как по льду, что, по слухам, не только у него под ногами, но и в грудной клетке. Еще одна ночь на двоих: Виктора и его двойника с экрана. Если бы он действительно был тем, кем был для всего мира, возможно, все было бы проще. Не было бы этих бурных истерик, заканчивающихся тем, что кто-то из команды был нагнут прямо в раздевалке. Не было бы этого разрывающего плоть одиночества. Не было бы «вот этого вот всего». Эта фразонька всегда заставляла Никифорова усмехнуться. Хаос его в жизни, кроме как «вот это вот все» никак не назовешь. - Опять куришь и занимаешься ментальным селфцестом, Вить? Голос и следующий за его звуком смешок внезапно разорвали тишину, Никифоров даже не сразу понял, откуда они появились. Обернувшись, Виктор заметил очертания знакомой фигуры в полумраке практически пустой комнаты. Юра. Поддразнивающий его дубликатом ключей, Юра Плисецкий. С Плисецким Витя уже давно хорошо знако… Нет. Дру… Нет. Был семье… Нет. Ну, он уже давно с ним был. Они были друг с другом. Юра был с Никифоровым. В общем, их совместное времяпрепровождение сложно было назвать одним словом. Это было все и сразу. Много, неистово, бурно, трепетно. Зима и осень, долгие споры и такая же долгая, но уютная тишина, мэшап из песен самой популярной попсовой группы Америки и того рокера из соседнего подъезда, что скололся на прошлой неделе – это все были Виктор и Юра; Юра и Виктор. Они как любили, так и ненавидели друг друга, вонзая один кинжал за другим в истерзанные сердца. - А еще смотришь эту бредятину. Лучше бы порно посмотрел, глядишь, совсем фригидным станешь. Сколько у тебя уже не было? Неделю? - Около пары часов. Виктор отшучивается, скорее, на автомате. Скорее, потому, что так надо. Потому, что даже при Плисецком содрать эту маску было сложно. Особенно при Плисецком это было сложно. Длинные пушистые ресницы блондина будто гладили его нежную кожу, стоило парню только моргнуть. Движение, заученное уже наизусть, пальцы, которые на автомате забираются в пряди и перебирают их, будто крича: «Вот это – самое настоящее, самое дорогое золото всего мира, и оно сейчас в моих руках». Они уже привыкли так разговаривать. Огрызаются друг с другом, точнее, скорее, Юра огрызается, а Виктор поддерживает это настроение и раздражат парня показным равнодушием к «шуткам» и неиссякаемой «радостью, добротой и пониманием». Даже просыпаясь наутро вместе, они не говорили банальное «доброе утро». Юра всегда выдавал что-то вроде: «Ну, пиздец, блять, я уснул в твоей ебаной Гуччи-шмуччи квартире, надеюсь, твоя псина не слишком агрессивна по отношению к шмоткам, надушенным Версаче». А Витя отвечал ему: «Котенок, полежи еще немного», как бы сглаживая углы, как бы создавая себе иллюзию тепла. Потому что иллюзию тела создавать не требовалось. Никифоров дурачился, мазал блондину нос йогуртом и бегал от него по всей квартире, моля о пощаде и хохоча как в последний раз. - Вик… - Выдыхал Юра имя, которое теперь он, разве что, выблевывать вместе с сердцем будет, если захочет от него избавиться. - М? - Кто я для тебя? Замешательство Никифорова продлилось какое-то время. Он хотел бы прокричать обо всех тех чувствах, что сжирали его изнутри с каждой секундой, проведенной в обществе Плисецкого. Или не хотел? А может, хотел заорать, что он не знает, как это называется? Или знает… Или хотел умолять Юру не задавать этот вопрос? - А я для тебя? Любимая часть программы Плисецкого – введи собеседника в ступор, задав ему встречный вопрос, прекрасно выполнена Виктором Никифоровым, который, после этого, объявляется абсолютным чемпионом по ебантяйству среди взрослых. «Ты же старше», «Просто ответь, что вы – друзья», «Хотя бы наври ему что-нибудь», а не «вот это вот все». - Хуй тебе, я за тебя решать не буду. Ты знаешь, как долго я этого жду? - Значит, придется подождать еще, котенок. Подождать чего? – Никифоров еще сам не решил, но постановил, что так будет правильнее – слитая тема – закрытая тема. - Я переезжаю, буду тренироваться в Казахстане какое-то время. - Когда вылетаешь? - Завтра. Сигареты порхают в идеальных пальцах одна за другой, все по заученной схеме: вытащил из пачки, подкурил, зажал между губ, вдохнул и вспорхнул. Идеальный носик Юры морщится, его до неприличия заводит такой «томный Витя», но волосы снова пропахли дымом. «Теперь вымывать буду неделю, не меньше, сколько можно курить». Плисецкий делится своим последним возмущением и, вместе с Минздравом, предупреждает Никифорова. Серебристовласый только смеется, закидывая голову назад. В этих белых коконах явно был не только никотин. Виктор нашаривает свой телефон и включает рандомную песню. Естественно, та самая, от которой Юра разве что в окно не бросался, доходя до пика отчаяния. Он не знал, что и Витя тоже. Думал, тот издевается и просто любит смотреть за тем, как огонь в глазах другого тускнеет и вызывает приступ рвоты. Они не понимают, как надоедливый фон, в виде Витиных интервью, оказывается выключенным, а они сами пьяными, в объятиях друг друга. - Так ты будешь жить с…? - Отабеком. Краткий ответ Юры выбивает из горла Виктора что-то вроде «Ясно» и заставляет его прижаться ближе. Снова пальцы, теперь, будто бы сломанные, перебирают золотистые пряди. Вик не хотел отпускать Плисецкого. Не так. Не к чужому. Лучше бы тогда Никифоров забрал то казахское «золото» себе. Юра сейчас не рвался бы к нему так страстно. Вдох – волосы блондина ярко пахнут сигаретами Виктора. Он доволен. И не замечает, как младший засыпает в кольце его рук. Единственное, что он в состоянии заметить сейчас, так это то, что сердце Плисецкого сейчас бьется в его ладони. Никифоров больно прикусывает нижнюю губу и внимательно изучает, и так, до боли родные черты лица. Он осторожно касается губами ключицы, шеи парня, стараясь не разбудить его. Так проходят следующие два часа. За окном уже начинают ездить первые машины, а Юра лишь плотнее прижимается к Виктору, вжимается в него, сжимая его кожу во сне. Когда же блондин, наконец, просыпается, он резко вскакивает на ноги и начинает собираться. - Куда ты, Юр? - Самолет через пару часов, я уже собрал вещи, но нужно еще привести себя в порядок и перепроверить все. Открой мне дверь? Я оставлю тебе свои ключи. - Останься еще ненадолго? *** «- Скажите, Виктор, а как насчет вашего сердечка? Слышали, у него любовная аритмия, с недавних пор. - Мистер Берг, Ваше чувство юмора, как вино – с годами только лучше… Но, разве Вы не слышали, что мое сердце из черного золота?»