Но она верила...

      Мэри хорошо помнила тот вечер: тёмное небо, оживлённое сиянием сотен звёзд, лёгкий снег, который кружился в затейливом танце, какие-то признания, воспоминания о прошлом, Мэттью на одном колене, произносящий слова, которые оба они ждали так долго: "Леди Мэри Кроули, окажите мне честь, станьте моей женой." Её "да" звучало так же естественно, как дыхание. Их поцелуй, такой долгий и нежный, такие же нежные и долгие объятия… Все это могло произойти на пять лет раньше. Могло, но не произошло. А в ту рождественскую ночь они были так счастливы, что не думали об этом. Их ждало будущее, полное любви и надежд.       Мэри хорошо помнила ночь накануне венчания. Ссора, казавшаяся теперь такой глупой и ненужной, едва не погубила все, о чем они мечтали так долго. Она никогда не забудет своего намерения все отменить и слова Мэттью, которые помогли ей не совершить самую ужасную ошибку в своей жизни: "Я никогда не буду счастлив ни с кем, пока ты ходишь по этой земле"…       Мэри хорошо помнила день их свадьбы. Солнце, светившее почти так же ярко, как горели глаза идущей к алтарю невесты, должно было стать счастливым предзнаменованием для молодых. Должно было стать… Она помнила радость, читающуюся на лицах всех обитателей Даунтона, улыбку своего жениха и его шепот: "Если честно, я боялся, что ты не придёшь". Клятвы, данные друг другу, казались чем-то странным, ведь не было никаких сомнений в том, что они не оставят друг друга ни в горе, ни в радости.       Мэри хорошо помнила их свадебное путешествие. Месяц, полный счастья и любви, которая наполняла собой каждый вздох пары, будто был создан для того, чтобы забыть неразбериху в их отношениях, когда они ещё только начинались. А худшее начало было сложно даже представить себе, хотя они и вспоминали его со смехом.       Мэри хорошо помнила радость Мэттью, когда она сказала ему, что он скоро станет папой. Он был вне себя от счастья и долго кружил и обнимал её. С того дня он чуть ли не каждый час спрашивал, как она себя чувствует и не шевелится ли ещё малыш, чем неизменно вызывал смех девушки. Она помнила их бесконечные споры, связанные с выбором имени для малыша, обустройством детской и планированием их будущей жизни, которая обещала им бесконечное счастье.       Мэри хорошо помнила горящие глаза и широкую улыбку Мэттью, когда он впервые взял на руки их сына и наследника. Он не находил слов, чтобы выразить, как безмерно он счастлив. Она помнила их поцелуй. Самый нежный, самый долгий, самый трепетный. Последний… Они оба будто чувствовали, что больше никогда не увидятся, но не хотели прислушаться. Они были слишком счастливы, чтобы хоть на минуту поверить, что хоть что-то может это счастье разрушить.       Мэри хорошо помнила Мэттью таким, каким она его знала, но стеклянный, застывший взгляд голубых глаз навсегда врезался в её память. На смену любым воспоминаниям об их счастливой жизни всегда приходили эти глаза, полные душевной боли. Мэри знала, что он никогда не увидит первых шагов малыша Джорджа, не услышит его первых слов и его звонкий смех... Мэри знала это, но отказывалась верить. Она видела, как сильно сын похож на своего отца, но не могла понять, радует ли это её или причиняет ещё большую боль.       Мэри хорошо знала, что Мэттью навсегда покинул её, но всегда ждала, что дверь вот-вот откроется, и войдёт он, обнимет её, проведёт рукой по волосам, коснётся губами её щеки… Мэри знала, что никогда больше не увидит его, но продолжала ждать, что однажды она проснется от его поцелуя, и весь этот кошмарный сон останется позади.       Мэри верила…