Мальчик мой

– Ну, давай, придумай ещё сотню оправданий, а я послушаю, – герцог Анжуйский устало откидывается на спинку кресла, устремляя на него пронзительный взгляд. Состояние собеседника напряжённое, нервное. – Ты так спокоен? Меня это поражает! – восклицает Гиз. – Безумец? Что ты от меня хочешь? – Мне кажется, я ясно выразился, – хмыкает наследник дома Валуа. Ему нравится наблюдать за ним. Его раскрасневшееся лицо, растрёпанные волосы, лихорадочно блестящие глаза, расшнурованная сверху рубашка... "Господи, о чём я думаю?!" – он встряхивает головой, отгоняя непрошеные мысли. – Ты пьян? – Генрих решительно не понимает друга. А друга ли теперь? После всего, что он только что ему высказал? Про себя Анжу смеётся. Не каждый день увидишь смущённого герцога де Гиза, главу католической партии, которая держит в страхе всю Францию! А стоило всего лишь... Всего лишь сказать правду о том, что занимало его мысли уже давно. А бесстрашный Гиз вдруг испугался. – Нет, – как же принц устал от этого всего. – Я абсолютно трезв. И который раз повторяю тебе, что люблю мужчин... Ну почему ты так бледнеешь? В этом нет ничего такого. В конце концов, подобное существует с древнейших времён... – Я знаю, – обрывает его юноша. – Дело не в этом. И даже не в том, что ты такой. Проблема в том, что чувства твои именно ко мне. Ты же понимаешь, я не могу. Для меня это невозможно. – Дело в Марго? Вы вместе уже пол года, ты единственный её любовник, с которым отношения продлились так долго. И ходят слухи, что ты хочешь жениться. Ты любишь её? – Да, конечно, я люблю её. Но дело не в этом. Просто проблема в том, что я не такой, как ты. Сейчас он выглядит таким растерянным. Глаза потуплены, кудри разметались по плечам. Ангел... Самый настоящий ангел... Не зная, сколько жестокостей он делал на войне, какую беспутную жизнь вёл в мирное время, можно подумать, что он святой. Хотя и впрямь, что там его грехи? По сравнению с собой, Генрих герцогу Анжуйскому кажется невинным ребёнком. Повинуясь неожиданному порыву, Валуа вскакивает с кресла и вплотную к нему подходит, берёт его руку в свою. Тот невольно вздрагивает, но руки не отнимает. – Я всё понял и больше ни слова об этом не скажу. Ты будто боишься... Не надо. Давай мы всё забудем? Я ничего не говорил. – Нет. Ни ты, ни я не сможем забыть. Скажи мне правду, это серьёзно? Теперь он напрямую смотрит ему в глаза, поборов страх и робость. – Да, – кивает Генрике Анжуйский, – увы. Мне ничего с этим не сделать. Прости, наверное, не стоило тебе говорить. Просто мои чувства к тебе зрели ещё давно... – Тогда мне лучше уйти. Принц даже не останавливает его. Он прав. Действительно, не надо больше его искушать. Гиз набирается храбрости для последнего. Делает глубокий вдох, приближается совсем близко. Такой странный поцелуй... Вовсе неожиданный... И его губы упругие, но мягкие, не как у женщины. Ощущения совсем другие. Однако, Генрих не позволяет себе большего. Он ведь уже отказал. Да и в мыслях не было даже капли желания ответить согласием! Так ведь?.. – Прости меня, – шепчет лотарингец, а потом уходит. Вот так быстро. Был, а теперь нет. Анжу тяжело вздыхает, пытается хоть на секунду перестать думать. Но мысли упорно лезут в голову. Настойчивые желания ещё больше начали терзать душу. Зачем он признался?! Глупец! Это какое-то наваждение. Генрике уже давно знал, что предпочитает мужчин. И отнёсся к этому спокойно, легко принял такое в себе. Тяжело стало только тогда, когда он понял, что полюбил Гиза. До этого отношения его не были насыщенны особыми чувствами, но тут дело совсем другое. Соратник по оружию, ни то союзник, ни то враг короны вызывал в нём бурю. Началось всё с того, что они просто дружили. Причём, с детства. А вылилось в совсем другое... Он смотрел на предмет своего вожделения, за начал каждое его движение, черту идеального лица, жест, нотку голоса. И всё это время он прекрасно знал, что взаимности не будет. Так зачем же было говорить? Генрих точно не такой. У него романы со многими женщинами, например, с Марго... Должно быть, у них всё серьёзно. Он ведь видел, как его любимый смотрит на неё, как говорит с ней, а она смеётся в ответ. Они такая красивая пара. Об этом твердят все, а двум влюблённым и дела нет. Он видел, как на балах они несколько часов кряду кружатся в танце. В коридорах он не раз случайно замечал, как Генрих целует её, нежно, самозабвенно. Оказаться бы на месте принцессы... Обида на сестру кольнула в сердце. Почему она? Так горько. Хотя в чём Маргарита виновата? Вообще никто не виноват. Он один это чувствует, ему одному мучиться. Вопреки самым несбыточным надеждам, Гиз не разделит этого бремени. От своего одиночества Генрике хочется в голос завыть. Со всей силы он ударяет кулаком по стене. Но легче не становится. Он желает вообще потерять возможность мыслить, только чтобы не думать о нём. *** Бой колоколов, запах крови, привкус жестокости. Удары и ответы на них, "свои" и "чужие". Как их различать в такой безумной массе? Хотя, в прочем, уже всё равно кто есть кто. И та, и другая сторона опьянена, готова бить направо и налево без разбора. Кровавое месиво – иначе не назовёшь. Анжу бежит по коридорам Лувра, в руках сжимает оружие, чтобы обороняться, в случае чего. Он ещё до конца не осознал происходящее, сложно понять что-то в таком хаосе. Вот и заветный выход, улица встречает такими же криками и бесконечной резнёй. Весь Париж ей заполнен, скрыться негде. Молодой человек несётся вперёд. Главное, увидеть поверженного Колиньи. Именно ради этого они всё развязали. Хотя, если быть до конца честным, он сам не знает, что ему больше хочется – увидеть мёртвого врага или же живого кое-кого другого. И несмотря на то, что Анжу решил больше о Нём не думать, сейчас он слишком за него боится. Ему плевать, что там было раньше, плевать, что его чувства не приняты. Сейчас имеет значение только одно. И вот, наконец, дом адмирала. Принц резко останавливается при виде открывшейся ему картины. Гиз стоит в нескольких шагах от него, под каблуком красного ботфорта лежит труп. Колиньи мёртв, кровь разлилась вокруг. А Он стоит в алой луже, кажется таким величественным и угрожающим. На светлых кудрях грязь и кровь, на лице торжество и гримаса безжалостности. Его высокая фигура сейчас кажется ещё выше. Генрике пробирает дрожь, он не знает, бояться или восхищаться. Ангел, побеждающий демона, или же сам сатана перед ним? Отчаянный поиск ответа напрасен, в этом юноше слилось и то, и то. Слишком прекрасный и страшный, будто не от мира сего. Валуа просто не может подойти ближе. Он, несколько мгновений, взирает на этот образ, а потом, развернувшись, бежит прочь... Утро наступает нескоро... Ночь казалась бесконечной. Но с рассветом во дворце становится тише. Все знают, что в городе бойня продолжается, её невозможно остановить. Король и королева-мать сами в ужасе, не знают, как прекратить всё. Резня распространяется по стране, как им докладывали. Ад сошёл на землю. Но в Лувре больше никто никого не убивает. Лишь трупы плавают по коридорам в собственной крови. Герцог Анжуйский идёт вперёд, перешагивая через них. Странное оцепенение одолевает его. То, что он видит, настолько страшно, что уже перестало вызывать какие-либо эмоции. Бывает такая степень кошмара, что, переступая через неё, уже не имеешь сил ужасаться. Он заворачивает в один из узких боковых коридоров. Здесь ещё горят факелы со вчера. И тут, замечает фигуру, облокотившуюся об стену. Человек согнулся по полам, кажется, его тошнит. Анжу делает несколько шагов вперёд. Не может быть! Это действительно Гиз. Но его просто не узнать... В ночной тьме он предстал высшим существом в свете своей силы. А сейчас это просто уставший напуганный человек... Мальчишка! Одежда испачкана, на лице растерянность и ужас. Он поднимает глаза и видит принца. Во взгляде его читается растерянность. – Я не понимаю, не понимаю... – произносит он тихим голосом. – Как это произошло... Столько крови и трупов! И что делал я? Господи... Я отомстил за смерть отца, победил Колиньи... Но сколько невинных людей! Мне страшно. Сколько я убил? Ад... Вечные муки... Кажется, Генрих сам до конца не понимает, что тараторит. Он всегда был бесстрашным, но сейчас, когда никто не видит, лотарингец позволяет себе слабость. Испуг, осознание содеянного – всё это такое искреннее, неожиданное. Валуа подходит ближе, касается его плеча. – Что ты? Успокойся. Всё кончилось, – его голос мягкий, обволакивающий. – Кончилось. И сколько преступлений на моих руках! Он раскаивается? Неужели? Как такое может быть. – Тише... Тише... Повинуясь неожиданному порыву, Анжу притягивает его к себе. Гиз так напуган, что ему всё равно, он в полузабытии утыкается ему в плечо. Из груди его вырываются непонятные звуки, похожие на рыдания. – Их всех убил я. Принц сжимает его дрожащее тело, хочет отгородить от всего этого. – Посмотри... – Генрих поднимает глаза на него, а потом протягивает ему свои испачканные в крови руки. – Это всё я! Тогда Генрике осторожно берёт его ладони в свои и целует каждый его палец. Юноша наблюдает за этим удивлённо, но рук не вырывает – Ты не виноват, мальчик мой... – шепчет герцог Анжуйский. – Ты не один. Не бойся. Я ведь с тобой. "Мальчик мой" – это звучит с такой заботой, так много вложено в эту фразу. – Со мной... – чисто машинально повторяет он, не отводя взгляда. – Почему ты со мной? Почему не называешь убийцей, с презрением выплёвывая обвинения? – Не знаю. Наверное, потому что люблю. О Боже! Принц сам в шоке от того, что сказал. – Любишь? – лотарингец удивлён не меньше. Анжу молчит. Начинает чувствовать щемящую нежность к этому доверчиво на него смотрящему молодому человеку. А как можно сказать, что не любит? Чем же это будет тогда, как не любовью? Генрих сам первый целует его, отчаянно, безумно. Голова начинает кружиться. На его губах горьковатый привкус. Принц сжимает его в крепких объятиях, чувствует под своими пальцами мускулы на его спине. Он так силён, гибок! А в тоже время в глубине души раним. Это какое-то помешательство. Гиз сам не знает, что делает. Просто хочется почувствовать себя защищённым, любимым, кому-то нужным. Генрике шепчет ему на ухо какие-то слова, которых не разобрать. Страсть застилает сознание обоим. Они уже чувствуют холод мраморного пола, влажность крови, ещё не до конца на нём высохшей. И тут, где-то в глубине своего сознания Генрих начинает понимать, что делает и что это значит. Он резко отрывается от губ Анжу. Его "нет" какое-то скомканное, не уверенное. – Я не могу... Это ведь так безумно! Не могу... – Да чего ты боишься? Позволь себе, ты ведь хочешь... Никто не узнает. Он сейчас похож на змея искусителя. И Генриху хочется взять из его рук запретный плод. – Я буду потом ненавидеть и себя, и тебя. – Не важно. Это будет позже. Сейчас давай забудем о сожалениях. Он бросает его на пол, нависает сверху. Вновь восхищается этой чудесной растерянностью в широко открытых глазах. Генрике слегка улыбается. Он ему кажется сейчас таким невинным, вновь ангелом, лежащим под ним. Грязно? Неправильно? Против всех законов и принципов? Плевать! Это не грязь, а, напротив, очищение для обоих. Не неправильное, а единственно возможное. Между ними гармония, они идеальны друг для друга. *** – Ваше Величество, я изложил Вам все свои условия. Мне кажется, они вполне приемлемы, – ухмылка его коварна, в глазах читается надменность и осознание собственного превосходства. Король Генрих III смотрит на герцога де Гиза и молчит. Ненависть сейчас кипит в его сердце. Он ему угрожает! Правитель Франции вынужден соглашаться на условия своего подданного, потому что последний сильнее, у него свои войска и он командует королевскими, народ боготворит его. А что есть у Генрике? – ничего. Тяжёлая корона на голове, долги, всеобщая ненависть. Даже Франсуа и Марго, его ближайшие родственники, бунтуют против него. Мать, которая всегда, несмотря ни на что поддерживает, тем не менее называет неудачником. – Ваши условия неприемлемы! – наконец, поборов ярость, восклицает он. – Вы хотите, чтобы я отказался от всех уступок протестантам, практически собственноручно вновь развязал с ними войну, когда у страны нет денег на это. Франция будет уничтожена огнём и кровью, если я выполню требования Лиги, которые вы только что выразили! – Но, Ваше Величество, мы ведь гарантируем вам нашу поддержку. Не думаю, что всем нам не одолеть горстку еретиков. К тому же, в нашем сегодняшнем разговоре я уже упоминал Филиппа Испанского. Он готов оказать помощь, в случае вашего согласия. А если вы и дальше будете потворствовать кальвинизму, Его Католическое Величество, напротив, может стать вашим врагом. Подлец! Всё просчитал! И продался испанцам. Валуа горит негодованием. Как же дерзок Гиз, как беспринципен. Куда делся растерянный юнец? Да будь проклят этот человек! – Это угроза? – король изгибает бровь, стараясь сохранить величие на лице. – Как вы могли подумать! Всего лишь предупреждение. Я служу на благо родине, – он кланяется, с какой-то скрытой издёвкой. – Убедительно советую вам согласиться. Да и люди, в таком случае, тоже поддержат вас. Народ его обожает... Гиза славят на улицах куда больше, чем короля. Конечно, когда в богатых одеждах на гнедом жеребце он въезжает в город со сверкающей драгоценностями свитой, рассыпает горстями монеты, громогласно даёт обещания, легковерные французы верят ему. А что они говорят о короле? Называют расточителем, а ещё пускают слухи о его особенностях... "Садомит" – клеймо, обвинение, которое бросают в спину всякий раз, когда он проходит. Да знали бы они о своём любимом герцоге! Знали бы, что происходило после Варфоломеевской ночи... Но никто не знает и не узнает. Как всегда, Генрике будет страдать в одиночку. Тогда Гиз ушёл без оглядки. Сделал то, чего в тайне желал и сбежал. Конечно, сберёг репутацию, не оставил за собой никаких обязательств. Конечно, его можно понять. Король и не винит молодого человека ни в чём. После они говорили об этом, поняли, что это слишком рискованно. К тому же, они враги. Им не стоит иметь таких отношений, это слишком неправильно и опасно. Генрике скрыл боль, поборол желание умолять его остаться. Думал, что всё пройдёт... Но стало ещё хуже. А сейчас Генрих стоит, угрожает ему, ни о чём не сожалея, насмехаясь в мыслях. А монарх пытается бороться с мучающими его чувствами. Он одновременно всё ещё любит и люто ненавидит. Хочет проткнуть шпагой и вновь ощутить его губы на своих. Эта чёртова одержимость не даёт спокойно жить... Валуа опять соглашается на условия, признаёт поражение, потому что, как всегда, не может противостоять. Истинный король Франции сейчас кланяется ему с усмешкой. Когда он уходит, Генрике жестом приказывает всем удалиться из тронного зала, а когда приказ выполняется, сбегает по ступеням ведущим от трона вниз, падает на колени, больно ударяясь ими о мраморный пол и в голос кричит, надеясь таким образом освободиться. Но безумие не отступает. Ненавистный и любимый образ продолжает преследовать, стоять перед глазами... *** Он отдаёт приказ сорока пяти холодно, твёрдо, принимая решение лишь разумом. Сердце и способность чувствовать похоронены под всеми страданиями, что он перенёс. Остаётся сделать только последний самый отчаянный шаг, который может быть спасёт престол. Король не раздумывает ни секунды, просто громко говорит:"Убить". Страшное слово режет воздух, поступь его людей гулко отдаётся под сводами комнаты, ударяя ему по ушам. С минуты на минуту придёт Он, и всё будет кончено. Генрике больше ничего не чувствует... По крайней мере, ему хочется так думать. Он не человек, он Франция. Последний из великого семейства должен спасти всё. Хотя, заглядывая дальше, понимает, что, скорее всего, то, что он собирается сделать убьёт их всех. Не только враги, но и он сам падут жертвами пагубной ненависти. Однако, пускай уж лучше так, чем Гиз завладеет короной. Этому не бывать. Сейчас он будет мёртв, Генрике плевать. Главное, что их противостояние кончится. Он вовсе не сомневается. Чувства давно мертвы. В соседней комнате слышатся шаги. Он ждал. Давно ждал. Король медленно встаёт и направляется к двери. Он ведь должен увидеть. За порогом его ждёт то, что должно. Там, с другой стороны комнаты, стоит его злейший враг. В глазах Генриха горит огонь, во взгляде короля стынет лёд. Они две противоположности. Первый похож на ангела, второй на демона. Один торжествует, насмехается, а второй готовится нанести удар, предельно серьёзен. – Здравствуй, – просто произносит герцог. Генрике неожиданно думает про себя:"Беги, убирайся отсюда, пока не поздно!" Если бы он только ушёл, его бы не стали преследовать... Нет-нет! Не время для сожалений и сомнений. Срочно надо действовать. Время будто бы замедляется, бледная рука короля поднимается в воздух, пальцы складываются. Щелчок. Громкий, чёткий, меткий. Из темноты кабинета выступают его верные слуги. Сам он, уступая им дорогу, отходит назад. Они надвигаются на жертву, звеня оружием. Завязывается бой, один против стольких Он дерётся, как лев, со всей присущей ему кошачьей грацией. И когда последний удар вконец лишает его возможности обороняться, в глазах его вновь возникает такая забытая растерянность. И Генрике вновь видит перед собой того юнца, которого так любил, а сейчас убивает. Невольно он делает рывок вперёд, но поздно. Герцог падает на пол, заливая всё вокруг своей кровью. "Господи, прости мне мои пригрешения... Генрике!" Его последние слова вылетают в воздух. Из груди короля вырывается вскрик. Это было его имя! Сорок пять выполнили приказ, враг повержен. Жестом, теперь единственный правитель Франции, велит им удалиться. Когда они уходят, он приближается к Гизу. Он лежит так непринуждённо, голова запрокинута, а на лице такое умиротворение! Кажется, что он просто спит. Король опускается рядом, кладёт его голову к себе на колени, вглядывается в такие знакомые черты лица... И вдруг, начинает плакать. Впервые в жизни он плачет. Когда умирал отец, ни одной слёзы не пролил, когда братья – тоже. А сейчас рыдает, как ребёнок. Гиз так прекрасен даже под маской смерти! А губы будто чуть улыбаются. Генрике целует их, они ещё тёплые. Его слёзы падают на постепенно бледнеющие щёки. Вот и всё. Конец такой странный. Точь-в-точь по сюжету трагического романа. Их сюжет завершён. И, казалось бы, всё так и должно быть. Но почему же так тяжело? "Мальчик мой..." – исступленно шепчет Валуа. – "Я убил тебя... Мальчик мой!"