За тёмно-желтыми глазами

Этот день был обычным, ничем не примечательным, словно призрак. Прохладный октябрьский день постепенно смывал краски города. Люди сновали по своим делам, быстро перебирая своими большими на вид ножками. Ветер бороздил просторы деревьев, унося за собой мириады умерших листьев. Аллею, что недалеко от школы под счастливым номером, можно было бы описывать еще очень и очень долго. За людьми, что топтали эту аллею можно следить еще целую вечность. Ну а пока что сузим наш круг до размеров высокого парня с забавным контрастом одежды, состоявшем из странной куртки и самых обычных джинсов. Глядя на него, все девчонки почему-то замирали в красивых и не менее фальшивых позах, стараясь завлечь того самого парня. А теперь давайте остановим на секунду время. Увидели что-нибудь? Я расскажу, что успел увидеть. Я успел увидеть намерение этих прекрасных дам стать для парня той «единственной». Всё ради того, чтобы утереть нос своей однокласснице и вообще всей школе тем, что она встречается с самым популярным парнем школы. Я даже могу прочитать мысли этих девушек. «Вот он, мой шанс познакомиться и начать встречаться с самым крутым мальчиком в школе. Какой он крутой! Я всегда его любила! Говорят, у него погибли родители, ему, наверное, грустно. Но именно я стану его утешением». Глядя на эту клоунаду, хочется смеяться им в лицо, смеяться, пока не задохнешься. Но теперь вернёмся к парню. Отрицать его наружнюю привлекательность было бы завистливой ошибкой автора. Пепельные волосы идеально подходили к тёмно-жёлтым глазам, а кепка, надетая козырьком назад, прекрасно дополнила их вид. Очки прекрасно подчеркивали длину его ресниц и ничуть не хуже гармонировали с его рюкзаком, что висел на нём. Левое ухо парня было проколото и, естественно, в нём красовалась кругообразная серьга с волнистыми краями. К сожалению, многого сказать о его внешности не могу, ведь его лицо закрыто медицинской маской в целях предотвращения вспышки псевдолюбви еще у кого-то из девушек. Будучи опытным в делах сердечных, он уже почувствовал всё отвращение, какое только мог создать этот мир, от отношений его уже воротило, от поцелуев и комплиментов его тошнило, поэтому попытки девушек из раза в раз оказывались неудачными. Это пока всё, что нужно знать о Джейкобе Сандерсе-младшем. Но запомните, что когда мы рассматривали девушек, мы рассмотрели лишь внешний вид парня, говорить о его состоянии я буду чуть позже, а сейчас же я хочу рассказать вам о его жизни. Джейкоб всегда думал, что он обычный парень, который хоть и окончил школу под счастливым номером, но всё же так и приходил на ту аллею изо дня в день. Да да, он уже окончил эту школу, однако всё равно был популярен, красота творит чудеса. А слух о том, что его родители погибли был лишь частично правдой. С шести лет парень рос без той, кто любит тебя как никто другой, кто заклеивает рану пластырем, говоря не плакать, ведь ты мужчина, той, кто является олицетворением божества. Конечно, вы догадались, что Сандерс-младший рос без мамы, а вот обстоятельства смерти не столь важны, чтобы уделять им внимание. Помимо этого у него в семье подрастают ещё два брата и две сестры, которые были старше его, а отца мы в счёт не берём. Он постоянно занят работой, хоть и прибыльной, но изнурительной до такой степени, что времени на семью просто не хватало. Сам Джейкоб учился в университете, что находился недалеко от школы под счастливым номером, учился довольно прилежно, дабы в будущем не мешать никому своим существованием. На обед всегда ел сэндвич с индейкой, запивая минеральной водой. Кепку надевал всегда козырьком назад. Обожал перечитывать последнюю главу книги «Колыбель для кошки». Все его предметные тетради всегда были изрисованы какими-то узорами, не то змеей, тянущейся к концу тетради, не то каплями, стекающими по полям в нарисованную лужу, которая текла ещё дальше и заканчивалась в правом нижнем углу. Это все я рассказываю вам не просто так. Возможно, вы заметили, что Джейк любил постоянство, был перфекционистом и любил простоту. Всё свободное время он проводил на улице, а чаще всего гулял по аллее, рассматривая окружающий его маленький мир природы. Это место навевало ему воспоминания о той любви, что когда-то была и которой не стало. Пожалуй, я сказал достаточно для того, чтобы продолжить мой рассказ об этом дне. Автобусы ходили каждые пять минут, толпы людей то редели, то снова становились густым потоком волос прекрасной девы. Немного капал дождь, а Сандерс тем временем сел в один из автобусов. Честно сказать, видал я автобусы и получше. Окна покрыты огромным количеством пальцев других людей, которые, словно впав в детство, снова рисовали по стеклу свой незатейливый узор. Сидения порваны подростками, которым так не хватало внимания, и они вымещали свои страхи на куске кожи, скрывающем поролон. Стены исписаны непризнанными авторами «шедевров», а пол был унижен столькими ногами, что можно было бы забиться в свой тесный уголок фантазий, попивая воображаемый виски. Однако парень этого даже не заметил, он всё смотрел куда-то вперед, заставляя свою шею выделывать трюки профессиональных циркачей. Будто снова вернулся в детство, в то время, когда ты долго ждешь этой поездки в зоопарк, а по дороге все смотришь, где же он, тот з-о-о-п-а-р-к, где же страшные тигры, которыми пугал папа, и красивые павлины, которыми завораживала мама? Глаза парня светились каким-то странным огоньком, который не горел в них никогда, руки лежали, как влитые, на стекле, рот приоткрыт в предвкушении чего-то нового и совершенно непривычного. Казалось, жизнь вот-вот станет другой, более интересной. Но вдруг он плотно сжимает губы, глаза медленно опускаются на уровень пола, уже смотря куда-то сквозь него. Руки как бы виновато падают на рюкзак, который лежит на коленях, ожидая таких падений. Всё показывает полную грусть, но только не глаза. Они все так же поблёскивают радостью предвкушения новизны, но не блик тому виной, а слезы. Каждая слеза имеет свое значение. Одна, пока стекает по сухим щекам, кричит тебе: «Подойди!». Другая жалобным голосом говорит тебе, что сейчас никто не должен подходить. И так каждая слеза что-то, да значит, их легко понять. Но мокрые глаза Джейкоба говорили что-то новое, неизвестное до сих пор ни одному живому человеку, какая-то радость, но в то же время и печаль, какое-то умиротворение и в то же время злость, какое-то предвкушение и в то же время страх… Так Сандерс ехал в пустом автобусе, в полной тишине, окруженный лишь сидениями и поручнями. Куда он ехал, известно лишь ему, зачем он ехал, известно только ему, даже куда он смотрел было загадкой, его взгляд метался от витрин, до деревьев, сейчас его интересовала абсолютно любая мелочь, которой только было суждено попасть под его взгляд. Его глаза, казалось, немного дрожали, от того ли это, что он сидел в автобусе или от того, что ему было немного страшно, тоже неизвестно никому. Думаю, пора уже перейти к тому моменту, когда парень в медицинской маске с горящими глазами выпрыгнул из автобуса и направился в неизвестный нам путь, а чтобы сделать дорогу приятной еще и надел наушники, уже включив музыку. Надо сказать, что музыка всегда играла тихо, чтобы услышать. А что услышать? Ну, например ветер, а может пение утренних птиц, или же крик о помощи, просто хочется слушать и услышать городскую жизнь. Однако сейчас не слышно ничего, город как будто прикрыл свой рот ладонью, всё следя за ним, город ждал хода Джейкоба, ему было очень интересно, что же парень будет делать. И он сделал свой ход. Приехал на обшарпанном автобусе в самый бедный район города, пришел к самому уродливому в этом месте зданию. Но не это его ход, нет. Это, скорее, те уловки, что придумывает шахматист в своей прекрасной игре, он готовит поле для себя, убирая ненужные пешки, устраняя предательского ферзя, что подле короля, притягивает ладью, чтоб та защитила, ставит вперед коня, чтобы тот уберег, а в конце ставит завершающий шах и мат. То уродливое здание, к которому пришёл Джейк, было лишь шахом, а нам остался самый сладкий, самый прекрасный мат. Почему уродливое? Потому что законченное, похожее на другие, такое же белое с рыжими буквами компании, такое же скучное и однообразное. Вернее сказать, безобразное. Идеально для красивого хода. Возможно, как только речь зашла об уродливом здании, многие поняли, на что направлены все ранние ходы Сандерса, что ж, я не сильно расстроен, к тому и велось, а винить человеческий разум глупо с моей стороны, я ведь тоже разум, но чей — это не так важно на данный момент. Итак, Джейкоб пришел на крышу здания, сел возле небольшого столика, что стоял здесь. Старый, потрепанный и весь исцарапанный столик, на котором пыль не оставила чистого места. Какой-то несчастный принес его сюда, поиграть ли с судьбой или же желая его сохранить. Я уже сказал, что на спине парня висел рюкзак, он был полупустой, а что было в нём, не говорил. Так вот, внутри рюкзака находился пластмассовый стакан, в который зимой на улице наливают чай, стакан был немного желтоватым, с заметными укусами на бортике, видно, что с ним дурачились. Он поставил этот стакан на этот столик, в этом месте, в этом мире, в этой жизни и в этой игре. Потом он налил туда чай, что хранился в термокружке, которая тоже лежала в его рюкзаке. Спросить бы, зачем столько манипуляций ради старого стакана, но в тот момент, когда он их делал, его глаза наполнились, тоже чем-то горячим, они горели неустанно, ему и правда это нравилось, кто его знает, почему. А я знаю. Всё потому что напротив него за столиком сидела девушка и молча смотрела на него. Ничто в её наружности не важно, ни губы, ни огненно-рыжие волосы, лишь только голубые глаза. Казалось, потухли они давным-давно, они были какие-то слишком веселые и слишком грустные, смотрели они сначала на него , а потом и в глаза Сандерса, заставляя его кожу снова и снова покрываться мурашками. Первым молчание нарушил он, улыбаясь, словно вновь увидел маму. Хотя встреть он её сейчас, вряд ли бы узнал, если не наоборот. — Извини, Саша, заставил ждать… — сказал он, почесав затылок. — Копуша, как всегда. Я уже давно не злюсь. — ответила она, а потом помолчав еще немного сказала. — Поэтому чай мне. Она сразу же взяла стакан, не дожидаясь ответа, кипяток, что вылился за покусанные края, обжигал руки, но казалось, она не замечала. Джей, так сократим его имя при друзьях, хотел было возразить, но почему-то наоборот улыбнулся, под маской были видны все движения его губ. Глаза вновь воспылали ещё ярче, даже я, мечтатель и искаженный разум не мог поверить, что такое бывает, но вот он, живой пример того, что в мире может быть и такое, того, что в мире может быть всё. Может быть и такое, что его глаза и в сравнение не пошли с глазами девушки напротив. Как только она выпила немного горячего напитка, её голубые глаза засияли яркостью тысячи звёзд и даже ярче, они наполнились вместе с желудком счастьем и жизнью, что прежде покинула эти глаза, казалось, сама девушка ожила, она была счастлива выпить именно этот чай, именно из этого стакана, именно с Джеем. Это был последнее действие-шах в истории Джейкоба Сандерса младшего, а теперь настало время мата. По обоюдно-принятому стереотипу, сейчас он встал на край, отдав свое тело на растерзание ветрам, что дуют высоко. Маска с его лица слетела, когда он приспустил её. Нашему взору открываются его губы и нос. Тоже идеальные, хотя вот мы пригляделись и видим, что они его искусаны, причём собственными же зубами, белыми словно первый снег. А вместе с Джеем встала на край и Саша, расставив руки в стороны. Эта девушка готова была последовать за ним в любую точку этого мира, пускай, даже на край лезвия, ведь они друзья, познавшие любовь, которой не стало. Сейчас оба стояли на краю, оба смотрели и на всё, и на ничто, однако не оба чувствовали эту предательскую дрожь, как ни странно, дрожал он. А вот Саша громко засмеялась, но услышать её мог только Джей. Знаете, почему? Потому что нет никакой Саши, её уже не существует, она уже испарилась, стала для Джейкоба его болезнью, стала дитём его фантазий, но без того взгляда. Она — это любовь, которой не стало, она и есть его болезнь. Я говорю о его лучшем друге, точнее подруге, которая была рядом с ним всегда. Они познакомились в том университете, когда он увидел её. Саша высовывалась из окна, казалось, что хочет выпрыгнуть и вспорхнуть, как маленькая птичка. И наш герой сразу поспешил на помощь, однако прибежав в класс, он увидел, что никакой попытки не было, и она просто смотрела на людей. Почему-то эта простота ему нравилась, как будто это была его маленькая частичка души, которая зажила своей жизнью, не выдержав напора мрачности. Он сказал первое слово, а за ним еще череду слов, которая превратилась в диалог длиною в полгода, каждый день, почти каждую минуту, особенно по дороге до её дома, проходившей через аллею, сколько в этом промежутке времени было съедено сладкого и вредного, однако каждый грамм этой еды доставлял обоим счастье. Но однажды он поссорился с ней, просто так, просто потому что хотелось. Конечно, её буйный характер не принял этого сразу, она попыталась сказать ему то, что так давно хотела, но Джейкоб не мог услышать, точнее не хотел. А потом она дала ему записку, попросив прочесть её, через месяц или раньше, эти слова она произнесла с какой-то невеселой усмешкой и растворилась в толпе других людей. Выкинуть записку он не смог. Через две недели она перестала ходить в школу, а еще через неделю её вообще не стало, тело нашли возле той высотки, где они когда-то стояли, обсуждая свое будущее, и она показала парню своё. Врачи установили очередную болезнь, которая уносила жизнь, получалось так, что жить ей и вправду оставалось не больше года, она могла потратить их на всё, что угодно, но потратила на него, на того, кто так её обидел, Джейк понял это сразу, поэтому нашел ту записку. Там говорилось о том, что она не жалеет о том, что потратила жизнь вот так, проходив каждый день по аллее, поедая мармелад, смеясь над шутками, падая в снег. Говорилось, что она любила его, но не так, как все, он скорее был её лучшим и любимым другом, а любовь друга остается с тобой на всю жизнь, даже когда вы в ссоре, даже если вы ненавидите друг друга, эту любовь не сможет убить ничто. Она послала эту любовь Джейкобу, отдав её на всю жизнь безвозвратно. Да, изначально она любила его, как все те девушки, но став его другом, она поняла, что вся эта любовь между двумя ними просто не нужна. Прошло уже около двух лет, боль вроде как поутихла, но всё же такие раны саднят. Конечно, такое потрясение так просто не проходит, Саша оставила след в его жизни, который, может, и не причинит боли, но останется на всю жизнь, продолжая смеяться. А что вы поняли из этой маленькой истории? Скажу, я понял, что Младший являлся человеком импульсивным, в то же время он был чувствительным, веселым, но не умеющим держать себя в руках и не умеющим дружить. Тем не менее, она смогла хотя бы на время доказать обратное, вот почему именно её он представлял перед сном, слушая музыку, читая ту книгу, рисуя в тетради, вот почему она стала его заболеванием. Вам интересно, почему никто не упёк его в смирительную рубашку и не обрёк на уколы? Да всё просто, он сам знал, что его разум исказился, он знал, что Саши нет, но и выбросить из своей больной головы её не смог, вернее, не захотел, он знал, даже как избавиться от Саши, но он не посмел и не смог, всё потому, что он хотел жить так, хотел, чтобы Саша всегда была с ним. Знаете, я понимаю это жалкое существо лучше всех, ближе всех и как никто другой могу прочитать его. Всё потому что я — это он, давно пора было раскрыть карты, но как же сладостно было притворяться кем-то другим, я просто не мог устоять. Да, я есть Джейкоб Сандерс-младший, я есть тот больной парень с идеальной внешностью и покусанными губами, я этот импульсивный человек, а эта девушка — моё заболевание, которое привело меня сюда. Я скажу вам больше, я был счастлив всего два раза в жизни. Остальное время меня пожирал этот мир, в то время, как я всего лишь грыз его по кусочкам. Семья Саши была мне ближе собственной. Моя семья была моим кругом ада, братья и сестры, даже они пытались меня изжить. И почему? Все потому что раньше отец уделял мне немного больше внимания, нежели другим, поэтому они решили, что и наследство достанется мне, они за эти бумажки хотели сгнить брата, который и без того чувствовал себя вовсе не частью этой семьи, даже не зная, зачем они им, просто из зависти. Хотя это правда, отец хотел оставить всё мне, потому что я знал бы, куда потратить каждый цент, я знал бы, чего хотел купить на эти деньги — ещё чая и ещё сладостей, а потом просто сидеть и пить в парке с Сашей, я знал бы, что мне нужно, но все равно не претендовал на них, я был свободнее их, потому что они потакали отцу во всем, льстили ему, а я не боялся его «выпишу», потому и говорил с ним больше всех и смелее всех. Потом Саши не стало, я утратил даже общение с отцом, я не знал, чего хотел и не знал, чем дышать, я не знал ничего. Я заболел неизлечимо, точнее сказать безысходно, я ведь знал, как лечиться, но давно выбрал другое, я просто чего-то ждал, ждал, сидя в парке, ждал, рисуя на учебе. Но время истекает у всех, и у моего терпения тоже истек срок годности. Этот столик я принес два года назад, по просьбе Саши в её записке, а теперь понял, что значит дружба, она знала мой исход еще выписывая те буквы и заклеивая тот конверт, но дождаться она меня не смогла. Зато это время она провела так, как хотела, не жалея ни о чем… Кроме меня… А теперь она снова ждала меня, но на этот раз она готова была ждать всю мою жизнь, была готова смотреть, даже если буду радоваться тому, что её не стало, даже если бы я был счастлив без неё, опять окутавшись в эту фальш. Я не знаю, поняли ли вы, что я соврал. Соврал, что это любовь, которой не стало, нет, она до сих пор жила, прячась за моими глазами, до сих пор громко смеялась, до сих пор робко дрожала, но жила, жила, таясь внутри, такова ложь этого рассказа, она есть у каждого, ходит, прилипнув к нам на спины, держась цепкими лапками, она-то из этого мира не уйдет, впрочем, как и эта любовь, ничто из этого не остынет, как тот чай на столике. Даже не буду прощаться с этим миром, не буду плакать, я буду громко смеяться вам в лицо, я буду громко смеяться и днем, и ночью. У меня много времени и я жду вас… Ваш искаженный разум.