А где... Олень?

Юра Хованский, поправив ружье на плече, бодро шагал через лес. Они всей компанией давно собирались поехать на охоту, но когда Юра, сверкая глазами, сообщил, что он по блату уже договорился за охотничий домик в районе Карельского перешейка, причем за пару дней до начала сезона охоты, все резко слились. Власов сослался на давно запланированную поездку к родителям, Гридин просто в последний момент не взял трубку, а Макс, едва не плача, признался, что даже нагадившего кота отругать не может, не то, что стрелять по беззащитным зверушкам. Рассорившись со всеми, Юра собрал вещи и отправился за город сам. Прихваченная с собой фляжка с вискарем грела душу, а потому в машине Хованский трясся не без толики воодушевления. Домик, который подогнал ему знакомый егерь, был очень даже хорош. Он нашел его всего лишь спустя пару часов блужданий по лесной глуши, и был бы очень рад развалиться на старом диване, но ружье, небрежно приставленное к стене, смотрело на него с молчаливым осуждением. Решив, что он сможет нормально отдохнуть, когда вернется с парой-тройкой трофеев, Юра натянул военные ботинки, схватил оружие и вышел в лес. Насладившись пару минут солнечным теплом, он пошагал по тропинке вперед. Не отошел Юра от домика и на триста метров, как увидел его. Олень благородный. Просто охуительно прекрасный. Он был прямо-таки воплощением всего, что Юра знал об оленях: огромные ветвистые рога, красивый кофейно-бурый окрас меха и белое пятнышко под хвостиком. Хованский заворожено засмотрелся на грациозное животное, на его длинную шею и сильные, мускулистые ноги. Юра ждал, когда зверь ускачет в неизвестном направлении, но тот продолжал стоять в тени деревьев, высоко задрав головку. Понимая, что так везет раз в жизни, чтобы дичь паслась прямо возле домика, где он остановился, Хованский аккуратно снял ружье и взял оленя на прицел. Думая о том, как будут завидовать пацаны его трофею, Юра нажал на курок. — Бах! Олень в ужасе повернул свою прекрасную мордочку на звук выстрела, но было уже поздно. Конечно, Хованский немного смазал: он давно не практиковался, и пуля, вместо того чтобы быстро и безболезненно лишить зверя жизни, попала ему в бедро. Подойдя к подстреленному животному, Юра даже испытал какую-то грусть: может, и не стоило стрелять в такое прекрасное создание. Олень, содрогаясь, скосил на него какие-то совсем уж человеческие глаза серо-зеленого цвета, и челюсть у него задрожала, будто он вот-вот должен был что-то сказать. Хованский вдруг осознал, что не имеет ни малейшего понятия, что за звуки издают олени. Он опустился на колени и приблизил ухо к морде животного, силясь раскрыть этот секрет. — Мр… Мр… «Какой оригинальный звук! — поразился Юра. — Нужно доложить об этом в общество изучения оленей! И почему об этого раньше никто не писал?» — Мразь! «Подождите-ка…» Хованский в ужасе отшатнулся от оленя, упал назад и отполз от своей жертвы на добрые полметра. Он подумал, что снова перебрал с виски, и у него опять началась белая горячка. В прошлый раз он вел умопомрачительную беседу со шкафом, будучи твердо уверенным, что это его кореш Никита, но обзывающийся олень — это был новый виток в эволюции его алкогольного бреда. — Ты куда пополз, сука? — хрипел тем временем олень. — Помоги мне, блять, пока мы оба не стали удобрением! — Что-о-о-о? — ожил, наконец, Юра, пялясь на говорящую тушку во все глаза. — Что слышал, придурок: если я помру, ты из этого леса в жизни не выйдешь! Юра подумал о перспективах до конца жизни остаться в лесу, и прихуел. Запасов еды ему хватило бы на неделю, запасов алкоголя и сигарет — дня на три, а с угрожающими ему оленями — так и на два. Наконец, решив удостовериться, что это не галлюцинация, Хованский незаметно начал приближаться к постанывающему оленю. Недолго думая, он пнул его военным ботинком в бок. — Сууууууука, ты вообще ебанутый, что ли? Добить меня решил? ПО-МО-ГИ-ТЕ! — Ты зря кричишь, — насуплено отозвался Юра, смирившись с тем, что вот этот конкретный олень будет называть сукой и мразью, при этом отчетливо картавя. Ахуеть. Картавящий олень. — Чего ты так решил, пончик? — Сезон охоты еще не начался, тут никого нет. Я типа… На правах особого гостя. Олень так резко дернулся, что у Юры сердце едва не встало. — Я ПОХОЖ НА ТОГО, КТО ХОЧЕТ УВИДЕТЬ ЕЩЕ ХОТЬ ОДНОГО ОХОТНИКА СЕГОДНЯ, БЛЯТЬ? В голосе столько сарказма, что кажется, будто невместительную черепную коробку вот-вот должно было бы разнести от усердия, но олень только цокнул языком и закатил глаза, бормоча что-то про беспросветных кретинов. — А кого ты зовешь на помощь тогда? — Их, — просто ответил зверь, кивая на усеянную иголочками и ветками землю. К ним быстро ползло около десятка огромных пауков, и Юра с ужасом попятился. Но они не обратили на него никакого внимания, спеша к оленю. Членистоногие заползли животному на бок и окружили рану, явно проводя какой-то медицинский консилиум. Понаблюдав за этим цирком пару минут, Юра прочистил горло: — Гм, чего ты сказал, что если умрешь, то я из леса не выйду? — Потому что я Хранитель леса, и без меня тут начнется Содом и Гоморра. Проснешься утром от того, что тебе все лицо подчистую белки сгрызли. Юра не то чтобы сильно любил свое лицо, но все-таки привык к нему за двадцать шесть лет, поэтому обеспокоено его обмацал. — И что мне делать? — Не брать больше ружье в руки, — зло выплюнул олень, поддёргивая ногами. А потом вдруг, успокоившись, пожаловался капризным тоном: — Мне холодно. Юра засуетился, стягивая свою теплую парку и накидывая ее на оленя. Тот удовлетворенно дернул хвостом в благодарность. Пауки, наконец, завершили совещание: наиболее волосатый и гадкий на вид экземпляр ловко заполз к оленю на шею. Хоть Хованский не услышал ни звука, тот явно поделился с оленем своими соображениями; зверь важно кивнул и перевел взгляд на охотника: — Эй ты! Как там тебя… — Юрчик, — растерянно отозвался Хованский, все еще пребывая в шоке от происходящего. Олень пару секунд смотрел на него, а после начал ржать, громко, заливисто; пауки никаких звуков не издавали, но то, как они катались тельцами по шкурке оленя и земле, наводило на мысль, что они тоже хохочут, как ненормальные. — Юрчик, блять, — заливался олень, стуча копытом по земле. — Меня так мама называла в детстве! — вспыхнул Хованский. — Я растерялся и оно вырвалось! — Ну да, конечно, — олень стер несуществующую слезу, потершись мордой об траву, — в общем, мне нужен подорожник, чтобы ребята могли работать. — Конечно, сейчас… Юра скинул сумку и ружье и подался в кусты с решительным видом человека, который намеревается исправить свою ошибку. Спустя пару минут он вернулся, пристыжено почесывая нос, и обратился к недоуменно глядящему на него оленю: — А как подорожник выглядит…? Наконец, навьюченный описанием кустов подорожника и обозванный тупицей минимум трижды, Юра поплелся к ближайшей полянке, где, как казалось одному из пауков, он видел растение. То ли из-за того, что он до сих пор в глубине души верил в мир магии, Гарри Поттера, Фродо и Сэма или Ведьмака, то ли потому, что от алкашки ему казалось и не такое, Юра уже совсем успокоился. Ну, подстрелил он неудачно Хранителя леса, с кем не бывает? Это хорошо, что охотник из него так себе: попади пуля оленю сразу в лоб, тело Хованского, уже, наверное, обгладывали какие-то бурундуки. Олень не соврал: лес явно чувствовал, что с Хранителем что-то не так, и каким-то чудом сразу определил, что виноват Юра. Под ноги ему постоянно попадали какие-то огромные сучки и ветки, об которые нехуй делать было убиться; в рот и нос так и норовили залететь мошки, а перед самой поляной ему на голову даже пикетировала огромная птица, явно решившая, что его шевелюра куда лучше будет смотреться в ее гнезде. Учитывая это, Юра совсем не удивился, обнаружив, что подходящий ему куст скрывался за зарослями крапивы. Вернулся он к оленю уже совсем несчастный, с пекущими от крапивы руками, кучей ссадин и черти чем на голове. — Я предупреждал, — сразу же отозвался олень, взглянув на охотника даже с долей сочувствия. — Отдай им листки, пускай работают. Пауки приняли подорожник, приложили его к ране и начали покрывать все это паутиной, будто бинтом. Юра где-то слышал, что паутина — очень крепкое вещество, так что действия волосатых докторов были ему понятны: они старались перетянуть рану, чтобы остановить кровотечение. Видимо, процедура была не из приятных. Олень то и дело похныкивал от боли, и Хованский решил его отвлечь: — А тебя как зовут? — В смысле? — Ну не оленем же тебя постоянно называть… Юра готов услышать какое-то необычное имя, такое, как у прекрасных эльфов из Средиземья Толкиена: Амдир, Трандуил, Даэрон, Келебриан… — А. Димас я. Юра уставился на Димаса с таким видом, будто он только что его здорово наебал. — Что? — уточнил олень, параллельно принюхиваясь к растущей прямо перед его носом траве. — Что за имя такое для оленя — «Димас»? — Слышу я от «Юрчика», — язвительно заметил Дима. Хованский тотчас смутился. Они какое-то время помолчали; пауки тем временем закончили и выстроились перед Димой в ряд. — Спасибо, ребята, — кивнул им олень, — без вас я бы уже помер давно. Конечно… Нет, что ты такое говоришь. Вы так легко от меня не избавитесь. Юра чувствовал себя ужасно, слушая это душераздирающую тираду; еще хуже он себя почувствовал, когда пауки, уползая, по очереди кидали на него презрительные взгляды. Каждый взгляд прожигал его в четыре раза больнее, чем обычный, ведь у пауков было четыре пары глаз вместо одной. — Как… Как так вышло, что ты стал этим самым Хранителем Леса-то? — Я родился им, — отвлеченно ответил Дима, осматривая туго перевязанную рану, — должен был следить за всем тут. Хреновый из меня хранитель получился… Эх, говорила мне мама, не высовывай нос в сезон охоты! Я думал, он начнется через пару дней, и как раз проверял, чтобы все приготовились, как следует…. И тут ты со своей пулей. — Нет-нет, ты замечательный хранитель! — вполне искренне начал переубеждать его Юра. — У тебя тут деревья такие красивые, и трава такая зеленая…! И ты очень… Очень красивый, вот. Дима посмотрел на него как-то странно. — Ну… Спасибо, наверное. Юра покраснел. — Бля, не помогает! — вдруг выругался олень, глядя на перевязанную рану. Сквозь паутину действительно просочилась кровь; подорожник явно не помог. — И… И что теперь? — А вот ничего! Из-за тебя, криворукого еблана, все зверушки умрут! — Зверушки? — ужаснулся Юра. — И птички! — И птички? — И бабочки! — А рыбки? [1] Дима посмотрел на него, как на душевнобольного. — Рыбки первыми же передохнут. — Только не рыбки, — со слезами на глазах сказал Юра. — Ты не умрешь! Я… я отнесу тебя в домик и подлатаю, окей? Все будет хорошо. И Юра поднял подрагивающего оленя на руки и понес в сторону охотничьего домика. Точнее, он бы сделал так, если бы оленья тушка не весила под 150 килограмм; а так он лишь чуть было не надорвал спину и повалился на оленя сверху. — Впечатляюще, — хмыкнул Дима, — прямо чувствую себя в безопасности в твоих руках. — Ой, иди ты, — буркнул Хованский, кривясь и потирая спину, — ты тяжелый. — У меня здоровый вес, — обиженно отрезал Дима, — раз ты такой слабак, я и сам дойду. Только помоги мне встать. Надеюсь, в твоем домике не так холодно… Юра кинул обеспокоенный взгляд на оленя: было совсем не холодно, и тот факт, что Диму, по ходу, морозило, был не очень хорошим признаком. Он без лишних комментариев помог ему встать, поправил сползшую куртку, и, готовый в любой момент подхватить, повел хромающего и охающего зверя в сторону домика. — Может, обопрешься на меня? — предложил Юра, когда Дима споткнулся на пустом месте. — Я в норме, — сухо отозвался тот, шагая с гордо поднятой головой. Дорога назад заняла гораздо больше времени: наверное, потому, что Дима постоянно останавливался, чтобы передохнуть. Несмотря на все заверения, переход вымотал оленя: возле камина у него и вовсе подкосились ноги и он рухнул на расстеленный там ковер. Прикрыв глаза, он глубоко дышал, пытаясь придти в себя. — Ну, ты это, как себя чувствуешь? — Юра уже на полном серьезе волновался из-за этого рогатого хмыря. — Давай я прострелю тебе ногу, и посмотрим, — не открывая глаз, отозвался Дима, и Хованский с облегчением отметил, что раз огрызается, то жить будет. — Хочешь чего-нибудь? — Например? — отозвался олень, заинтересованно принюхиваясь. — Э… У меня есть колбаса, копченный сыр, немного хлеба и… Пиво. Дима застонал. — Ты правда такой дебил или умело притворяешься? Я ем желуди, веточки деревьев, листья, ягоды, грибы… — А… Ты типа веган. — Чего? — Та ничего. Пойду поищу аптечку хотя бы… — Пиздуй, — флегматично отозвался Дима, устраиваясь на мягком ковре удобнее. Спустя пару минут растерянный Хованский аккуратно толкнул Диму: — Ну, короче… Тут нет аптечки. — Ты тащил меня в свой дом, а тут даже нет аптечки? Может, ты просто хотел меня тут зарезать и сожрать? — Нет! — возмутился Юра. — Это же не мое жилище, я не мог знать, что тут есть, а чего нет. Димас взглянул на разрастающееся пятно крови. — Кажется, мне пиздец. Хованский присел напротив оленя и неловко погладил его по спине. Даже не верилось, что полчаса назад он поднял ружье на это чудесное создание! Если Дима умрет, он никогда не сможет себе этого простить… — Остается только одно. — Что? — Юра подался вперед, надеясь, что не все потеряно, и волшебного стража леса все-таки можно спасти. — Есть один способ. Это старая, забытая, очень сильная магия… Это знание передавалось от отца к сыну, от матери к дочке. Моя семья хранила эту тайну много веков, надеясь, что никому не понадобится тревожить столь древние силы. — Что же ты молчал? — воскликнул Юра, наклоняясь ближе к слабеющему животному. — Но… ты… должен… Пообещать… Что никому не расскажешь об этом секрете и сделаешь все, что нужно для выполнения обряда, — Димин голос задрожал, и он прикрыл глаза. Казалось, каждое слово давалось ему с трудом. Юра, едва сдерживая слезы, прошептал: — Я клянусь, что сделаю все, что угодно, чтобы спасти тебя… Олень приоткрыл один глаз. — Точно клянешься? — Точно! — Заебись, — от умирающего голоса не осталось и следа, и олень, совсем незаметно шатаясь, встал, подошел к кровати и неловко на нее забрался, согнув колени, — тогда выеби меня. — Че? — опешил Юра. — Че слышал. Давай-давай. — Типа на прощание? — нервно хохотнул Юра, подозревая, что это очередная шутка. Дима зажмурился. — Ты серьезно думаешь, что моим последним желанием был бы секс с тобой? Юра обиженно поджал губы. — Так это не прикол? — спустя пару минут молчания с подозрением уточнил Хованский, глядя на оленя снизу верх. Дима покачал головой. — Я ТЕБЕ НЕ ПИДОР! — резко взвизгнул Юра, пятясь от Димы и нервно осматриваясь по сторонам. — То есть тебя, блядь, только мой пол смущает? — насмешливо уточнил тот, нетерпеливо постукивая копытцем по кровати. Юра какое-то время рассматривал его, окинул недоуменным взглядом морду, рога, туловище и хвост, и спустя секунду завопил еще громче: — Я НЕ БУДУ ЕБАТЬ ОЛЕНЯ! — БУДЕШЬ! — также истерически завизжал олень Дима, мотыляя пушистой жопой. — ТЫ ПОКЛЯЛСЯ, ТАК ЧТО ВОЗЬМИ СВОЙ ХЕР И ПРОСТО ЗАСУНЬ В МОЙ ЗАД! — Да только через мой труп, — замотал Хованский головой, оглядываясь по комнате в поисках, где бы скрыться. Нахуй лес, зверушек и всю магию вместе взятую, если для этого нужно совать свой драгоценный член в очко оленю! — Юрчик, — обманчиво ласково обратился к нему Дима, продолжая поддергивать задом, — тут и так будет твой труп, если ты меня не отымеешь. Ты поклялся, и это — неразрывный магический контракт! — Что за контракт? — похолодел Юра. — Да только что ты мне поклялся сделать все для моего спасения! — Все, кроме этого! — Как жаль, что ничего другого мне не нужно! — Но заче-е-е-ем? — простонал Юра, рвя на себе волосы. — Что это даст? Ты думаешь, у меня целебная сперма? — Мне твоя сперма ни к чему, — с отвращением скривился Дима, — дело в соединении двух источников энергии, с помощью старого заклятия я смогу использовать часть твоей жизненной силы для исцеления своих ран. Тебе это не навредит, просто почувствуешь легкую усталость… Да что я тебе рассказываю? Какая тебе разница? Я говорю — поможет, значит, поможет. — И многие так тебе свою энергию передают? — истерично поинтересовался Юра, заламывая руки. Если бы олень мог, он бы покраснел. — Нет, ты будешь первый, — смущенное выражение мордочки сменилось на возмущенное, — потому что ты первый мудак, вздумавший в меня стрелять! — Но это же неправильно… Это зоофилия какая-то! Я не такой! — Бля, Юра, мне плевать, такой ты или не такой! Рассматривай это как вопрос выживания…. Юра отрицательно качал головой, кидая на оленя испуганные взгляды. — Это ты в меня выстрелил! — с нажимом напомнил Дима, склоняя головку. — Значит, тебе это и расхлебывать. — Да, но ведь… Я ведь… Как так… — Ну, Юра… Никто же не узнает. Хованский сглотнул. Дима-то явно не выйдет из леса, а если и выйдет…. Да кто будет слушать оленя? Правильно, никто… А он сейчас сможет загладить свою вину, спасти жизнь Димы и потом спокойно смотаться из этого леса. И пускай, сидя на кухне с бокалом коньяка, он еще не раз вспомнит, как как-то в охотничьем домике присунул оленю… Да уж, моральная травма ему обеспечена… С другой стороны, коньяк и не с таким справлялся…. — Хорошо! — наконец, нервно отозвался Юра, подходя к животному сзади и снимая штаны. Дрожащей рукой он достал из кармана презерватив, и, тяжело выдохнув, надел его. — Только не смотри! — Больно надо, — закатил Дима глаза и отвернулся. Хованский неуверенно взял оленя за бока, и тут же замер, озадаченно хлопая ресницами. — Слушай, ты можешь быстрее? У меня осталось не так много сил, мы можем не успеть! — Я не могу! Мне постоянно кажется, что я вот- вот выебу Бэмби! — Какого нахуй Бэмби? — в голосе Димы прозвучали нотки ревности. — Забей… Ладно, погнали. Дима начал невнятно бормотать какие-то слова, явно заклятия, о котором он говорил, но спустя пару мгновений он удивленно охнул и недоверчиво обернулся на Юру. Еще спустя минуту бормотание сменилось его истошным криком: — ООООХ, ЮРЧИК, НИЧЕГО СЕБЕ! — О БОЖЕЕЕЕЕЕ! Заклинание подействовало: началась передача жизненной энергии, рана на глазах зарастала новой кожей и мехом, но ни Дима, ни Юра не обращали на диковинный процесс должного внимания. Они были слишком заняты ритуалом. После не в меру бурной ночи с оленем Юра, лишившись части жизненных сил, быстро уснул. Ему снился лес, в котором текли реки из пива, на деревьях росли картофельные чипсы, а на полянке, где буйно рос бекон, пасся спасенный им хитровыебанный олень. Он ласково ему улыбался, и Хованский не мог сдержать улыбки в ответ. Проснувшись, Юра сладко потянулся. Немного подумав о вечном, например, о том, где егерь мог хранить запасы спиртного, он перевел взгляд на пол, где вчера на покрывалах заснул его олень. И обомлел. — ЕБАННЫЙ ТЫ НАХУЙ! Спящий на его кровати мужчина нервно дернулся, и недовольно посмотрел на Юру пиздец знакомыми серо-зелеными глазами. — Хуль разорался-то, придурок? Дай поспать, еще рано. — Где Димас? — тупо переспросил Хованский, опираясь на руки и с ужасом пялясь на незнакомца. У того была бледная кожа, выраженная надбровная дуга и тонкие губы: он был бы очень даже ничего, если бы не смотрел на него, как на законченного еблана. Из одежды на нем была только охотничья куртка Юры, которой тот вчера в порыве галантности накрыл Диму, прежде чем уснуть. — Я — Дима, — апатично отозвался наглец, кутаясь в украденную у бедного животного куртку. — Опять Дима, твою-то мать… Олень, блядь, где? Чувак, ты лучше сразу признайся, эта тварюка волшебная, такой тебе магии в жизни наделает, что не рад будешь! Мужчина насмешливо фыркнул. — Вот это ты дебил, Юрчик. — Юрчик? — глупо уточнил Хованский, начиная что-то понимать. — Я и есть олень, идиот несчастный. Просто, — Дима зевнул, — решил сменить форму. На полу, знаешь ли, не очень удобно спать. Воцарилось молчание, в котором можно было услышать, как в голове Хованского бегают туда-сюда мысли. — Ты умеешь менять форму? — медленно протянул Юра, спуская ноги с кровати. — Ну да. — И ты в любой момент мог стать человеком. — Ну. — И в момент той хуйни с волшебным исцелением ты тоже мог стать человеком. — Очевидно. — И трахать я мог не оленя, а человека? — Ну да, но это бы заняло много сил, и было бы далеко не так забавно. — ... — Эй, Юрчик, зачем тебе ружье? ЮРА, БЛЯТЬ, ХВАТИТ В МЕНЯ ЦЕЛИТЬСЯ, Я ЖЕ ПРОСТО ПОШУТИЛ! __________________________________________________________________________________ [1] — у Юры есть плюшевая рыба, и он ее очень любит. Если вы не знали. (пруфы в инсте)