Как НЕ надо ходить за подарком

      Двадцать четвёртого марта две тысячи сто двенадцатого года в восемь часов вечера, согласно часам в вестибюле Бюро Общественной Безопасности Токио, психопаспорт Гинозы Нобучики потемнел на тон и оставался таким в продолжении ещё двадцати минут, пока в его организм не поступила порция глюкозы. Сие столь печальный инцидент с шестнадцатилетним подростком произошёл по причине того, что в эту минуту ученик выпускного класса школы разочаровался в своей жизни, осознав всю боль наличия родственников в количестве больше одного, а также ненависть к семейству кошачьих. Вытекло данное из достаточно печального сообщения сводного брата молодого человека, что теперь стоит и щёлкает перед глазами парнишки пальцами, который застыл на месте и перестал показывать какие-либо признаки движения.       Так уж вышло, что папенька Нобучики, ныне покойный, женился спустя лет пятнадцати брака на матери редкостного ублюдка, как теперь не постесняется назвать в глаза этого человека Гиноза, и вместе с тем мачехе его первой любви, что также была дерзко забрана Когами. Следствием последнего стало разбитое детское сердечко Гинозы (который до какого-то момента продолжал всё равно ревновать Аканэ к её законному мужу, и неважно, что разница в возрасте между ними около пятнадцати лет), да таблетки с успокоительным эффектом, которые Шинья глотает каждый раз перед встречей с этим нервным ребёнком. Однако, не в этом вся соль в кексе для юноши.       Сваливая в халявное предоставленное государством общежитие, где приходится платить лишь за проживание с меньшим количеством соседей, а именно всего лишь с одним другом-собутыльником, Гиноза надеялся на совершенно спокойное существование и проведение вечеров в обществе кинца и прочего барахла без кого-либо или почти, учитывая, что Хинакава-птица-вещь спит до полуночи после уроков, а затем начинает ходить, впрочем, сие лишь побочный эффект. Однако, судьба в лице инспектора Когами, показала всеми известное движение перед лицом юноши и дала пендель его мечтаниям.       К сожалению, есть такой приятный или нет инстинкт размножения, который время от времени приносит свои плоды в общество, и, к боли для Гинозы, спермотозойд Шиньи спустя год брака всё-таки пробрался в яйцеклетку Богини-Повелительницы-Сердца-Нобучики-Аканэ, да порадил исчадие ада, повелителя мух, Люцифера и Сатану в одном лице, именуемым Микой, с которой, собственно, братец и попросит посидеть.       Нет, Гиноза, наверное, мог бы совершить аналогичное движение среднего пальца, что показал своими действиями ему Шинья Когами. Нет, он мог бы послать его известными ругательствами, коими, благодаря тонкой стенке и товарищам сверху, юноша осведомлён не хуже инспектора, мог бы, в конце концов, крикнуть, что на этот день и няньку нанять можно, а не эксплуатировать детский труд…       Однако кругленькая сумма, названная после вынесения приговора, которой как раз и не хватает для покупки мопеда, душит всю гордыню внутри Гинозы, успокаивает итак расшатанные нервишки да придаёт уверенность в завтрашнем дне, отчего вместо отборного мата из уст Гинозы звучит лишь сдавленный хрип, означающий согласие.       — Ладненько, тогда по рукам.       Дальше происходит то, чего, собственно, он в первую очередь приходя и ожидал после диалога, коим бы образом он не пошёл криво: его на халяву накормят лучшими блюдами местного заведения. Собственно, на этом всё хорошее и кончается. Как позже выясняется, добираться придётся пешком, ибо этот до странности весёлый придурковатый тип умудрился разбить в хлам семейное имущество, а Аканэ на своей «прелести» укатила в закат ещё три часа назад, дабы успеть подготовить дом, дочь и себя к уходу, что, о нет, ей удаётся удачно сделать, отчего на душе Гинозы остаётся осадочек, ибо порхающая красивая женщина по квартире есть последняя отрада в этой ситуации для него. Но, как и экс-Цунемори, образ его прекрасной леди накрывается медным тазом с лёгкой подачи мягкой беленькой ручки.       И вот настал момент икс, когда Гинозе пришлось развернуться, ощущая холодок по своей спине и взглянуть на чудовище, что осталось с ним.       Если бы Нобучика не видел лица покойного Когами-сана, да не знал группы крови этой гадины, то решил бы, что Аканэ, будучи мудрой женщиной, всё же не рискнула заводить потомство с этим придурком, а предпочла более надёжного самца, как было как-то сказано на Планете Животных, но всё же Нобучика не может не признать фамильное сходство, а именно скверный характер, мразоточность, что трудно не заметить с первой минуты общения с представителями данной четы, на фоне которого Аканэ действительно становится ангелом во плоти (хотя, для Гинозы она всегда такая). Впрочем, на фоне этой космической мрази даже Шинья кажется милым пёсиком (господи, лучше бы он не видел рисунков Аканэ, нет, нет, это не то, не то, не то…) — Привет, Гино-тян, — произносят пухлые губки, залитые, судя по всему, шоколадом, растягиваясь в коварной отчасти беззубой улыбке.       Впервые Гиноза сопереживает комку шерсти, который сейчас, будучи прижатым к плоской груди девочки, еле дышит и смотрит на него едва ли с мольбой и ужасом.       Где-то под ложечкой засосало, сердечко бьётся быстро-быстро, натренированные этаким боевым кличем пальчики мигом тянутся к зонту, что стоит в углу.  — Мелкая.       Мика — это десятилетняя пигалица, до невозможности обожающая своего кота и игру в утки на батиной приставке, на которую, собственно, Гиноза обычно и покушается, приходя сюда. Мика — это «если этого не сделаешь, то я всё расскажу маме», на которое парень однажды промолчал и продолжил играть, за что получил позже пендель от Когами и ржущую на всю квартиру после выговора Аканэ, которая получила рассказ с НЦ подробностями от маленькой девочки. Мика — это тонны веснушек, покрытые толстым слоем макияжа, который та делает, как только мать за ворота уходит, изуродованные похуже трупа куклы, с которыми девочка играет в судмедэксперта и парикмахера, древние камеры, куда та записывает вскрытие маленьких рыбок из аквариума ради «научных целей», подиумы тех же кукол, постановки в домашнем кукольном театре и подкасты с готовкой, где всё кончается сожжённой к чертям кухней. По факту ребёнок всегда занят, юноше не должно быть проблем, но…       …Её рост метр сорок два, камера чёрт знает где, а разрешение на вскрытие рыбок надо ещё получить. Так что, в какой-то момент Мике надоедает читать медицинскую энциклопедию, стыренную у мамы, а так как родители, как обычно бывает, изъяли все коммуникабельные устройства кроме учебного доисторического планшета, а для социальных сетей требуется удостоверение личности, которого девочке не заполучить, ручки-штучки переходят на подростка, который с удовольствием прячется всё это время где-нибудь возле приставки, занимаясь своими делами и отбиваясь от комка шерсти, что лезет и орёт благим матом благодаря весне.       Впрочем, девочке совершенно плевать на то, что зелёные очи за толстыми стёклами очков задёргались, выказывая весь ужас от происходящего, потому она просто снимает на глазах пацана юбку, засовывая её на полку и натягивая на себя дутые штаны.       — Это… Что?       — Гиноза-сан, мы же взрослые люди, давай договоримся, — становясь вмиг серьёзной, отвечает Мика, доставая из рукава куртки резинку, шапку и шарф.       — Ни ты, ни я несовершеннолетние. Чего ты там говоришь…? Харе, раздевайся.       — Подожди, подожди! — кричит девочка, вырывая забранную шапку и обратно натягивая её на глаза. — Не души мою светлую мысль да дай молвить…!       Гиноза медленно выдыхает, делает столь же долгий вздох.       Надо было ему самому выпить пачку успокоительного, а не Шинье.       — В последний раз, когда ты так говорила, меня заставили вручную вставлять дверь. Ладно, валяй.       Девочка едва заметно хихикает, медленно натягивая ботинки и, тем самым напрягая Гинозу, ибо, как показывает практика, чем больше уверена в себе и довольна Мика, тем больше ему влетает в лоб в конце дня от мужчины и половником главы семейства, уже с лёгкой подачи руки женщины (у которой всё тоже, впрочем, как и у дочери, кроме супа, — превращается серную кислоту).       — Ты ведь помнишь, что у мамы скоро день рождения…? — начинает издали девочка, всматриваясь в неестественно бледное лицо «дяди» своими большими карими глазами, полными демонского, с точки зрения Нобучики, огонька. — Я недавно шаталась по улицам и наткнулась на один антикварный магазинчик. Зашла, а там была она. В такой же прекрасной обложке первого перевода на японский, с такими же золотистыми буквами, запахом, почти без пожелтевших страниц…       — «Обретённое время», что ли.?       — Бинго! — вскрикивает девочка, не отрывая гипнотизирующего взгляда от юноши, что лишь скромно усмехается на сие факт, — «Подожди ещё, розмаринчик, ты у меня ещё расцветёшь!» — Ну, Гиноза-сан, просто подумай, как будет счастлива мама, она же просто обожает эту книгу, да ещё в бумажном формате! Этого же не сыскать нигде… Как загорятся её глаза, как пальцы будут быстро бегать по этим старым., но столь близким и любимым ей страницам…       Нобучика закатывает глаза, про себя взвывая и матеря тот момент, когда предложил Когами отдать её в драматический кружок. Собственно, не в это была проблема.       Когда Аканэ открывает книги в бумажном формате, её глаза загораются как огоньки, а на лице появляется невольно прекрасная улыбка. Она действительно становится счастливой, изредка перелистывая по несколько раз всё, что имеет в доме бумажный формат. Книги — это исторический артефакт в каждом доме, напоминающий о прекрасной эпохе, это символ чего-то забытого и незнакомого, это диковина, но не для женщины. Поэтому в их доме не жилое помещение, а склад забытого барахла на пяти полках, поэтому здесь…       … Так уютно благодаря этой атмосфере, когда красавица садится на диван и касается пальцами обложки, что раскрывает перед ней свой таинственный секрет, который переходит в неповторимое тепло…       В общем, что надо делать девчонке, так это идти в рекламодатели, ибо всей душой, несмотря на то, что сие подарок будет отдан столь космической гадиной, Гиноза был за. Впрочем, существовали несколько деталей, которые следовало уложить.       — До прихода твоих родителей примерно три часа. Ко всему прочему, я уверен, что ты не совсем точно представляешь сумму, на которую обойдётся тебе эта покупка…       — Пятьдесят шесть тысяч иен, — произносит девочка, отчего пацан давится воздухом, но быстро приходит в себя, вспоминая, что он как бы совершенно не алчный, не жадный и вообще порядочный гражданин, — Моих сбережений, поверь, хватит. Магазин находится через три станции по ветке метро в сторону центра да ещё пять на автобусе. Автобус подойдёт через двадцать пять минут, так что следует поторопиться. Пошли.       Таким образом, оканчательно переставший понимать, что происходит, Нобучика жёстко изгоняется на улицу маленькими женскими ручками, чуть не оставаясь без куртки и шапки. Впрочем, даже если бы такое и произошло бы, то он бы всё равно ничего не заметил.       За окном медленно падает снег, отвергая полность представления о весне, что указана календарём, покрывая до этого успевшую раздеться и даже несколько зазеленеть землю.       Впрочем, на столь диковинный холод люду на улицах плевать. Несмотря на поздний час, многие вышли прогуляться, оканчивая тем самым свой выходной день, коим он официально является. В воздухе витает какая-то всеобщая расслабленность и сладкая истома, которая свойственна положенного отработавшим горожанам. Слышится смех, колкости, ласки, изредка можно даже услышать тот самый интимный шёпот, что говорит один влюблённый другому, или как один человек таким образом едва ли заметно рассказывает другому «шокирующие подробности того случая с таким-то мужиком/женщиной, когда…».       Все люди вокруг Гинозы счастливы. Все они по своему имеют место в этом запертом на множестве замков мире, полном своеобразного страха и ужаса перед тем, что нельзя ни описать, ни показать.       Оттенок Гинозы Нобучики вновь темнеет.       Мика, которой надоело как покорному заключённому следовать за тюремщиком, беспалевно тырит книгу из широченного кармана широченных брюк, как говорится в одном прекрасном произведении, читалку, чуть отступая, дабы сохранить хоть на мгновение у себя в руках столь чудный предмет.       А пацан злится и пылает, пытаясь вернуть дорогой предмет назад.        — «Замок».?       — Верни…       — Ну ладно, ладно, Фрида, ладно…       — А ты откуда…       — Маман читала, — пожимая плечами отвечает девочка, складывая руки позади, чуть сжимая варежки. — Садится она, значит, в кресло, что в их комнате стоит, а покуда папенька раздевается, медленно перелистывает страницы…       — Но ты же живёшь в другом конце…       — Стены тонки, да никто не знает.       — И как же ты…       Девочка коварно улыбается, опережая парнишку и буквально вставая у него перед глазами, сверкая злобной лыбой м глазками, от которых в груди щемит, да под ложечкой колит.       — А что, Гиноза-сан.? Хочешь знать подробности?       — Мика…       — Как мой отец, медленно растёгивая рубашку…       — Прекрати пожалуйста…       — Сжимая крепко своей ладонью мамину…       — Мика…       — Покуда мамочка ловкими движениями стягивает с него…       — Чёрт, да захлопнись! Мылом бы рот тебе промыть... Не стыдно ли ро родителей наговаривать?       — Всё, что естественно - не противно.       Мика злобно хихикает, чувствуя в своей душе приятное ощущение победы, пока на щёчках желающего взять дробовик и кончить со всем этим còi, как любил ранее говорить отец, появляется румянец то ли от мороза, то ли от рассказа дорогой «племянницы».       В какой-то момент шаг после выхода на нужной станции переходит в бег, сбивающий с ног людей, несущихся навстречу. Гиноза, осознав, что в случае опоздания ему придётся ещё минут двадцать стоять на улице, а вероятность того, что они задержатся и вернутся немножечко не вовремя вырастет на достаточное количество пунктов, помчался, крича попутно на девчушку, что, пробежав метров пятьсот, тихо взвыла и остановилась на месте.       — Чёрт тебя подери, осталась минута!        — Я… Не могу… Я…       Тут раздражение, накопившееся за день, её выдержало таких перегрузок, да выплеснулось в отбором мате на весь переход и, тем самым, привлекло окружающих, отчего ныне прохожие таращатся на стоящего посреди перехода гневно, с презрением, впрочем, ничего не говоря. Но наплевавшему на всё Гинозе, как-то стало настолько слишком плевать, что, чертыхаясь и проклиная дорого братца, он просто подхватывает на руки Мику.       На секунду она забыла как дышать, зависнув с открытым ртом и глазея на «дядю», что крепко прижал её к своей груди, отчего в нос ударил запах пота и дешёвого одеколона. Сильные руки подхватили её за спину и ноги, а в душе самой девчушки появилось странное тепло. Ей престал красивый юношеский профиль, холодно смотрящий вперёд и освещённый тусклым светом светодиодов, сияющих тут и там коридора.       «А птенчик то… Красивый… Такой весь… мужественный… Женится ли на мне или нет? Ему бы пошёл сюртук. А после свадьбы…» Щёчки Мики покрасили от представления столь прелестной картины, в которой объект её размышлений, немного повзрослевший, стоит в несколько двусмысленной позе, наклонившись к ней и…       Щёки Мики стали ярче любимого маминого платья.       Впрочем, сие продлилось одно мгновение, и девочка вновь вернулась из «Мика-мыло» в «Мика-стабильность», отчего на лице теперь сияет подленькая усмешка и громкий крик «Беги, Форрест, беги!» развивается по коридору, наряду с криком «Заткнись!» в исполнении Гинозы.       — И всё же, Господь существует, — произносит Мика, похлопывая по спине спит-гонщика, что прижался к двери автобуса и не отходит секунд тридцать.       — Ты… Точно уверена, что это тот автобус?       — Угусь… Наверно.       Нобучика откидывается назад, прикидывая вероятность того, что когда он выйдет из транспорта, его переедут дроны.       Через пару секунд девочка, которая по дурости захватила собой помимо требуемой суммы и проездного лишь блокнот и два карандаша цвета то ли охры, то ли коричневого, откидывается назад и начинает что-то диковинное на расписывать, отвлекая шаркиванием грифеля по бумаги Гинозу, отчего от в конечном счёте прекращает попытки сосредоточиться на чтении, да просто переводит взгляд на мир за стеклом, о чём-то сосредоточенно задумываясь и, в конечном счёте не замечая, как милая соседка потихоньку засыпает, а карандаш падает на пол.       Альбом попадает в руки Гинозе, где на девственно белом листе был изображён столь же чисто он.       «Ля»       Так уж вышло, что им с Когами достался талант к рисованию, и неважно, что кровными родственниками не были. Видимо, сие передалось и потомственно этому уроду в добавок к таланту Аканэ, только девочка так хорошо это развила, что сейчас Нобучика краснее глядел на своё миленькое личико поверх тела аполлона, больше напоминающее папкино, которое изредка можно лицезреть на пляже.       «Так вот значит… Ага…»       — Отдай, гори в аду, урод! — кричит Мика, пытаясь отодрать от Гинозы свой альбом, что, благодаря зависящему в прострации объекту нападок, удаётся.       На лице юноши медленно вытекает ехидная улыбочка, одна из тех, что больше принадлежит арсеналу племянницы.       — Мика-чан, мне конечно приятно, что я являюсь объектом твоего…       — Заткнись!       — Творчества и, возможно, влюблённости…       — Нет, нифига, нет!       — Но не слишком ли я стар для тебя, а?       Мика хлопает себя по лбу, медленно, но уверенно осознавая своё ничтожество и испытывая неимоверный стыд за сие происшествие.       «Почему здесь нет верёвки и мыла…»        — Прости, Гиноза-сан…       Юноша на секунду зависает, не понимая, послышалось ему или нет.       — Чего?       — Извини…       — Неужели случилось чудо, и Когами-сан всё же смог добиться того, чтоб ты выручило это прекрасное слово.? — усмехается Нобучика, впрочем, смягчая лицо и натягивая на голову девчонки слетевшую шапку. — Забей. Я ничего не видел, так уж и быть.       Мика вновь краснеет, закрывая шарфом своё лицо.       «И всё же она… Иногда такая милая.»       Антикварный магазин расположился действительно в трёх шагах от остановки, из-за чего уже Гиноза уверовал в Аллаха или Сатану, в зависимости от того, к кому обращалась Мика, когда они входили в автобус.       Магазинчик находился внизу старенького строения середины восьмидесятых годов прошлого столетия. Когда-то в подобном доме жил и Гиноза, пока батенька не заработал на квартиру и им удалось съехать со служебной. Впрочем, юноша до сих пор помнит, как пятилетним бегал вниз за конфетами, стоило лишь отвернуться матери.       Жаль, ибо это всё было так давно, что краски воспоминаний забылись и стали лишь серыми тенями прошлого.       — Добрый вечер, Хема-сан! — произносит девочка, первой входя в помещение и вдыхая сладкий запах старости и чего-то сладкого, напоминающего мёд.       Старик, до этого стоявший над каким-то трудом в другом конце залы, выбежал как угорелый, попутно спотыкаясь об что-то своими большущими сапогами, которыми, казалось, ещё секунда и он сломает столь хлипкий деревянный пол, который скрипит при единождом движении.       На морщинистость лице появляется хлипкое подобие улыбки, что вызывает у Гинозы чувство недоверие и ожидание подвоха.       — О, так это ты, Мика-чан, — произносит хрипло мужчина, поправляя очки, что свалились на нос. — Ну что ж ты, золотце, проходит, проходи…       — Хема-сан, я за товаром.       На секунду в помещении наступает тишина, нарушаемая лишь пением кукушки, да дыханием посетителей.       — Мика-чан, тут такое дело…— медленно тянет мужчина, запуская пятерню в остатки седых прядей и опуская взгляд в пол. — В общем, я её продал.

Бам!

      Сердечко Мики застывает на месте, а в лёгкие перестаёт поступать в воздух, ибо девчушка напрочь и забывает как дышать, отчего бледная фигурка в ужасе застывает.       — Но вы же наверно с ней договорились, — произносит юноша, встречая тем самым в разговор, ощущая раздражение и досаду от этой ситуации, не хуже девочки. — Это подло, в конце концов!       Гиноза спорит, медленно переходя на крик, старик отвечает что-то невпопад…       …Но Мике плевать.       Иногда бывает так, что обстоятельства складываются совсем не так, как хотелось бы. Как показывает практика, чаще всего это происходит тогда, когда ты делаешь ставку на что-то конкретное и делаешь ради этого всё, что можешь. К примеру, три месяца учиться ради одного предмета, но благодаря некой приходи педагога, получить утроенный кол и распрощаться с мечтой хорошиста, или выпрашивать разрешение на работе, дабы съездить к умирающей матери, но в итоге так и не успеть, или…       …Года два копить все сбережения на столь ценный матери подарок, а в итоге распрощаться с мечтой благодаря какому-то уроду, что зашёл в магазин на несколько часов ранее.       Душу девочки охватила неповторимая обида и боль, будто сие только подорвало ей на корню всю жизнь. «Беги».       В одну секунду девочка срывается с места, удирая куда подальше, так и оставив куртку, что так не вовремя сняла вв магазинчике. Она бежит, едва смахивая слёзы, что, медленно остывая, стали колоть кожу, превращаясь в ледышки.       Спрятаться, сбежать, перестать ощущать это…        Ненавижу. Ненавижу. Ненавижу.       Маленьких вихрем девочка сбивает прохожих, не слыша ни проклятий, ни криков, ни свистка представителя закона, ни ора Гинозы посреди улицы. Лишь горечь охватила малышку, заняв всё её сознание.       Она так мчась и совершенно ничего не замечая направление, Мика в итоге спотыкается о камень, падая тем самым в сугроб.       «Неужели так всегда будет..?» — думает девочка, продолжая хныкать, смотря ввысь. — «Всегда будет что-то, что…»       — Дура! — кричит Гиноза, дёргая хрупкое тельце на себя, и чувствуя гнев и облегчения от того, что всё же нашёл эту замороженную курицу. — Ты какого… совсем не соображаешь..?       Всё лицо Мики покрыто красными пятнами, а карие глаза, обычно смотрящие с долькой смеха, сейчас покрыты пеленой. Пухлые губы, с которых изредка срывается всхлип, хаотично понимали уголки и опускали, что свойственно людям в истерике. Волосы, собранные когда-то в пучок, будучи покрытыми снегом, раскинулись по плечам девочки, а некоторые прядки прилипли в к влажному, горячему лицу.       Что-то сжалось в груди юноши, вызывая тем самым столь диковинную по отношению к этому исчадию ада жалость.       Гиноза аккуратно прижимает к себе это ставшее в одно мгновение совсем хрупким и до невозможности нежным тельце, нежно покрыв плечи куртку и натянув на голову Мики шапку.       — Дурочка, — спокойно произносит юноша, стирая большим пальцем очередную слезу, катившуюся по щеке девчонки. — Ты же заболеешь, кто тебя лечить будет…?        К Мики вмиг приходит образ мамы, что будет также тепло прижимать к себе и отпаивать лекарством, мама, что будет ей мерить температуру, мама, что беспалевно пронесёт мимо бдительного и желающего дать как можно больше отдохнуть дочурки Шиньи коллекцию фильмов, мама, что будет о ней ласково и нежно заботиться, мама…       Мама, которую ей теперь нечем обрадовать, нечего подарить и отблагодарить за всё, что она сделала.       Мика крепче сжимает юношу, чувствуя неповторимое одиночество.        — Нобучика… — тихо произносит девочка, нарушая столь дивную и странную тишину между ними. — Почему всё так… Обернулось?       Гиноза молчит, чувствуя стыд, за то что не смог ничего придумать в её защиту перед тем стариком, за то, что теперь ничего не может придумать взамен, за то, что сейчас тупит, а не несёт домой и не греет, за то…       … Чтоб не смог уберечь эту хрупкую девочку и позволил ей ощутить безысходность.       — Прости, — тихо произносит Нобучика, отчего девочка вздрагивает, поднимая голову…       …И встречая несколько грустную, опечаленную улыбку, что в исполнении этого достаточно истеричного подростка выглядит странно.       — Мика, пошли домой.       Девочка кивает, чувствуя, как замедляется биение сердца, в душу охватывает спокойствие и усталость.       Гиноза усмехается, понимая, что этот вечер запомнится ему надолго.