Королева поневоле

Мирцелла никогда не желала быть королевой, но у судьбы на нее были особые планы — та упорно не оставляла надежд возложить венец на золотую головку принцессы. — Его волосы серебристые, а глаза глубокие и почти фиолетовые, — говорила Мирцелле Арианна. — Он очень хорош собой и мил. Я завидую тебе. Ее слова звучали убедительно, но Мирцелла не верила ей — она и сама научилась хорошо врать. Доказательством тому стал сир Бейлон Сванн, что пал жертвой ее обмана — как ей казалось, обмана во благо — у стен Горного Приюта. Тогда она говорила то, что ей нашептала Арианна, и думала, будто так будет лучше тем, кого она любит. Но она была глупа, и только сейчас сознавала это — Белому Рыцарю стоило сказать правду, тогда бы он забрал ее домой — к маме и Томмену — и она не оказалась бы в паутине заговоров и интриг против ее родных.  — Ты станешь его королевой, — сказала ей Арианна с холодом в голосе. И Мирцелла поняла, что про зависть она говорила правду. Арианна хотела быть королевой Эйегона Таргариена, Мирцелла — нет. Она не желала этого никогда, а после неудачной своей коронации — тем более. Она надеялась стать женою Тристана и прожить счастливую жизнь, но улыбнулась и кивнула, понимая, что от ее мнения ничего не зависит. Тристан так и не простил ей этого и долго не говорил с ней — почти до самой свадьбы, когда предложил сбежать вместе далеко в Эссос и жить счастливо. Но однажды Мирцелла уже поверила в благие намерения одного из Мартеллов и обожглась, больше она подобных ошибок не совершала — знала, кругом оставались лишь враги. И Эйегон Таргариен стал главным из них. Арианна не лгала — он был действительно хорош собой: столь красивых глаз, как у него, Мирцелла никогда не видела, а серебряный обод, вместо короны обвивавший голову, сливался с белыми волосами, свободно падающими на плечи и спину. Король — ее королем был Томмен — обращался с ней вежливо и учтиво и не позволял себе хмурых, презрительных взглядов, которые бросал на нее его мрачный рыжеволосый десница. Она все равно боялась его, как огня, и ждала подвоха. Ее успокаивало лишь знание того, что она нужна ему — об этом ей сообщил дядя Тирион. Она будет нужна ему и после, чтобы усмирить и подчинить себе Утес Кастерли. — Я знаю, что тебе страшно, — сказал Эйегон в их первую ночь, когда они остались наедине. Он лежал на кровати, глядя на нее полуобнаженную не то пристально, не то сочувствующе. Мирцелла вздрогнула, встречаясь с ним взорами. До того они не говорили откровенно, и он лишь улыбался ей, нежно целовал ее пальцы и повторял о том, как она хороша и красива. Она не была готова к честному разговору с ним, но собрала все силы, чтобы убедительно соврать. — Я знаю, что ты не любишь меня и считаешь врагом, — он больше не говорил ей «Вы» и «миледи», как за столом и перед ликами Богов, и Мирцелла едва подавляла дрожь, охватившую тело, — ей казалось, что вот-вот он будет жесток с ней. А ей придется об этом молчать, ведь даже дядя Тирион не сможет ей помочь. Она не знала, был ли он ее врагом тоже или хотел предать Эйегона? — Но твоя семья научила меня одному — я не причиняю вред детям. Эйегон взял ее за руку, переплел их пальцы в знак данного обещания и улыбнулся. У него была добрая улыбка — это Мирцелла пораженно заметила еще в их первую встречу.  — Я сохраню твоему брату жизнь, клянусь, — произнес он. — И даже не отправлю его в Ночной Дозор или Цитадель. Я не хочу быть жестоким, — он сказал это так, что она почти поверила ему. А после он ее поцеловал, и она уже забыла о его словах; ее била дрожь. — Тшшшш, скоро все закончится, потерпи, — пообещал он ей, проводя по ее лицу костяшками пальцев; его руки были грубыми и покрытыми шрамами — Мирцелла слышала, что он сам вел войско Золотых Мечей на Штормовой Предел. — Я скоро уеду, и мы долго еще не свидимся, — она не знала радоваться этому или нет: находясь с ним, она могла бы помочь своей семье, шпионя за ним. В Дорне же она оставалась одна рядом с настроенными против нее дорнийцами, даже Арианна больше не пыталась быть доброй с ней, о Песчаных Змейках не стоило и говорить. Она зажмурилась и кивнула.  — Я с нетерпением буду ждать нашей встречи, милорд… Он сделал вид, что не заметил неправильного обращения к себе и ее неумелой лжи. *** Ему не удалось исполнить свое обещание; не прошло и пол луны с его отъезда из Дорна к завоеванным Штормовым Землям, как пришло известие о гибели Томмена. Весть Мирцелле принесла Арианна. Она пришла в ее покои и, расчувствовавшись, даже обняла ее за плечи, хотя в последнее время они перестали быть друзьями. Именно объятия дали принцессе (не королеве, нетнетнет) понять, что случилось что-то страшное.  — Говори, — сказала она хриплым голосом, хотя готова была отдать, что угодно, лишь бы Арианна ничего не говорила. Она уже знала, что это — весть не о смерти Эйегона.  — Твой брат погиб, милая, — сообщила Арианна и нежно погладила ее по плечам. — Мне очень жаль. Мирцелла усмехнулась, не понимая, как Эйегон сумел добраться до Королевской Гавани в столь рекордно быстрые строки — путь до нее был немалый, примерно месяц быстрой езды.  — Он занял Железный Трон? — спросила она, закусывая щеки; во рту уже ощущался металлический вкус крови. Арианна покачала головой и сделала глубокий вздох, будто бы ей сложно было говорить. Мирцелла этому вздоху не поверила.  — Нет. Король Томмен сбросился с башни Красного Замка после известия о гибели супруги во время взрыва Великой Септы Бейлора, — Мирцелла возвела удивленные очи к той, кого раньше считала подругой, с надеждой найти в ее лице ложь. Но либо она была еще слишком неопытна, либо Арианна действительно не врала — в ее глазах мешались жалость и страх, который Мирцелла только спустя месяцы сумела объяснить, узнав подробнее о взрыве Септы. — Твоя матушка жива. Она короновала себя как Серсею Ланнистер первую этого имени. Она должна была короновать ее, — Мирцелла возненавидела себя за эту эгоистичную мысль. Она не имела права думать о своих правах на Железный Трон и Вестерос сейчас, не имела права обвинять в чем-то матушку. Но подозрения закрались в ее душу усилиями Арианны Мартелл.  — Уходи, — приказала она и, когда дорнийка ушла и ее шаги стихли на лестнице, закричала. *** Второе обещание — не прикасаться к ней до ее совершеннолетия — он все-таки исполнил. Но, быть может, потому только что после первой — единственной — брачной ночи Мирцелла, к которой лунные крови пришли не больше трех месяцев назад — понесла. Она не ожидала этого; да никто не ожидал. Она узнала об этом, когда из столицы прилетел ворон с сообщением о победе Эйегона. Оно могло значить лишь одно — Мирцеллу больше никто не спасет, ее мать умерла, а муж, которого она никогда не хотела, занял Железный Трон. Она оказалась в лапах дракона, но упала в подхватившие ее руки Тристана, лишившись чувств. Мейстер долго хмурился, осматривая ее и качая головой, и Мирцелле нужно было бы бояться, но в ее душе, казалось, уже не осталось места для страха. Там поселились равнодушие и усталость. Она и не думала, что причиной ее недомоганий стала беременность, а не волнение и боль от потерь, но это мало удивило ее — она никак не восприняла это известие и даже не обратила внимания на странное поведение мейстера Калеотта — почему он был хмур, когда узнал о том, что в ней зародилось дитя? Ей было все равно. Непрошенные ответы принесла Арианна на следующий день после обморока Мирцеллы, когда теперь уже законная королева, а не принцесса пыталась заснуть и не могла. Мирцелла хотела прогнать кузину — когда-то она думала, что Арианна станет ее сестрой, — но не сделала этого, обнимая свой живот и ребенка, жившего в нем.  — Мне очень жаль, — сказала Арианна; и ее рука ласково коснулась плеча. Мирцелла дернулась, скидывая ее, и дорнийка закусила губу, глядя на нее с безграничным отчаянием и мукой.  — Тебе не жаль, — твердо сказала Мирцелла, повернув к ней глаза. — Вы всегда мечтали отомстить за принцессу Элию и ее детей. Готова спорить, твой отец давно был в сговоре с Таргариеном и хотел посадить его на трон. Тебе не жаль — тебя устраивает такой исход. Жалеешь ты лишь об одном — что не стала его женой. Эти неожиданно жестокие слова, сорвавшиеся с ее губ, удивили бы ее саму, если б ей не было так плевать. Она отодвинулась на край кровати, когда Арианна вновь подняла руку, чтобы коснуться ее, и посмотрела на нее так, что она отложила все попытки утешить.  — Я не враг тебе, — беспомощно сказала Арианна. — Я злилась на тебя, но сейчас это прошло. Я была глупа, тебе этот брак принес больше горя, чем я думала. Ты была достойна большего. Интересно, что она имела в виду под «большим», что для нее было больше короля? Лучше короля?  — подумала Мирцелла с усмешкой.  — Ты права, отец собирался выдать меня за него. И я хотела этого, — Арианна вздохнула, комкая в ладони простынь, которой накрывалась Мирцелла. Она выглядела действительно несчастной, но королева уже не могла ей верить — она пребывала не в силах хоть кому-нибудь верить, потому что все обманывали ее. — И я завидовала тебе, потому что считала, что я должна была выйти за него. Я едва не влюбилась в него, потому что он был красив, мил, отважен и добр.  — Он убил мою мать, — прошипела Мирцелла, отводя от глупой дорнийки взгляд. Арианна покачала головой.  — Твоя мать жива. Ее заточили в ее покоях и собираются отправить в Утес Кастерли, но она жива. Ты увидишь ее, когда приедешь в столицу. Мирцелла не знала, что почувствовала в этот момент, со стороны могло показаться, что это было облегчение или радость. Но вместе с этими чувствами к ней пришло и осознание того, что Эйегон не убил королеву Серсею из-за нее: он не хотел, чтобы его жена ненавидела его, чтобы его дети ненавидели его. Он легко мог отказаться от нее и убить женщину, по вине отца которой погибли его мать и сестра, но ребенок Мирцеллы менял все. Теперь Эйегон не мог сказать, что их брак не был осуществлен. Послушав ее молчание, Арианна поднялась с постели и собиралась уйти; у самых дверей она обернулась и посмотрела так, словно бы решалась сказать что-то важное, что ей знать не надо было.  — Мейстер Калеотт сказал, что твое тело еще не до конца сформировалось для родов, — выдала она, прислонившись обнаженным плечом к косяку двери. — Они могут убить тебя. Он посоветовал моему отцу уговорить тебя выпить Лунный Чай, но он отказался. Мирцелла дернула углом губ и сощурилась, глядя на дорнийку. Человек, который должен был стать ее свекром, теперь желал ей смерти во время родов — по крайней мере, так выходило. А Арианна хотела, чтобы она избавилась от ребенка и Эйегон развелся с ней? Так сложно стало вычленить правду в потоке бесконечной лжи. Мирцелла улыбнулась нежно и ласково не столько Арианне, сколько своей прежней беззаботной жизни. Теперь ее жизнь обещала обернуться войной и притворством.  — Иди, — сказала королева Таргариен, указав подбородком на дверь и садясь на кровати. Она обняла свой живот, когда за Арианной закрылась дверь. Решение было принято — Мирцелла хотела защитить своих близких, своих оставшихся родных, пусть даже ценой своей жизни.

***

Дяде Джейме оставили белый плащ, потому что Мирцелла стала его новой королевой, и это было причиной для Эйегона доверять ему. Ее мать осталась в живых и поселилась в лучших покоях Утеса Кастерли, потому что Мирцелла попросила мужа об этом. Мирцелла поняла, почему Арианна так хотела стать женой Эйегона, и перестала его бояться — она была его королевой, она ждала его ребенка. И да, он был добр к ней, он был добр, как никто другой. И потому ни Джон Коннингтон, ни кто ещё не могли сказать ей презрительного слова, и Мирцелла была благодарна ему.  — Как мы назовем нашего ребенка? — спросил он, когда она была на седьмой луне, заходя в ее покои и садясь перед ней на корточки. Его рука легла на ее округлившийся живот, и она не только позволила ему это, но и накрыла его ладонь своими пальцами. Он улыбнулся, и Мирцелла в который раз подумала, что не видела никого красивее него. Даже красота дяди Джейме меркла, когда он становился рядом с новым королем.  — Я думала об имени Томмен, — она собиралась назвать его так с тех самых пор, как узнала о нем, но никогда не говорила об этом Эйегону, боясь, что он откажет. — Но ты наверняка хочешь назвать его именем Таргариенов? Эйегон тихо хмыкнул чему-то своему. Мирцелла подумала, что он назовет имя отца.  — Рейенис. Я хотел бы назвать дочь Рейенис, — сказал он с печалью в голосе, и она увидела слезы, застывшие в его глазах. Он не оспорил ее предложение имени, и у нее словно выбили воздух из легких. Только спустя несколько минут Мирцелла сумела улыбнуться. Она поцеловала его, чувствуя, что плачет.  — Хорошо, — прошептала она. — Пусть так и будет.