сигаретный дым

      Найшем курит как собака. Скалится, оглядывается, кривыми пальцами сжимая сигарету сильней, и облизывает зубы, пытаясь согнать никотиновый след с них. Сигаретный дым окружает его со всех сторон, сизым облаком наседая на него, и он отмахивается, боясь, что запах табака останется на одежде и пропитанной никотином коже.       Эвен обещал Исаку бросить, но Клэю он не обещал даже здороваться. Вот он, Дженсен, постоянный зритель жизни Эвена с самых задних рядов, где царит одна темнота, сидит на парапете и бессмысленно листает тетрадь, когда улыбчивый Исак уводит Эвена из его поля зрения, полностью игнорируя окружающих. «Он биополярно не стабилен».       Исак даже не задумывается о том, кто приходит на помощь его любимому, когда он сам развлекается в компании своих подружек. Не знает он и то, что Найшем болен не только табачными изделиями.       Дженсен знает и бежит за Исаком как его верный пёс, всегда протаскивая в школьном рюкзаке пару антидепрессантов для него, искренне надеясь, что его помощь что-то значит для Эвена. Хороший песик.       Найшем сплевывает горечь позади Исака, уверенный в том, что тот не увидит посеревших зубов в его улыбке. Найшем знает, что Дженсен там, стоит и смотрит ему в след, и не нужно оглядываться, чтобы поймать взгляд одноклассника затылком.       Для Эвена Клэй — спасательный якорь, придерживающий его на краю высокого водопада, упав с которого, он навряд ли останется живым.       Дженсен знает, что он имеет в виду, когда тот все-таки оборачивается и теряется средь листвы деревьев. Он бы сжег всю эту фауну, лишь бы эти глаза смотрели на него дольше. «Я вернусь вечером.»       Он проникает в дом Дженсена так же бесшумно, как и исчезает из него. Пробирается по коридорам, минуя родительскую комнату и рассматривая его детские фотографии. Вот он и его семья на отдыхе в солнечной Луизиане, улыбается дырявой улыбкой и придерживает руль велосипед. Или вот — он, радостный и еще не разбитый влюбленностью в Эвена, держит большой торт с десятью задутыми свечами.       Найшем любит его улыбку больше, чем сведенные к переносице темные брови. «Твои друзья ненавидят меня!» «Но это не меняет моей любви к тебе, придурок!»       Он помнит дрожащие губы, пелену на глазах и дерганные движения рук, будто не он болен биополярным расстройством, а Клэй. Но какая стоимость этих воспоминаний, если они рассеиваются так же, как сигаретный дым. Слова обесцениваются, если повторять их слишком много, и свою дозу «люблю» Эвен уже расточил, в его сердце нет места для еще одного. Для Клэя.       Они молча сидят на его кровати, Клэю нечего сказать Эвену, ведь все, что он хотел сказать, он уже пропалил в прошлом разговоре, получив ментальную пощечину от Эвена. Найшем не знает, зачем он пришел, он просто чувствовал, что это необходимо. Наверное, ему просто необходимо увидеть его. — Ты можешь обвинить меня, если хочешь, — Найшем пожимает плечами, щелкает зажигалкой, зная, что Клэй ему перечить не будет.       С ним он может быть собой. Наверное, хоть раз в неделю необходимо быть собой хоть с кем-то. — Не в чем. — Но я ведь так и не ответил тебе? Хочешь поговорить об этом?       Дженсен усмехается и качает головой. Ему не нужна жалость или советы от парня его грёз в виде утешительного приза. Он знает, что Эвен полностью принадлежит Исаку, и драться за парня он не собирается.       Он лишь попытался. — Ну, тогда скажу я, — Эвен затягивается и улыбается в щекочущую глаза темноту, разбиваемую лишь лампой Клэя и дрожащим огоньком сигареты. — Для тебя это не так важно, как для меня, но с тобой я чувствую себя настоящим Эваном Бэк Найшемом, а не его некурящей копией, прилежной в учебе и молящейся перед едой.       Клэй удивленно поднимает брови, скрывая неуместное удовлетворение от слов Эвена, и на повороте к нему, ослепленный пьяными глазами Найшема, тихо спрашивает: — Ты считаешь, что кто-то молится перед едой? Серьезно, Эвен, это так глупо. — Так ты не делаешь этого? — Нет, с чего ты взял? — Клэй, кажется, даже не встречал семью, делающую подобным образом, кроме Саны, конечно. Но в ее случае это вынужденная и нужная мера, которую нельзя избежать. Как смотреть в глаза Найшему — этого не хочется избегать. — Так, ты считаешь меня примерным?       Эвен кивает и чуть улыбается от этой мысли, задумываясь о том, каким примерным был бы Клэй, если бы Найшем захотел его жестко трахнуть.       Все считают Клэя примерным и хорошим. Отглаженные рубашки (спасибо маме), аккуратно убранные волосы, начищенная обувь — хорошенький от макушки до пят. Эвен удивлялся тому, почему у Дженсена нет девушки (или хотя бы парня), пока не узнал о холодности того в этом плане к другим. Но только не к Найшему. — Да я влюбился в парня, в плане примерности — я проигрываю на все сто, — закатывает глаза Дженсен, не выдержав щемящей тишины. Отвратительное напряжение перерастающее во что-то большее складывает большую ответственность на плечи двух худощавых парней, но Найшем избегает любой ответственности, в нем нельзя быть уверенным на сто процентов, и Клэй усек это еще давно. — Я считаю тебя идеальным в плане учебы, одежды, гребанных учеников и веры, наверное, тоже. Во всяком случае, ты даже не употребляешь, заботишься о родителях и буквально о всех вокруг в каком-то ключе, улыбаешься всем, носишь для меня эти… таблетки. Я ведь даже это не ценю, в смысле, не плачу тебе, ты просто делаешь это, потому что считаешь это правильным решением. Ты даже отвечаешь на каждое сообщение, не давая ему пробыть в неотвеченных ни минуты, — Эвен вздыхает и откидывается на кровать, подкладывая под голову руки. — Ты открытый, верный и…идеальный? — Что мне с этого? — равнодушно интересуется Клэй и подбирает под себя ноги, понимая, что пол стал слишком холодным для него одного. — Ничего… я просто хотел сказать тебе «спасибо», — «после чего ты меня возненавидишь», — Найшем знает, каким идиотом он сейчас выглядит, благодаря кого-то за любовь и за заботу.       Он гребанный мудак, и он полностью признает это (но он и хотел бы выглядеть мудаком в глаза Клэя).       Дженсен кивает и поджимает губы, не зная, что сказать на это. Его «спасибо» вызывает в нем лишь смесь отвращения и ненависти к себе. Все хорошее и светлое задохнулось под натиском благородного слова, извергшего неестественную неприязнь к ситуации у Клэя. Но он уже давно понял, что имя Эвен отзывается в нем лишь болью и скрежетом печали, отравляющей его.       Найшем никогда не будет солнцем для него. Ничто не облагородит его имени в жизни Дженсена.       Эвен уходит, понимая, что Клэй больше не скажет ни слова, а портить ситуацию дальше он не собирается (он уже сделал то, что ему было нужно). Все фотографии в коридоре превращаются в серые для Эвена, он не понимает почему. Улыбки Клея растворяются и становятся черными безднами, от которых холодок пробирает по спине.       В мыслях Найшема царит лишь глухое молчание комнаты Дженсена и черная пустота его улыбок, затмившая все.       Он больше не придет сюда. Эвен устал причинят боль Клею, он должен был заставить его питать отвращение к себе, показать то, что все сделанное Клэем давно обесценилось у Найшема, все чувства лишь сигаретный дым, растворившийся в воздухе с первым приливом кислорода.       Эвену не нужны сигареты, чтобы понять, что он в полной заднице, точней он сам есть эта задница, мудак девчачьих грез и бывший личный герой снов Клэя.