Меняющий форму

Татуин не изменился. Все так же пылали солнца, все так же угнетал зной, и все так же всюду забивался песок. Последнее было особенно правдиво. Вейдер чувствовал, как песок перемалывался о его металлические кости. Он больше не чувствовал зноя внутри своего костюма жизнеобеспечения, контролировавшего температуру. Больше не чувствовал жара солнц, не нуждался больше в защите глаз от света, а кожи — от кусающего ветра. Но песок он чувствовал все так же. Это никогда не менялось. Он почти был рад песку. — Сотрудничество Хаттов необходимо для защиты территорий Внешнего Кольца, — сказал его Господин с той ленивой насмешливой улыбкой, которую Вейдер так хорошо узнал. В прежние времена Вейдер думал, что тот берег ее для глупых чиновников и бездействующих политиков, но теперь он знал лучше. Теперь он знал многие вещи. (Он знал о Падме, погибшей из-за него, умершей, чтобы он выжил. Он знал, что сделал Господин, знал о цене, которой он был куплен. Он знал свое имя: Вейдер, имя, которое дал ему Господин, потому что он должен подчиняться своему Господину. Это он знал лучше чего угодно.) — Я посылаю тебя на Татуин, лорд Вейдер, — сказал его Господин. — Не разочаруй меня. И Вейдер поклонился, и сжал зубы, и отправился на Татуин. Он ненавидел своего Господина. Ненавидел больше, чем еще кого-либо, ненавидел его древней, яркой, как солнца, ненавистью, что была куда старше самого Палпатина. Ненавидел его и повиновался ему. Вейдер знал свое место. А потому он стоял здесь, пред троном Джаббы Хатта, смотрел на него и знал, как просто это было бы — сжать кулак и слушать, как дыхание покидает извивающееся тело слизня. Вместо этого он принес Джаббе приветствия Императора и обещания еще большего богатства и величия, если тот будет содействовать.
 Вейдер знал свое место.
 Знал свое место. Не изменились и Мос Эспа. Демократии и диктаторы восходили и исчезали, но рабские кварталы не менялись. Здесь не менялось ничего. Может быть, потому он и пришел сюда. Не из-за Ватто, хотя крылья Тойдарца еще подергивались, пока остывало его тело. Вейдер думал, что пришел за ним, но дело уже было выполнено, а он все еще был здесь. Он был — — Но Эккрет сказали: «Нет, мой Господин. Мне нужно еще времени». Вейдер замер. Голос был совсем рядом, теплый, ритмичный и ослепительно знакомый, и, еще даже не приняв решения, он все равно двинулся к голосу. — И Депур был в ярости, — продолжала рассказчица, — но не настолько, чтобы забыть, как сильно ему хотелось узнать секрет тцая, а потому он сказал: «Что ж, Эккрет, я дам тебе еще один день. Но после этого, если ты так и не узнаешь секрета, это будет значить твою смерть». Вейдер обогнул угол, и там они были, сидящие в кругу под тенью, занимавшей один из крупных дворов рабского квартала: группа из четырнадцати детей и рассказчица посередине. Она была старой, мудрой и темнокожей, с молочными глазами и улыбкой, в которой было больше дырок, чем зубов. Она совсем не была похожа на — Что ж, совсем не похожа на кого-нибудь, знакомого ему. — Но Эккрет сказали: «Мой Господин, не думаю, что они поделятся секретом со мной или с кем-нибудь еще. Но если ты дашь мне генератор энергии, совсем маленький, может быть, я смогу убедить их обменять его на часть знания». И Депур согласился. Вейдер стоял, как вросший в землю. Он не знал этой женщины. Всего на мгновение он подумал, что она была… Но она была никем. Он не знал ее, не знал детей, не знал этого места по-настоящему. Но он знал эту историю. Он помнил, как его мать рассказывала ее множество раз, холодными ночами, когда они с Китстером глазели на звезды и мечтали о кораблях, пилотах, джедаях и невозможном слове, значившем свободу. Это была любимая история Китстера. Она началась, как и многие истории, с того, как Эккрет были пойманы Депуром и обращены в рабство. Вейдер помнил, как спрашивал мать, почему так много историй рассказывали об Эккрет в рабстве. Она серьезно посмотрела на него и сказала: «О нет, Эни. Это не истории об Эккрет-рабе. Это истории о том, как Эккрет обретает свободу. Депур знает тысячу жестокостей, но Эккрет знает сотню тысяч хитростей. Никто не сможет удержать Ходящих По Небу». Вейдер с рыком выдернул себя из воспоминания. Глупо было думать о таком. Он знал свое место. Вот почему его Господин на самом деле отправил его сюда. Напомнить ему. Ты вышел из канавы, сказал он себе, а теперь прикоснулся к звездам, прошелся по небу и узнал, что они ничем не отличаются. — На следующий день, — сказала рассказчица, — Депур призвал Эккрет к себе и сказал: «Что ж, Эккрет, узнали ли ты секрет, или наконец настал день твоей смерти?» И Эккрет склонились пред Депуром и сказали, «Нет, мой Господин. Мне нужно еще времени». Тогда Депур ужасно разозлился, и начал звать своих стражей, чтобы те убили Эккрет на месте. Но Эккрет сказали: «Я знаю первую часть тайны, мой Господин. Если ты дашь мне всего один день и еще какую-нибудь бесполезную вещицу для обмена, немного обломков металла, барахло, которое так любят рабы — если ты дашь мне это, то я наверняка смогу узнать от них остаток тайны». И, хотя Депур был очень зол, все сильнее пылало его желание знать секрет тцая, и он дал Эккрет еще один день — и полный доступ к своему металлолому. Вейдер стоял неподвижно, захваченный голосом старухи и почти забытой историей. Она возвращалась к нему теперь, как песок, перемолотый в костях. Это была самая хитрая уловка Эккрет. С каждым днем Депур грозил Эккрет смертью, если они не узнают секрета тцая, и каждый день Эккрет убеждали Депура дать им что-нибудь еще, что можно обменять у рабов, затем возвращаясь с новой частью рецепта. Наконец Эккрет выменяли столько деталей, на первый взгляд бесполезных, старых и сломанных, что рабы смогли построить себе корабль, залезли на него и сбежали в дикую пустыню, в тайные убежища, что Эккрет приготовили для них. А в это время… Старуха улыбалась лукавой улыбкой, завершая историю. — Тогда Эккрет отправились к Депуру и сказали: «Мой Господин, я наконец знаю тайну тцая целиком». И Депур пожелал, наконец, узнать единственную вещь, что его рабы смогли скрыть от него, и потребовал, чтобы Эккрет немедленно ему рассказали. И тогда Эккрет сказали: «Вот же тайна тцая, мой Господин: он сделан из костей пустыни и дыхания ветра. Он сделан из материнских слов и бабушкиных историй, из крови, пролитой на песок. Он сделан из полета птиц, из звездного огня и из хитрости Эккрет». И тогда Эккрет засмеялись. «Знай, Господин», сказали они, «Я обманули тебя. Твои рабы сбежали благодаря твоим собственным подаркам, и тебе не найти их больше, и никогда не узнать тайны тцая». Тогда Депур исполнился великого гнева, и бросился на Эккрет, чтобы убить их голыми руками, но Эккрет превратились в птицу и улетели, смеясь, а Депур остался один, без рабов и без тайны. Такова история о том, как Эккрет обманули Депура и привели людей к свободе, и потому мы храним секрет тцая по сей день. Вейдеру стоило бы повернуться и уйти. Это была всего лишь сказка, и довольно дурацкая. Никто не смог бы построить корабль из обломков и одного генератора энергии. Вейдер хорошо это знал: он сам пытался, когда ему было восемь. И, когда ему не удалось, он заявил матери и Китстеру, что история была глупой, и что он ее ненавидит. Но Китстер лишь больше настаивал, что она была его любимой. Вейдеру было уже не восемь, и он давно уже не был тем мальчиком, но он все еще считал историю глупой. Но он все еще не повернулся и не ушел. Вновь зарычав на свою слабость, он повернулся к старухе спиной. У него не было на это времени, его Господин будет… Запищал передатчик.
 Это был внутренний передатчик, встроенный в его костюм жизнеобеспечения, чтобы Господин смог достать его в любом месте галактики. Конечно, Вейдер не мог отвечать из костюма. Это было только сигналом, что его Господин приказывал ему связаться с ним. Для доклада ему пришлось бы вернуться в свой шаттл.
 Вейдер не сдвинулся с места. — Что ж, юноша, — послышался голос старухи сзади него, — не стой просто так. Подойди. Его Господин отдал приказ, и Вейдер должен был подчиниться. Старуха была никем, и у него не было здесь дела. Так что он был удивлен, когда понял, что оборачивается. 
Старуха была во дворе одна, глядя на него незрячими глазами. — Тебе полюбилась история? — Спросила она. — Я слышал ее раньше, — сказал Вейдер. Старуха фыркнула. — Разве? Я бы и не подумала. Как тебя зовут, мальчик? Он так удивился, что ответил ей. — Вейдер, — сказал он, потому что так его звали — это было имя, данное ему его Господином. Но женщина плюнула на землю, чуть не попав ему на сапоги. — Пф, — сказала она, — я не спросила, как зовет тебя твой Депур, мальчик. Я спросила твое имя. Вейдер замер. Вселенная крутилась вокруг него, пустыня шептала и пела, песок перемалывался об его кости, и он стоял и знал самого себя. Его Господин послал его сюда, чтобы напомнить об этом месте. И он напомнил. Его место, это место — — Скайуокер, — прошептал он, но вокодер поймал имя, и оно вышло в мир громким, уверенным, неизменным. — Скайуокер, — сказала старуха, оглядывая его молочными глазами так, словно и правда могла его увидеть. Она улыбнулась распухшими деснами и пятью зубами, полная лукавства. — Так-то лучше. Дитя Эккрет. Есть в тебе искра, хоть она сейчас и затухла. — Она резко склонила голову и моргнула, глядя на него снизу вверх. — Что он сделал с тобою, дитя? Твой Депур? Вейдер стоял и смотрел на нее, и все это время передатчик в его костюме продолжал требовательно пищать. Падме мертва, подумал он. Ребенок мертв. Мертв, потому что я живу. Я знаю, что сделал мой Господин. — Хмм, — сказала старуха. — Дай свою руку, мальчик. И так он и сделал, потому что это был Татуин, и он был здесь, и он знал свое место. Она была рассказчицей, Бабушкой Квартала. Она хранила мудрость Древних Матерей. То было знание, рожденное в его костях, старше, чем Палпатин, старше, чем Джедаи, старше, чем самые древние уроки страха и повиновения. Старуха взяла его правую руку, зажимая между двух своих. Если она и была удивлена его перчаткой или протезом под ней, то этого не показала. — Знаешь, почему Эккрет, Ходящие По Небу, имеют так много форм? — спросила она. Он не ответил. — А ты тихий, не так ли? — захихикала она, так сжимая его руку, что было бы больно, будь та из плоти. — У Эккрет столько же форм, сколько историй. С каждой новой историей Эккрет рождаются заново, а потому Депур никогда их не удержит. — Она улыбнулась. — А потому мы говорим, что эти истории могут спасти тебе жизнь. Это было правильным концом для любого рассказа, Вейдер знал это. Так всегда говорила его мать, словно это был торжественный ритуал. Я рассказываю это, чтобы спасти тебе жизнь. И он всегда отвечал, «Я запомню, мама». — Я помню, — сказал он, и память горела в нем. — Хорошо. — Старуха похлопала его по руке и отпустила. — Тогда, думаю, ты знаешь, что должен сделать. Он знал. Его мать была мертва. Падме была мертва. Их ребенок был мертв. Орден Джедаев был разрушен. Сам он никогда не был хорошим Джедаем, и все грандиозные обещания об учениях и знаниях Ситхов, данные Палпатином, исчезли вместе с Падме и столь любимой ею демократией. Энакин знал свое место. Он забыл, но его Господин ему напомнил. Он знал, как быть рабом. Старуха кивнула, похоже, сама себе, и Энакин без единого слова отвернулся от нее и пошел прочь. Назад он не смотрел. * Когда Вейдер связался со своим Господином, его внутренний передатчик пищал уже около четырех часов. Лицо Императора появилось, занимая все небольшое пространство в связном отделе шаттла, нависая над Вейдером, стоявшим на коленях, склонив голову. Он чувствовал неудовольствие своего Господина, как всесокрушающую волну, окатывающую его, чтобы утопить. — Лорд Вейдер, — бросил Император Палпатин. — Надеюсь, ты сможешь объяснить свое опоздание. И рассказать об успехе миссии. Вейдер не поднял взгляда. Он не встал. Ему не дали на то разрешения. Он глубоко вздохнул и позволил прийти гневу. Пусть он станет щитом, пусть наполнит его и исторгнет, пропитывая Силу. Он завернулся в свой гнев, словно в плащ, словно в маску. Он родился заново. — Нет, мой Господин, — сказали Эккрет, — мне нужно еще времени.