Never again

Крыса лежит, не шевелясь, отдыхая от одной из тех выматывающих любовных схваток, которые Слепой теперь регулярно ей устраивает. Пот остывает на коже, между ног приятно жжет. Несмотря на тщедушный вид, вожак четвертой неутомим и в постели распинает без жалости. Секс со Слепым изнуряющ. Каждый раз, оказавшись под ним, Крыса шипит и отбивается и выпускает когти, потому что с прошлого раза не зажило ведь ни черта, и хоть с ее девственностью Слепой давно покончил, каждый новый раз с ним становится как первый. Внутренняя поверхность бедер там, где он вбивает в нее свои кости, теперь вечно в синяках. Крыса фыркает. Они с Бледным та еще сладкая парочка. Два мешка с костями, вот они кто. Всякий раз после она лениво думает, что было бы неплохо сообщить ему о существовании других поз, заранее зная, что при следующей встрече ярость и желание вновь отшибут ей память. У Слепого белая кожа, жилистые руки, перекрученные синими венами, и голубоватые прозрачные веки. Больше всего он похож на только что откинувшегося подростка, который за свою недолгую жизнь успел знатно вторчать. Тем более удивителен контраст между его внешностью и внезапным бешеным аппетитом, с которым он берет ее. У него горячие руки и сам он вечно пышет жаром, как будто без конца температурит. Большой загадки тут нет - Лес стучится в него, прорастает в его вены и черепную коробку, смотрит из мертвых глаз, пока он вколачивает Крысу в их очередную импровизированную кровать. Слепой баюкает и носит Лес в себе, и это странное соседство заставляет его организм работать на полных оборотах. Крысе это знакомо. Она и сама весьма, весьма горяча. Трахается Слепой так же жадно, как ест, как дерется, как ворует чужие сны, - приникает к ней как удав и высасывает без остатка. Иногда ей кажется, что в какой-то момент от нее, как от лесной зверушки, останется только жалкая шкурка. Поэтому каждый раз, слабо шаря по полу в поисках своего шмотья, Крыса обещает себе, что этот трах точно-преточно был последним и если - когда - он еще раз к ней полезет, она наконец подденет когтем его сонную артерию, и многострадальные стены густо украсятся новым граффити, на радость всем. И пусть обезглавленный Дом со всем его отребьем летит в кровавую преисподнюю, оставшись без Хозяина. Ей плевать. Крыса бесится, плюясь своей обидой, и Вшивая беснуется вместе с ней. Они обе знают наперед, что будет в следующий раз на самом деле: Слепой выследит ее неслышно и приникнет к ней, обволакивая собой, как сладким кошмаром, у Крысы предательски подогнутся ноги и, не чуя земли, она послушно потащится за ним до ближайшего закутка, который на этот раз он счел подходящим для совокупления. А Вшивая будет скалиться с ее плеча, отваживая последних любопытных из числа тех, кому еще хватило смелости провожать их взглядом. Впрочем, раза три Крыса все-таки здорово его отделала. Не пыталась сбежать, нет, но, уже голая, продолжала рвать его когтями. Слепой все порезы стерпел молча - весь в крови, ни дать ни взять новый мессия, только тернового венка не хватает. Потом навалился на нее всем весом и прижал к полу, и все фантазии о светлом спасителе остались в прошлом, потому что для нее все было кончено. Взвыв от бессильного бешенства пополам с возбуждением, Крыса приняла его член, сразу на всю длину, и почувствовала, как по ее телу размазалась кровь вожака. Воздух густо пропах ею - ею и бешеной их случкой и это было так чудовищно правильно, что Крыса начала зло всхлипывать задолго до того, как почуяла приближение разрядки. Она кончила, давясь слезами, как кончала всегда, - жестоко пришпорив его ребра острыми коленями и с мстительным наслаждением вкогтившись до крови в его спину. Слепой принимал от нее все, а когда все заканчивалось, клал горячую ладонь ей на лицо и размазывал по нему слезы, жгучие, как негашеная известь, - слезы ее ярости и ее любви. Она уже знала, что таким идиотским способом он выражает нежность. - Пошел ты, - шипит она всякий раз, извиваясь под ним и ловя губами его ладонь. И снова тихий смех Слепого шелестит в ответ, и Крыса, скрипя зубами, перекатывается на бок. Машинально вычищая из-под ногтей успевшую свернуться кровь, она повторяет про себя слова нового зарока, все еще глупо надеясь, что он, как обережная молитва, какое-то время подержит этого психа на расстоянии - хотя бы пока не подживут ее старые синяки.