☆ ☆ ☆
— Даичи, это плохо, — говорит Сугавара, нажимая кнопку, чтобы перенаправить очередной звонок другому диспетчеру. Шеф полиции инстинктивно подбирается, отзываясь на напряжение в голосе Сугавары. — Что случилось? — За последние пять минут мы получили двадцать звонков о безбашенных байкерах. — Ты думаешь, это… — Должны быть. Слушай, появления беспорядочные. Ни намека на локализацию, похоже, они все двигаются независимо. Насколько я могу судить, их много, но невозможно сказать, где конкретно. К тому времени, как мы получаем звонок, становится уже слишком поздно. Они могут быть где угодно. Даичи крепче стискивает руль. Сейчас не время жалеть, что ему не хватает людей, даже если несколько лишних пар глаз — это именно то, что спасло бы положение. — Мы сделаем все возможное, — коротко говорит он. — Спасибо. Безошибочно узнаваемый рев мотоцикла проносится мимо припаркованного автомобиля Даичи, заставляя сердце отчаянно забиться. Он заводит мотор, дрожа в предвкушении погони, и вызывает диспетчера. — Девять-один-один, слушаю? Вместо мягкого, успокаивающего голоса Сугавары на звонок отвечает другой. — Ойкава, ты можешь дать линию Сугаваре? — Он занят. Ты не можешь со мной поговорить? — Хнычущие нотки появляются в голосе Ойкавы даже в такой напряженной ситуации. — Я преследую байкера, скорее всего, одного из них. Пришли мне звено Кагеямы. — Есть, сэр, — быстро отвечает Ойкава.☆ ☆ ☆
Это он. Куроо узнает номер издалека. Это его любимый коп, тот, что не бросает погоню, когда его машина окружена, а сам он в двадцати милях за пределами собственной территории. Этот парень водит так же опасно, как и байкеры, просто находится по другую сторону закона. Куроо подозревает, что он наслаждается гонкой так же, как и они. Он поднимает руку, чтобы дать своим отмашку, и те кивают, рыча двигателями, готовые следовать за ним.☆ ☆ ☆
Кей слышит глухой рев моторов, раздающийся со всех сторон. Он включает мигалку только чтобы увидеть почти две дюжины мотоциклов, стекающихся к нему из аллей по обеим сторонам улицы. — Цукишима! — пронзительно кричит в рации голос Хинаты. — Мы следуем за ними по Тридцать третьей, я думаю, они двигаются в твоем направлении! — Принято. Прежде, чем отключиться, Кей слышит крик: «За дорогой следи, придурок!». Не то чтобы Кей когда-либо ставил под вопрос суждения Савамуры, но иногда он задумывается, было ли решение поставить Хинату и Кагеяму в одно звено действительно мудрым. Кей предпочитает работать один, но, когда это невозможно, Тадаши, одноклассник из полицейской академии, — единственный, которого он способен вынести. Потому что работать с Кагеямой и Хинатой — это все равно что нестись сломя голову навстречу катастрофе, надеясь увернуться в самый последний момент. — Почему ты отключился? — хнычет Хината не меньше шестидесяти секунд спустя. — Я преследую их, — выдавливает Кей сквозь стиснутые зубы. Он промчался за байкерами от города до шоссе, жутко пустынного в это время ночи. — Хината что, и ведет, и говорит? Чем, черт побери, там Кагеяма занят? — Эй, слушай сюда… Иногда Кей поверить не может, что Кагеяму насколько просто поддеть. Он отключается прежде, чем они снова наживут себе проблем, засоряя драгоценный эфир. Честно говоря, Кей тоже иногда позволяет себе повестись на подначку. Или, точнее, он позволяет тому самому Куроо Тецуро втянуть себя в маленькую игру в кошки-мышки, которая, похоже, уже входит у них в привычку. Он никогда не видел лица Куроо, но узнает его по тому, как он ездит: дерзко, даже по меркам «Некомы». Это абсолютно точно он. Кей ловит себя на том, что неотрывно следит за силуэтом Куроо, когда тот выезжает на дорогу перед самым капотом его полицейской машиной. Он достаточно близко, чтобы видеть, как туго натягивается черная кожаная куртка на его широкой спине, даже разглядеть контуры лопаток. Байкер сильно отклоняется, чтобы заложить крутой поворот. Кей почти уверен, что мотоцикл перевернется, но он качается вверх в последний момент. Прямо как кошка, приземляющаяся на лапы. — Не сбрасывай мой вызов, придурок! — Цукишима может живо вообразить схватку за рацию, прямо сейчас происходящую между Кагеямой и Хинатой. — Куда, мать твою, тебя занесло? — Я делаю свою работу, — бормочет Кей, небрежно выжимая газ, когда Куроо увеличивает дистанцию между ними. — В некотором смысле. Кей настолько сосредоточен на Куроо — не отставать от него и следить за каждым его движением, — что не осознает, насколько быстро движется его собственный автомобиль. Короткий взгляд на спидометр говорит ему, что их скорость превысила все возможные и невозможные ограничения, но это больше не имеет значения — они выехали на автомагистраль. Это так заманчиво — забыть о любых правилах и ограничениях закона, просто наслаждаться этим моментом один на один с Куроо. Кей не из тех, кто игнорирует свои обязанности, но из-за Куроо ему хочется таким быть. Сейчас его автомобиль окружен байкерами, то выезжающими прямо перед ним, то снова растворяющимися среди таких же черных силуэтов. Его внимания хватает только на то, чтобы не упустить Куроо из виду, и ревущее море хрома и черного лака взмывает, чтобы поглотить его. И вдруг — все в рассыпную. Байкеры сворачивают с пути и рассеиваются. Перед Кеем остается только пустая дорога, ни следа человека или автомобиля. Он слышит стук в окно.☆ ☆ ☆
Теперь Куроо завладел его вниманием. Они несутся нос к носу, пятнадцать, двадцать, двадцать пять сверх скоростного ограничения, как будто это что-то вроде гонки. Коп упорно таращится только вперед, отказываясь смотреть на Куроо, но Куроо уверен, что Кей заметил: он здесь. Машина не вырывается вперед и не отстает, так что он знает, что перехватил его внимание. — Цукишима, да? — усмехается Куроо, разглядывая мужской силуэт через тонированное стекло. Он нашел имя этого парня через Акааши, тату-салон которого находится на углу Чарльз-стрит и Тридцать третьей, где Цукишима стоит каждую пятничную ночь. Куроо еще не видел его собственными глазами, но, если верить Акааши, кожа Цукишимы выглядела бы божественно, будь она покрыта татуировками. Куроо не уверен, что это дает, но хотел бы оценить сам. Куроо подъезжает еще ближе к автомобилю Цукишимы, так близко, что летят искры. Он снова стучит в его окно, стучит до тех пор, пока коп наконец не опускает стекло. Наконец-то Куроо открывается хороший вид на копа, его любимого копа, чуть более стойкого, чем остальные, чуть более готового к риску. Куроо нравится то, что он видит. Он поднимает визор собственного шлема, чтобы Цукишима мог видеть его лицо, и кричит ему: — Передавай Савамуре привет, Цукки! Подмигнув потрясенному копу, Куроо газует и исчезает в ночи.☆ ☆ ☆
Напряжение в комнате можно потрогать руками. Разочарование Савамуры выгравировано в его преждевременных морщинах, когда Кей возвращается в штаб-квартиру с пустыми руками. Остальные офицеры уже стоят навытяжку, тоже потратив последний час на столь же бесплодную погоню за ветром. Рты на замок, глаза опущены. Кагеяма первым решается нарушить тишину. — Ты позволил ему смыться, — рычит он на Кея. — Они все смылись, — отвечает тот скучливо. — Нет, ты позволил ему уйти. Ты мог схватить его, но решил не делать этого. Ты был прямо рядом с ним! — Тише, тише, Тобио, — пытается вступиться за него Ойкава. — Я уверен, что капитан Цукишима просто выполнял свою работу. — Если вы были достаточно близко, чтобы увидеть это, почему вы мне не помогли? — спрашивает Кей. На самом деле он благодарен Ойкаве за то, что тот старается усмирить праведный гнев Кагеямы. — Мы здесь не для того, чтобы обвинять друг друга, — перебивает Савамура. — Я хочу услышать обе точки зрения. Майор? — Мы пытались следовать за Цукишимой в качестве поддержки, но отвлеклись, сэр! — влезает Хината. — Он обратился ко мне, придурок, — шипит Кагеяма. — Прости, Кагеяма! Я забыл, что ты теперь тоже майор! — Это что еще должно значить? — Мальчики, пожалуйста, — вздыхает Савамура. — Я не буду спрашивать, что значит «отвлеклись», но не дайте этому случиться снова. И что на счет вас, капитан? — Он ушел… сэр, — тихо объясняет Кей. Он больше ничего не говорит, потому что сам не до конца понимает, что произошло. Все, что он может вызвать в памяти о том моменте, это ветер, бьющий в лицо, и пара острых черных глаз, уставившихся на него из темноты. Остальные детали затерялись в воспоминаниях, но эти глаза незабываемы.☆ ☆ ☆
— Бокуто, можешь сказать Акааши, что он был прав. — А? Куроо последний раз проводит полирующей тряпкой по сверкающему черному боку мотоцикла и отступает, чтобы оценить результат. — Мне нужен тот ключ. Махнемся? Он скатывает грязную ткань в шар и швыряет его через весь гараж в Бокуто, который ловит его и кидает в ответ гаечный ключ. Акааши входит как раз в тот момент, когда Куроо чудом избегает удара в лицо куском металла. Тот врезается в стену за его спиной и падает на пол с громким стуком. — Это был ужасный бросок, — подытоживает Куроо. — Эй! — возмущается Бокуто. — Просто ты хреново ловишь! — Я не знаю, что я только что увидел, но я собираюсь уйти, — предупреждает Акааши; лицо у него бледное, как лист бумаги. — Подожди, нет! Пожалуйста, не уходи, Акааши! — Бокуто роняет инструменты из рук и бросается к тату-мастеру с распахнутыми объятьями. Акааши отскакивает, когда видит, что мускулистые руки Бокуто блестят от черной смазки. — Бокуто, нет, ты весь в масле… Протесты Акааши тонут в плече Бокуто, когда тот сжимает его в тесных объятиях. — Я так скучал по тебе, Акааши. — Мы виделись вчера, Бокуто-сан. — Дом такой холодный и пустой, когда тебя там нет, — вздыхает Бокуто. — Бокуто-сан, я шесть лет жил там один, пока вы не переехали. Куроо возвращается к своему мотоциклу. Его поражает то, что они все еще умудряются приветствовать друг друга так, будто не виделись годы, даже если на деле минуло меньше суток, а жертвы, на которые они пошли друг для друга, и вовсе не укладываются у него в голове. Бокуто прекратил ездить ради Акааши, который с ума сходил от беспокойства за своего неуклюжего любовника. Он, конечно, все еще связан с бандой, но по-другому, и больше не участвует в их по-идиотски опасных трюках. Куроо из той породы людей, которые должны оказаться на волосок от смерти просто ради того, чтобы почувствовать себя живыми. У него нет семьи или хоть кого-то, кто волновал бы его достаточно, чтобы заботиться о собственной жизни. Куроо и вообразить не может, как это — отказаться от своего любимого развлечения ради другого человека. Это единственное, что заставляет его жить в настоящем времени, напоминает ему, что он существует. На данный момент он настолько подсел на адреналин, что погони на высокой скорости уже недостаточно. Но Цукки, этот бледный молодой коп… его преследование заставляет Куроо чувствовать себя таким живым. В некотором роде, Цукишима Кей — новый наркотик Куроо. — Кстати, Акааши, — зовет Куроо. — Мы с Бокуто как раз говорили о тебе, когда ты вошел. — Разве? — спрашивает Бокуто, поднимая лицо от волос Акааши. — Ага, — продолжает Куроо. — Помнишь того копа, о котором ты мне рассказывал, Цукишиму? — Что-то не так? — вежливо спрашивает Акааши. — Нет-нет, просто ты был прав насчет его кожи. Она, черт возьми, божественна. — Кто-кто божественный? — переспрашивает Бокуто. — Тот полицейский, на котором Куроо помешан, Бокуто-сан. И вы сами вынуждаете меня говорить так, Куроо-сан. — А, тот парень, — понимающе кивает Бокуто. — Ты скоро с ним увидишься? — Может, сегодня ночью, если кто-нибудь заскучает, — фыркает Куроо. — Мне кажется, Яку говорил, что хочет выпустить пар. — Ты поэтому пришел сюда за покраской? — поддразнивает Бокуто. — Чтобы впечатлить своего маленького копа? Куроо неожиданно поражает то, что они разговаривают так, будто он собирается с Цукки на свидание. Что не слишком далеко от правды, если подумать. Куроо впервые приходит в голову, что эта его зацикленность на Цукки очень похожа на влюбленность.☆ ☆ ☆
Яркие белые прожекторы вспыхивают на краю зрения Куроо, и он ныряет в темноту, чтобы уйти от них. — Не любишь огни ночной пятницы? — негромко бормочет Куроо. — Они были моей любимой частью старшей школы. Сердце бьется чаще, когда он чувствует гул мотора Цукки за своей спиной, и это вовсе не потому что он петлял по дорогам ночь напролет. Это потому что Цукки, погоня Цукки заставляет Куроо понимать: он уже не способен почувствовать себя живым без этого. Но это чувство, эта влюбленность притупляет остальные ощущения. Сердце грохочет в ушах так громко, что он не слышит другие сирены, возникающие у него из-за спины. К маленькой игре Куроо, рассчитанной на двоих, неожиданно присоединяется несколько дюжин лишних игроков: чтобы загнать строптивых байкеров, было вызвано подкрепление. Его тщательно спланированный хаос выходит из-под контроля. Куроо не замечает остальных байкеров, съезжающихся и подрезающих друг друга в попытках скрыться. Кто-то поворачивает слишком резко, и реакция Куроо опаздывает на мгновение: увернуться уже нельзя. На бесконечно растянувшуюся секунду Куроо немеет. Звуки и картинки расплываются в сознании, кроме… байка. Он исчез. Последнее, что успевает заметить мозг Куроо, — его байк больше не под ним.☆ ☆ ☆
Куроо медленно моргает в незнакомый потолок, просыпаясь, и боль затапливает его. Она разрастается, наполняя каждый уголок тела, проникая в кости. Как будто вся боль, какую только Куроо испытал за всю жизнь, вдруг решила напомнить о себе одновременно. Он кричит так громко, как только может. — Успокойся, ты разбудишь соседей. — Над ним нависает смутно знакомое лицо, и у Куроо неожиданно пересыхает в горле. — Цукки?.. — спрашивает он хрипло. — Кто сказал, что вы можете так меня называть? — хмурится Кей. Необъяснимое тепло поднимается внутри Куроо, и он не может не улыбнуться. — То есть я могу называть тебя Цукки, да? — Нет, — категорично отрезает Кей. — Ты можешь называть меня офицер или офицер Цукишима. — Сложный выбор… офицер, — говорит Куроо, позволяя слову вызывающе скатиться с языка. Кей ощетинивается и говорит: — Я не знаю, как у тебя получается произносить это так… вызывающе. Я передумал, ты можешь звать меня Цукишима. — Что-то не так? — озабочено спрашивает медсестра, заглядывая в палату. — Все в порядке, Киндаичи-сан, спасибо, — говорит Кей. — Хорошо, я скажу доктору Ивайзуми, что Куроо-сан очнулся. Пока они обмениваются любезностями, воспоминания Куроо медленно возвращаются к нему. — Где все? — спрашивает он, оглядывая пустую палату. — Что ты здесь делаешь? — Разве тебе не интересно, что здесь делаешь ты? — отвечает Кей вопросом на вопрос. — Ладно, что я здесь делаю? — Ты свалился с байка, — прямо говорит Кей, но его лицо выдает тревогу, когда он поясняет: — Ты свернул, и байк перевернулся. — Я… умер? — спрашивает Куроо в благоговейном ужасе. — Это что… Ад? Кей пялится на него в шокированной тишине, пока Куроо не сдается и не усмехается: — Просто шучу, — смеется он. — Я знаю, что это не Ад, потому что здесь ты. Но все-таки, почему ты здесь? — Я вызвал тебе скорую. Куроо-сан, ты чуть не погиб. — Это я уже слышал. Куроо-сан, а? Ты можешь звать меня просто Тецуро. Кей делает вид, что не слышит, но его щеки теплеют. — А ты неплохо себя чувствуешь, — бормочет он. — Ты был без сознания почти все выходные, и первое, что сделал, когда очнулся — заорал благим матом. Я уверен, доктор Ивайзуми будет рад услышать, что ты идешь на поправку. — Я прошу прощения, офицер, — говорит Куроо примирительно. — В первую очередь я должен был поблагодарить тебя за спасение моей жизни. Боль вспарывает все его тело, когда Куроо подается вперед, чтобы дотянуться до руки Кея и поднести ее к губам. Он подглядывает сквозь ресницы, чтобы мельком увидеть, как Кей яростно краснеет. — Это должно было быть больно, — замечает Кей, забирая руку. — Я могу справиться с болью. Я большой мальчик. — Твои родители думают так же. Усмешка сползает с лица Куроо. — Ты говорил с моими родителями? — Твои родители внесли за тебя штраф и оплатили лечение, но они не намерены брать на себя ответственность за твои действия в будущем, Куроо-сан. — Похоже, мои предки больше не хотят подтирать за мной, да? — тихо спрашивает Куроо. — Так мне и надо. Кей обычно испытывает мало симпатии к таким людям, как Куроо, которые живут беспечно и разрушают собственные жизни по первой прихоти. Но пока Куроо был без сознания, Кей часами висел на телефоне, пытаясь найти хоть кого-нибудь, кого он заботил бы достаточно, чтобы расхлебывать заваренную им кашу. Осознание, что ни одна живая душа, даже родители Куроо, не хочет тратить время на заботу о нем, пока Куроо не встанет на ноги, почти разбило ему сердце. Их головы поворачиваются одновременно, когда раздается тихий стук. — Я войду? — спрашивает молодой подтянутый доктор. — Здравствуйте, доктор Ивайзуми. Конечно, — отвечает Кей. Ивайзуми осматривает Куроо, объясняя ему повреждения. Сотрясение, незначительная потеря крови, сломанный локоть, операции на обоих коленных суставах. Куроо слушает бездумно, как будто доктор говорит о ком-то еще. Поначалу до него не доходит, что речь идет о нем. — Насколько я могу судить, вы удивительно живучий, — говорит ему Ивайзуми, закончив осмотр. — Немногие имели бы силы так кричать сразу после пробуждения от кратковременной комы. Вы наверняка напугали офицера Цукишиму. Он неотлучно просидел у вашей кровати двое суток. Куроо смотрит на Кея с любопытством; тот разглядывает собственные туфли. — Не уверен, знаете ли вы подробности аварии, — продолжает Ивайзуми, — но мне сказали, что вы каким-то образом умудрились приземлиться на клочок травы за ограждением. Если бы вы врезались в дорожное покрытие, моей команде пришлось бы попотеть еще больше, чтобы снова собрать вас воедино. Вы счастливчик, Куроо-сан. — Так и есть, — соглашается Куроо, все еще смотря на Кея. Тот кидает на него короткий взгляд и снова опускает глаза, когда обнаруживает, что Куроо все еще пялится на него. — Я очень счастливый человек. — Что до вашей выписки, я отпущу вас довольно скоро. Так как вы будете передвигаться в инвалидной коляске следующие шесть месяцев, офицер Цукишима щедро предложил вам место в своем доме до тех пор, пока вы не оправитесь достаточно, чтобы снова жить независимо. — Он действительно это сделал? — спрашивает Куроо недоверчиво. Его глаза расширяются, когда Кей слегка кивает в подтверждение. Ивайзуми тепло улыбается им и говорит: — Удачного выздоровления. Пожалуйста, свяжитесь со мной, если что-то случится. — Подождите, доктор, — неожиданно говорит Кей, когда Ивайзуми шагает к двери. — Да? — Ойкава-сан хотел, чтобы я спросил вас, что вы хотели бы на ужин. Ивайзуми вздыхает одновременно с нежностью и раздражением и говорит: — Я ему позвоню. Спасибо, что сообщили мне, офицер. Когда доктор уходит, Кей поясняет: — Его муж — диспетчер в полицейском управлении. Куроо рассеянно кивает и спрашивает: — Он не соврал? Ты правда дашь мне пожить у тебя следующие шесть месяцев? Кей почему-то начинает защищаться: — Это только потому что моя квартира на первом этаже, так будет проще, — шипит он. — Ну конечно. — Никаких других причин. — Конечно, нет. Кей сжимает губы в упрямую жесткую линию. — Цукишима. — Что. — Спасибо. Он наконец-то смотрит прямо на Куроо и с удивлением видит искренность в его сияющих черных глазах. — Всегда пожалуйста, — бормочет он, чувствуя, как потеплело в груди.☆ ☆ ☆
Куроо замечает, что Кей почти стесняется своего дома, когда тот проводит ему экскурсию по небольшой квартирке. — Она не очень-то хороша, — говорит Кей, почти извиняясь, — но ты застрял здесь. — Она идеальна. — Но не устраивайся с особым комфортом, потому что ты съедешь, как только встанешь на ноги. Куроо усмехается и спрашивает: — Итак, где спальня? Кей толкает его кресло к двери, съежившейся в конце узкого коридорчика. За ней оказывается просто обставленная спальня с несколькими фотографиями и картой мира на стене. — Это кровать? — Она тебе не по вкусу? — спрашивает Кей с сарказмом в голосе. Куроо изучает ее пару секунд, прежде чем заявить: — Нам вдвоем, пожалуй, может быть тесновато, но если ты будешь держать меня ближе, то должно быть неплохо. — Ты издеваешься, да? — Нет? — Но… мы не можем спать на одной кровати! — Почему? — Потому что мы оба мужчины! — Офицер, практически все, кого я знаю, геи. — Ну, я тоже, но… — Тогда в чем проблема? Кей сердито хмурится: — У меня в шкафу лежит надувной матрас. Я буду спать в гостиной. Он оставляет Куроо в спальне и топает на кухню готовить ужин. — Что ж, не так плохо, — бормочет Куроо себе под нос, исследуя книжный шкаф в поисках чего-нибудь интересного. Библиотека Кея его озадачивает. Целая полка оккупирована старыми изданиями «Нэшнл Джеографик», а остальное пространство заполнено беспорядочным собранием учебников, юридических словарей и других справочников. Несколько томиков поэзии, но ни следа какого-нибудь романа. Единственная беллетристика, которую он тут находит — это потрепанное старое издание «Алисы в Стране Чудес». — Кто ты, Цукишима Кей? — спрашивает Куроо вслух. Все страньше и страньше. Небо за окном становится тускло-синим, когда Куроо закрывает книгу, запоминая номер страницы. Вкуснейший запах проникает откуда-то из коридора, и он следует за ним, оказываясь на кухне. — Что готовится? — О, я как раз собирался тебя звать. Садись ужинать. Кей накладывает ему тонкацу с нашинкованной цветной капустой и наливает чашку легкого куриного бульона с тофу и шиитаке. — Ты сам это приготовил? — спрашивает Куроо с любопытством. — Ага. Куроо сует в рот огромный кусок тонкацу и рычит: — Это гребаное совершенство! Кажется, я тебя люблю. — Спасибо, — ворчит Кей, но на самом деле он польщен. Почему-то одобрение Куроо наполняет его непонятной легкостью. Он старается об этом не задумываться. За ужином их разговор становится скорее односторонним: Куроо беспорядочно рассказывает о своей семье и друзьях из старшей школы. Его прошлое не так уж отличается от прошлого Кея, кроме того, что Куроо вырос на всем готовом. С другой стороны, ему тоже пришлось пережить все ужасы общеобразовательной системы в небольшом городке недалеко от Кея. И они оба переехали в столицу по одной и той же причине: хотелось глотка свежего воздуха. — У тебя есть братья или сестры, офицер? По лицу Кея пробегает тень, прежде чем он коротко отвечает: — Да. — Старше? Младше? — Старше. Ему уже почти тридцать. — Он тоже живет здесь? — Нет, заграницей, — Кей колеблется, прежде чем пояснить: — Он ходил в юридическую школу в Англии. Куроо присвистывает. — Впечатляюще. Сейчас он занимается правом? — Нет. Мои родители всегда были одержимы идеей сына-юриста, они так гордились, когда он поступил в юридическую школу. В Англии, еще бы. — Дай угадаю, он вылетел? — Ага, — кисло подтверждает Кей. — Но так и не сказал родителям. Он все еще пишет письма домой о том, какой он успешный, что он стал ассоциативным партнером в крупной юридической компании. Мои родители накопили денег, чтобы я съездил к нему, тогда-то я и обнаружил, что он бросил учебу ради своей любви к писательству. — Теперь он счастлив? Из всего, что Куроо мог бы сказать, к этому вопросу Кей готов меньше всего. Когда он думает об Акитеру, то чувствует только разочарование от того, что его старший брат, его герой не оправдал ожиданий. На самом деле, он никогда не принимал счастье Акитеру во внимание. — Я… не знаю, — признается Кей. — Сейчас он пишет для газеты. Кажется, ведет спортивную колонку. — То есть он зарабатывает на жизнь писательством? — Похоже на то… — Тогда ты должен им гордиться, потому что я не могу вообразить человека более успешного, чем тот, кто зарабатывает на хлеб, занимаясь любимым делом. Кей почти боится, что Куроо смеется над ним, но его глаза ужасно серьезны. — Что насчет тебя, Цукки? — спрашивает Куроо доброжелательно. — Ты счастлив? Кей фыркает, и Куроо глубокомысленно кивает: — Ладно, согласен, трудный вопрос. Давай я спрошу другое: почему ты решил стать офицером полиции? Вокруг море профессий, которые так же уважаемы и далеко не так опасны. — Это мне и нравится. В смысле, опасность, — признается Кей. — Я не против подвергать себя риску, потому что это придает моей жизни какой-то смысл, понимаешь? Кей никогда раньше не признавался в чем-то настолько сокровенном. Он не знает, почему из всех людей открывает душу перед Куроо Тецуро, но почему-то ему кажется, что Куроо поймет. Они могут находиться по разные стороны закона, но на деле они — две стороны одной медали.☆ ☆ ☆
Кей просыпается вымотанным, всю ночь промучившись мыслями о Куроо. Он сонно крадется по коридорчику к собственной спальне, чтобы удостовериться, что Куроо не был просто замысловатым ночным кошмаром. Дверь скрипит, и Куроо дергается во сне. — Цукки… — мямлит он. — Куроо? Ресницы мужчины трепещут, поднимаясь, и он сонно улыбается Кею. — Слава Богу, — вздыхает он с облегчением. — Я думал, ты мне приснился. — Я ухожу на работу через час. — Ладно, развлекайся, — мямлит Куроо, переворачиваясь, чтобы снова заснуть. — Дай я перефразирую. Мне нужно вымыть тебя, и ты должен мне помочь, потому что я ухожу на работу через час. — Да ну? — поднимает бровь Куроо. — Чем я заслужил такую роскошь? — Ты начинаешь вонять, — прямо говорит Кей. Кей помогает ему раздеться, стараясь не пялиться на мышцы, плавно перетекающие под кожей на плечах и животе Куроо. Но он не может оторвать зачарованного взгляда от татуировок, расползающихся по спине Куроо замысловатым черным узором из сложно переплетенных пик, изгибов и граней. И красных вытатуированных следов когтей, покрывающих левую грудную мышцу. — Нравятся? Оригиналы Акааши Кейджи. Этот чувак гребаный гений. — Куроо указывает на следы когтей, перечеркивающие его сердце: — Все в «Некоме» делают такую татуировку, когда вступают в банду. — Одинаковые татуировки, как трогательно, — язвительно замечает Кей. Он опускает Куроо в ванну так бережно, как может, стараясь не задеть ни один из его многочисленных синяков. — Больно! — вопит Куроо, и сердце Кея екает. — Где? — Здесь, — Куроо хватает его ладонь и прикладывает к своему сердцу. — Но поцелуй может помочь. — Заткнись, — ворчит Кей. Он всеми силами старается игнорировать постыдное желание, зашевелившееся глубоко внутри. То, что Куроо, обнаженный и разгоряченный, бесстыдно флиртует с ним, ни разу не помогает. — Разве я тебе не нравлюсь? Ты мне нравишься, — мурлычет Куроо, вздрагивая, когда Кей проходится по его шее сзади мокрой мочалкой. — Возможно, это просто Стокгольмский синдром, — бормочет Кей. Когда Куроо вымыт и вытерт, Кей вручает ему свободную старую водолазку, которая оказывается как раз в пору. — Несколько правил этого дома, прежде чем я уйду, — объявляет Кей. — Не выходить из дома, не приглашать друзей, не заказывать фильмы в прокате, не делать ничего, за что тебя снова арестуют. — Ты можешь подбросить меня до дома Акааши, прежде чем уйдешь? — Категорически нет. — Даже мои родители давали мне больше свободы, чем ты! — стонет Куроо.☆ ☆ ☆
— Почему ты его не арестуешь? — требовательно спрашивает Кагеяма, когда Кей рассказывает о своей новой жизни с Куроо остальным в управлении. — Кагеяма, я не могу просто взять и арестовать его, — терпеливо говорит Кей. — Почему? У нас от него было столько проблем, ты должен арестовать его сейчас же! — Это так не работает. — Тогда можно я арестую его вместо тебя? Кей не доверяет Кагеяме с тех пор, как они с Хинатой так задрали друг друга во время миссии, что попытались арестовать друг друга. Однажды Савамуре пришлось сковать их наручниками и оставить так до тех пор, пока они не решили снова сотрудничать. — Это уже вне моей юрисдикции, — предупреждает Савамура. — Я не могу запретить тебе приютить лидера банды, потому что он больше не в розыске, но будь осторожен, Цукишима. Такие, как он, могут быть опасны, так что я надеюсь, ты знаешь, во что ввязываешься. — Почему ты так добр к нему, Цукишима? — спрашивает Хината. — Это так не похоже на тебя. — Ага, откуда нам знать, что Цукишима не вступил в байкерскую группировку? — добавляет Кагеяма. — Довольно, мальчики, — вздыхает Савамура. — Я уверен, что капитан Цукишима знает, что делает. Давайте посмотрим, что у нас на этой неделе. Неясные мысли о Куроо плавают в голове Цукишимы весь день. Он ловит себя на том, что переживает за Куроо больше, чем нужно, но меньше всего Кею нравится иррациональный страх, что Куроо не окажется дома, когда он вернется. Это похоже на чудо, но Куроо никуда не исчезает. — Добро пожаловать домой, — улыбается он, как будто это самая естественная вещь на свете. Неожиданно Кей понимает, что люди имеют в виду, когда говорят, что им нравится, когда есть, к кому возвращаться домой. — Что ты хочешь на ужин? — Что бы ты ни приготовил, будет восхитительно, — улыбается Куроо. Кею несложно готовить на двоих, особенно учитывая, что по Куроо очевидно, насколько ему нравится еда. В том, что Куроо в его доме ощущается очень… правильно, признаться все еще страшно. Дни и ночи сливаются воедино, и вскоре начинает казаться, будто Куроо всегда был рядом с Кеем. В конце концов, Кей расслабляется и начинает доверять ему, шепотом рассказывая о собственных мечтах, страхах и откровениях долгими ночами. В конце концов, Кей начинает звать его «Тецуро», и в конце концов Куроо говорит ему поздним вечером: — Я ужасно хочу тебя поцеловать. Они сидят вместе на кровати, рассматривая альбом Кея времен старшей школы. — Почему? — спрашивает Кей, чувствуя, как руки начинают дрожать. — Стокгольмский синдром? — предполагает Куроо. Он поднимает альбом с колен Кея и откладывает на тумбочку. А потом легко касается кончиками пальцев его мягкой щеки. — Можно тебя поцеловать, Цукки? — выдыхает он. — Если хочешь, — бормочет Кей. Лицо Куроо ужасно близко, но он только смотрит на Кея сквозь ресницы. Он не хочет заставлять Кея кидаться в это с головой, ждет от него первого движения, и тот закрывает глаза и подается вперед. Губы у Куроо теплые и мягкие, но неуверенные, будто он все еще сомневается, действительно ли Кей хочет его целовать, и Кей развеивает его сомнения, зарываясь пальцами в волосы, притягивая его ближе, прихватывая губы и сгребая рубашку в кулак. Поцелуй лишает Кея воздуха, и он задыхается, когда они отстраняются, чтобы вдохнуть. Вся тревога, боль и другие бесформенные, невыразимые чувства, зревшие внутри него, неожиданно прорываются. Кей целует Куроо снова, надеясь, что боль уйдет, но скорее потому, что не знает, что еще можно сделать. Он целует грубо и мокро, отчаяно, и Куроо берет его за руку, шепча: — Кей. Кей, милый, что не так? Что случилось? — Ты знаешь, какой сейчас месяц? — хрипло спрашивает Кей, избегая смотреть Куроо в глаза. — Март? Что не так с мартом? А, погоди! — неожиданно понимает Куроо. — Акитеру возвращается на свое тридцатилетие, да? — Дело не только в этом. Сейчас март, а это значит, что ты скоро снова сможешь ходить. — Так что ты наконец-то сможешь от меня избавиться. Разве это плохо? — усмехается Куроо. Его улыбка съеживается, когда он замечает, насколько крепко Кей вцепился в его руку. Кей заговаривает медленно и нерешительно: — Я понимаю, что моя квартира, наверное, не так хороша, как жилье, к которому ты привык, но когда ты здесь, она становится домом. Он яростно розовеет, признавшись, и хмурится, когда Куроо только пялится на него в ответ в восхищении. — Скажи что-нибудь, ты, идиот, — стонет Кей. — Я тоже тебя люблю, Кей.☆ ☆ ☆
Куроо не совсем тот человек, которого Акитеру когда-либо представлял рядом со своим младшим братишкой. Он здоровенный — не такой высокий, как Кей, но зато гораздо шире в плечах и бунтарского вида. Куроо, очевидно, ходил в очень престижный университет, но Акитеру все еще не понял, чем он зарабатывает на жизнь. Нужно будет расспросить Кея подробнее. — Так как вы с Кеем познакомились? — спрашивает Акитеру, разливая всем мисо. — Цукки спас мне жизнь, — заявляет тот с гордостью. Акитеру кидает взгляд на их мать, к этому моменту уже находящуюся под властью чар Куроо. — Я разбился на мотоцикле, да так, что попал в инвалидное кресло. Цукки приехал первым и с тех пор заботился обо мне. — Ты так говоришь, как будто я какой-нибудь герой, — бормочет Кей. — Потому что ты и есть герой! Ты спас столько жизней, даже ребят вроде меня, кто, по большому счету, не заслуживает спасения. Акитеру всегда переживал, найдет ли его младший брат кого-то, с кем сможет построить счастливые, здоровые отношения. Сейчас он не так обеспокоен, но все равно оттаскивает Кея в сторонку после ужина, чтобы нервно прошептать: — Если этот парень сделает что-либо, что ранит тебя… я лично его побью. Кей смотрит удивленно, прежде чем расплыться в улыбке, первой искренней, которую Акитеру видит за многие годы. — Спасибо, нии-сан. Но не думаю, что у тебя есть повод для беспокойства. Куроо хороший парень. — Рад слышать, — говорит Акитеру с видимым облегчением. — Ты заслуживаешь счастья, Кей. Когда Кей находит Куроо в своей детской, тот любуется коллекцией фигурок динозавров, построенных в шеренгу на рабочем столе. Неожиданно почувствовав неловкость, тот готовится защищаться, когда Куроо спрашивает: — Какой твой любимый динозавр? — Не знаю. — Мне всегда нравился стегозавр, — задумчиво произносит Куроо. — В любом случае, я готов ложиться, а ты? Когда они оказываются под старым стеганным одеялом Кея, Куроо касается губами его уха и шепчет: — В этой спальне ты тоже прячешь наручники? — Заткнись, или я тебя арестую, — шипит Кей в ответ. Куроо улыбается ему в губы. Потом подносит руку Кея ко рту, целуя костяшки, и наклоняется, чтобы прижаться губами к красным следам когтей, вытатуированным у Кея напротив сердца.