***
Как и все предыдущие воскресенья, в полдень я уже был на Поляне. Ролевики, все-таки, веселый народ – в болтовне и боёвках я забыл о девушке из сна. Мы как раз фехтовали на гуманизированных мечах с приятелем, когда произошло что-то странное: я только что отбил один его удар, как вдруг меня ослепила вспышка тьмы. Вспышка была мгновенной, я потерял зрение всего на секунду, а как только прозрел, увидел летящий на меня клинок. Поймал, отбил, и только затем заметил противника. Это уже был не мой приятель. Против меня стоял коренастый мужик – лысый, но с бородой лопатой – одетый в кольчужный хаубергон с гербовым плащом поверх. А вокруг ликовала толпа на трибунах – мы были словно в центре арены. Оглядеться как следует мне не дали – я едва увернулся от еще одного удара и скорее по привычке ударил сам. Наши клинки встретились, и солнце блеснуло на острие его оружия. Эй, погодите, я что, стою в бою против настоящего рыцаря с настоящим мечом? Но ведь у меня гуманизированный муляж! Я не могу сражаться всерьез! Но мужик, похоже, был настроен как раз-таки серьезно. Он нападал снова и снова, колол и рубил, я едва отбивал его удары – те, от которых не успевал увернуться. Судя по перекошенному лицу, он был намерен победить любой ценой. Пришлось собраться. Удивляться и размышлять некогда. К счастью, долгие практики на Поляне и фестивалях не прошли даром: мое тело действовало еще до того, как я успевал задуматься над движением. Сейчас я просто настроился на то, что удары в корпус не принесут результата, и переключился на обманные техники. Я уворачивался и подныривал прямо лысому под руку, я «танцевал» по арене и выделывал такие петли, что у противника глаза ошарашенно вращались в глазницах. Наконец, мне удалось подставить подножку и подпихнуть мужика так, что он с размаху полетел носом в пыль. Трибуны взорвались. Красуясь, я упер кончик своего меча в жирную складку под безволосым затылком и подбоченился. Если говорить откровенно, то я попросту не знал, что делать дальше. Очевидно было, что это турнир, а не смертный бой, но все же как подобает вести себя победителю – неясно. К счастью, мое замешательство прервал всадник, выехавший на середину арены. Толпа стихла, внемля его зычному голосу: - Итак, победителем Турнира Белой Лилии становится доблестный рыцарь из-за Дальнего Леса, пожелавший остаться безымянным. Милостью Его Величества короля Лёвенцана Пятого Лучезарного, вышеозначенный рыцарь получает в жены принцессу Мнишку со всем ее приданым и землями! Оная же просит победителя приблизиться, чтобы возложить венок на своего суженого… Я огляделся. Королевская ложа отличалась от прочих трибун богатством резных колонн, бархатным навесом и помпезностью одежд восседавших там зрителей. Я смотрел против солнца и не мог разглядеть королевскую семью, но видел, как какая-то фигура в белом поднялась со своего места, явно ожидая меня. Недолго думая, я направился к ложе. Солнце било в глаза, пришлось заслониться рукой. Интересно, не выгляжу ли я от этого менее представительно? Пожалуй, все же надо бы соответствовать образу победителя рыцарского турнира. Я даже вспомнил об осанке и расправил плечи. В итоге к королевской ложе подошел деревянной походкой, прямой как палка и со слезящимися глазами. Пока второй глашатай с трибуны зачитывал еще одну пышную речь, я пытался проморгаться, а потому прослушал почти все. Кажется, ничего особенно важного не пропустил – там вновь говорилось о моей славной победе и наградах, что ожидают доблестного рыцаря без имени. Но затем… затем девушка в белом платье, представленная как принцесса Мнишка, наклонилась, чтобы возложить мне на голову венок и… Я пропал. Она была прекрасна и свежа, как сияющий рассвет после затяжного ливня. Тонкими, чуть дрожащими пальцами она бережно держала нежные цветы, боясь сжать и хоть немного повредить их. Мягко опустила их на мою макушку и сцепила длинные тонкие пальцы в замок. Мне тут же захотелось коснуться этих пальцев. С нежностью сжать их в своей ладони, выдыхая обещания оберегать от всех тягот и невзгод. Я поверить не мог, что мне предстоит держать эту ручку, преклонив колено перед алтарем. Или как там у них положено заключать брак? Но поверить пришлось – уже на следующий день я держал руку своей жены пред богом и людьми. Мы стояли на высоком балконе над площадью. Внизу бушевало человеческое море – подданные приветствовали нас. Меня распирало от счастья и гордости. Красавица-жена, перспектива стать королем – что еще нужно для счастья? Прошлый мир со скучной работой в офисе и старенькой квартиркой с осыпающимся ремонтом как-то подзабылся, смазался, как меловой рисунок, политый дождем. И вдруг Мнишка раскрыла рот – впервые с того момента, как стала моей нареченной там, на арене. - Ты будешь заботиться обо мне? – прошептала она, не поднимая глаз. Мне захотелось утешить ее, утолить страх перед неизвестным мужчиной, убедить, что я добр и нежен. - Я буду беречь тебя как величайшую драгоценность! – пылко заверил я. – Сделаю все, чтобы тебе было хорошо со мной. - Вряд ли тебе удастся, но спасибо за твои намерения, - прошелестел нежный голосок, и Мнишка снова умолкла. Она будто лишилась дара речи и не произнесла ни слова до самого вечера – как бы ласково я ни пытался заговорить с ней. Она даже не поднимала глаз на меня. Весь торжественный пир просидела, потупив взор и не прикоснувшись к еде – тихая, нежная, скромная, как белоснежная лилия. Хотя, нет. Лилия, пожалуй, все же более пышная и кричащая – она раскрывается навстречу и суетится, кивает тычинками, рябит в глазах: посмотрите на меня! взгляните, как я красива! Ума не приложу, почему турнир назван именно ее именем. Принцесса больше напоминает застенчивый полевой цветок. После окончания грандиозного празднества, когда горы на западе пылали в лучах заходящего солнца, словно угли в костре, нас проводили в покои новобрачных и закрыли за нашими спинами тяжелые огромные двери. Предо мною предстала кровать – столь же внушительных размеров, что и дверь. Здесь будто все было сделано для великанов. Массивные колонны подпирали тяжелый балдахин – язык не поворачивался назвать их столбиками. Вообще вся мебель не отличалась изяществом. Тонкая фигурка Мнишки выглядела еще более хрупкой в окружении приземистых столов на широких ножках и неподъемных на вид стульев. Про гардероб я и вовсе молчу – по внушительности он напоминал банковское хранилище. Еще в комнате почему-то не было окон, кроме узкой бойницы под самым потолком. Полумрак, разгоняемый несколькими свечами, давил на плечи почти ощутимо. Моя жена сгорбилась, как-то разом вся сникла, съежилась и снова сцепила пальцы, как тогда, на арене. Она сделала несколько неуверенных шагов к кровати и едва заметно подрагивающей рукой спустила лямки платья. Я мягко остановил ее. - Если ты не готова, я подожду столько, сколько понадобится, пока ты не привыкнешь ко мне и не станешь мне доверять, - я поднял ее лицо за подбородок и твердо взглянул в золотисто-карие глаза, сверкнувшие отблеском свечного пламени. - Даже этим ты все равно не спасешь меня, - взгляд ее снова потух. - Не спасу от чего? Давай, рассказывай, что тебя гложет. Я хочу знать все. Я попытаюсь помочь, чем могу! И Мнишка рассказала.***
Королевский род был проклят и благословлен одновременно: все женщины носили в себе Сердце стихии и по достижении совершеннолетия становились сильфидами – нимфами воздуха, однако лишь в том случае, если были чисты и непорочны. Отсюда и пошел обычай проводить Турнир Белой Лилии: правителям не хотелось отдавать своих дочерей стихиям, и они предпочитали загодя подыскать им жениха. Такая участь постигла и Мнишку – и вот теперь, накануне совершеннолетия, она должна была познать мужчину, и уже не смогла бы вознестись в небеса, чтобы летать по миру и резвиться с ветром. А Мнишке так хотелось этой судьбы! Так претила мысль о том, чтобы стать приземленной хозяюшкой и хлопотать по дому, воспитывать детей и дожидаться мужа с охоты, сидя в замке и глядя на мир из окошка. Как ей хотелось превратиться в сильфиду и быть легкой, воздушной, свободной! Но мечтам не суждено сбыться. Мнишке предстоит остаться в замке и влачить печальное существование обычной земной женщины.***
Под конец рассказа девушка едва не плакала. У нее перехватило дыхание, и она безвольно опустилась на краешек резного дубового кресла. Я закусил губу. - Послушай… - мой голос прозвучал неуверенно, но я взял себя в руки и прочистил горло, продолжив уже гораздо тверже: - Ты прекрасна, и о более идеальной жене ни один мужчина в мире не мог бы и мечтать. Но я по-настоящему полюбил тебя, и хочу, чтобы ты была счастлива. Если тебе хочется летать вместе с другими детьми воздуха, я не стану неволить тебя. Я тебя не трону, и с восходом солнца ты сможешь обратиться в сильфиду. Она подняла на меня блестящие глаза. Вместе со слезами в них плескались радость и недоверие. - Ты правда так поступишь? Но мой отец… он разгневается на тебя! - Это уже мои заботы, тебя они касаться не должны. До самого рассвета Мнишка то ходила из угла в угол, заламывая руки, то падала мне в ноги со словами благодарности, а то вдруг принималась отговаривать, пугая тем, что сделает со мной король, но я был непреклонен. Я твердо решил, что не стану причиной несчастья этой девушки, что лучше положу свою жизнь ради исполнения ее мечты. Я чувствовал, что готов на все для того, чтобы увидеть ее счастливой. Когда первый луч солнца проник в спальню через бойницу, Мнишка, бледная и дрожащая, подошла, взяла меня за руку и нежно поцеловала в щеку. Затем встала посреди комнаты – как раз там, куда падал зыбкий свет. По мере того, как солнце снаружи разгоралось, распалялось, расползалось по небу, в спальне становилось все светлее, а Мнишка словно вытягивалась, утончалась еще больше. Ее волосы и подол белоснежного платья взметнул невесть откуда взявшийся ветер, она потянулась вверх, к солнцу, стала совсем невесомой, и свет залил ее лицо. В тот момент я узнал ее. Девушка-парашютик отрывалась от пола, вытянувшись в струнку и становясь все более прозрачной, воздушной. - Прощай! – услышал я в новом порыве ветра. – Я не забуду тебя! - Прощай, - шепнул я, запрокинув голову и глядя на пылинки, вьющиеся в воздухе. В дверь настойчиво заколотили. Солнце заливало узкий прямоугольник пола лужей расплавленного золота. Кроме меня, в комнате никого не было.