hormones

Начинается это безумие довольно таки невинно: Чонгук просто случайно опирается рукой не на диван, а на Чимина. — Ого, хен, так твердо. И Паку ответа лучше в голову не приходит, кроме как улыбнуться одним уголком губ и шепнуть "нравится?" на выдохе. Рука Чона все еще на его животе, только вот совсем не давит, а как-то осторожно поглаживает. Взгляд младшего прикован к тонкой белой футболке с непонятным узором, пальцы же так и норовят схватиться за ее край. Что он и делает. — Хен, можно я- Их прерывают Намджун с Юнги, проходящие мимо комнаты, и только тогда Чимин в полной мере осознает, в каком именно положении они находятся. Чонгук почти полностью на нем, сидит на бедрах и пытается руками залезть под чужую одежду. Пак тогда как-то по инерции хватается за его запястье и говорит, глядя в сверкающие непонятно от чего глаза: — В другой раз, Чонгук-и, ладно? Сейчас, оглядываясь назад, он жалеет, что не отказал совсем. Это его "в другой раз" для макнэ стало своеобразным зеленым светом. При камерах Чонгук все такой же заторможенный, алеющий от любого комплимента и совсем неопытный. Чимин же липнет к нему как банный лист, все обнимает и отвешивает комплименты, ну, просто потому что сказали, да и нравится ему Чонгук. Второй же лишь толкается, заливается краской и дразнится, не флиртуя в ответ. Паку не обидно, он понимает. Уже в зоне недосягаемости объектива они словно меняются ролями. Руки макнэ почти всегда на Чимине. У младшего какая-то непонятная Паку обсессия. Чонгук постоянно хочет дотронуться: погладить, надавить, прижать к себе либо же просто держать руки на торсе. — Тебе это так нравится? — Что именно, Чимин-и? — Хен. — Чиминни-хен. Руки младшего на его боках: мягко оглаживают, и не то, чтобы Чимину не нравилось, даже наоборот. Просто странно все это. — У хена красивая талия, — шепчут ему на ухо, едва ли не задевая мочку губами, — очень. — У Джин-хена она тоньше, — хмыкает Пак в ответ. — А мне нравится твоя. По спине мурашки. Чимин иногда действительно жалеет, что в мелочах отказывать макнэ не может. Одно простое "нет" или "руки убери" могли бы спасти его от многих неловкостей, каждая из которых, так или иначе, связана с Чонгуком. Когда Чимина как-то сразу после начала перерыва между изнуряющими репетициями танцев тащат за угол, где света нет почти, только тусклый, из соседнего коридора, он пугается ровно на секунду, пока не видит перед собой знакомую фигуру. — Ох, Чонгук-и, что та- Он осекается. У Чона глаза горят. Чимина толкают к стене как-то слишком сильно, чтобы можно было считать за дружеский толчок, но слишком осторожно, чтобы принять за грубость. Пак в небывалом замешательстве. Чонгук упирается руками в стену по обе стороны от его головы и тяжело дышит в шею. — Хен, — голос у младшего дрожит, — отлично поработал сегодня. — С-спасибо, Чонгук-и, ты тоже молодец. Чон двигается ближе, сгибая руки в локтях. Чимин смотрит снизу вверх немного запуганно, но все еще с интересом. Рука как-то сама по себе поднимается, ложась на грудную клетку макнэ, и Чимин ощущает, насколько сильно колотится чужое сердце. Воздух непривычно жаркий, правой ладонью Чонгук уже ведет по ребрам, слегка надавливая на них пальцами, вызывая у старшего незаметные вздохи. — Мне нравится та часть, — Чон дышит так, словно успел марафон пробежать, — где ты майку поднимаешь, хен. Очень. Покажешь еще раз, только для меня? Смысл доходит запоздало, уже после медленного кивка. Чимин паникует, но раз уже пообещал, то уже поздно куда-то убегать. Он тянется к краю, майка внезапно кажется слишком длинной. Его руку перехватывают. Чонгук говорит: — Я помогу, — и тянется вниз. Чимину невдомек, зачем макнэ это нужно. У него у самого уже четко прорисовываются мышцы, из зала он часами не вылезает, словно одержимый. Все приходится списывать на пубертатный период и гормоны, другого объяснения не находится. «Чонгуку интересно, я же просто помогаю», думает Чимин. Майка без малого два сантиметра не достает до кромки свободных шорт, когда из-за поворота показывается Тэхен. Они с испугом отпрыгивают друг от друга (ну, отпрыгивает Чонгук, Чимин же только дергается). — Ребят, а вы чего тут- — Уже идем, хен. Тэхена данный ответ как-то не совсем удовлетворяет, но он все равно оставляет их наедине. — Потом покажешь, Чимин-и. — Хен. — Чиминни-хен. И он остается в одиночестве. Глотает воздух и сползает по стенке вниз. Чимин действительно задумывается, зачем Чонгуку это нужно. Все эти (недо)поцелуи в шею, объятия со старшим на диване в гостиной, еле еле не переходящие за грань дружеских, и все это "хен, ты испачкался" с чужими пальцами у самих губ. Чон еще любит пялиться. Именно пялиться, не смотреть, на Чимина, прожигать в нем дыру глазами. Больше всего беспокоят неожиданные зажимания по углам в коридорах, когда внезапно становится очень душно, и глаза младшего прикованы то к губам, то к глазам Чимина. Вспоминать об этом неловко. Чонгуку шестнадцать всего, у него еще гормоны бушуют, да и сам Пак недалеко ушел, раз как-то подставляется под чужие все еще немного неловкие прикосновения. «Заканчивать все это надо», в который уж раз решает Чимин. И совсем удовлетворения не получает, когда Чонгук роняет голову ему на плечо. Руки так же падают с нагретого места на талии. Он совсем удручен. — Чонгук-и, прости, честно, так дальше продолжаться не может. — Как «так», хен? — макнэ хмыкает куда-то в шею, игнорировать мурашки с каждым вздохом все сложнее и сложнее. — Я что-то не то делаю? И Чимин очень хочет ответить, что в том-то и дело, что я не понимаю, что ты со мной делаешь. Но лишь выдыхает как-то обреченно, упирается руками в плечи Чона и подается вперед, практически обнимая. — Нет, Чонгук-и, нет, — ему опять что-то мычат в ответ, но Пак и не слушает, — просто тебе когда-нибудь надоест. А я не думаю, что смогу с этим справиться. Чонгук дергается, совсем как от огня. — Ты что имеешь в виду, хен? — Я понимаю, у тебя пубертат, да и я почти такой же, тебе хочется опыта набраться, но я скоро тебе надо- Чимина толкают обратно к стене. Грубо. Голова ударяется о стену так, что в глазах темнеет на пару секунд. Чонгук тихо рычит, хватает хенову челюсть, поворачивая к себе, и целует. У Чимина глаза расширяются, он как-то тихо мычит, протестуя, но Чон мажет языком по небу, и из горла так и рвется гортанный стон. Младший жмется ближе, ногой раздвигает чужие колени, и целует жадно, неумело и влажно. Пак отвечает. Хватается пальцами за чужую спину, сжимая в руках уже изрядно помятую ткань легкой футболки, и сам прижимается в ответ. Чимин словно в тумане. Осознает, что у него по подбородку стекает слюна, и порывается стереть, но Чонгук делает это сам. А потом смотрит как-то слишком обиженно и говорит: — Я в тебя влюблен. Давно уже, — сердце стучит в ушах, — а ты мне говоришь о каких-то там гормонах. Пошел ты, Пак Чимин. Хен. И уходит. Чимин снова падает на пол, не сумев удержаться на подрагивающих коленях. Сожаление заполняет каждую клеточку его тела. Он всхлипывает чересчур жалко и утыкается лицом в ладони. Лучше бы молчал. Посмотреть на все это со стороны — легко заметить, что что-то в Чимине нашлось, что Чонгука к себе приманило и не отпускает. Поняли все, кроме самого Пака. Вот, теперь и до него дошло. И ударило волной осознания настолько, что даже Тэхену до него не достучаться. Чимин лежит на кровати все выделенные им выходные, поднимаясь только в ванную. Лежит и хнычет в подушку, пряча стыд за собственные действия под толстым слоем одеяла, что накрывает его с головой. — Чимин-и ты совсем не ешь, нельзя так, вставай. — Отстань, Тэ, мне все равно. Вытянуть из такого состояния его довольно трудно, особенно когда впервые сталкиваешься с подобным. Так что ни одна попытка успеха не приносит. С возвращением загруженного расписания как-то легче, Чимин хоть из комнаты выходит. Но все равно что-то не то. Он все хмурится, смотрит в окно, кивает сам себе и первый вскакивает из-за стола, только завтрак заканчивается. Все остальное время проводит на тренировках. Но хотя бы ест. И в какой-то момент (неделю или две спустя) вся эта стена, за которой прятались эмоции, крошится на мелкие кусочки. А все потому что у них снова чертовы выходные, а пытаться вытащить его из постели пришел именно Чон Чонгук. Чимин дергается в ответ на его прикосновения, ведет себя как-то запуганно совсем и прижимает к себе подушку крепко-крепко. В глаза макнэ он так и не смотрит. Стыдно-стыдно-стыдно. — Передай тому, кто бы тебя ни прислал, что я в порядке. Пак бурчит еле слышно, не поднимая ни головы, ни взгляда. Руки касаются осторожно, но тут же сжимают, лишь только старший пытается ее одернуть. — Хен, я сам пришел, — шепчет Чонгук на ухо, но это совсем не похоже на все предыдущие столь похожие ситуации. — Честно. Чон, такой искренний и невинный, выглядит побитым щенком, стоит бросить на него быстрый взгляд. Чимину плохо, он чувствует вину. И позволяет сплести свои пальцы с чужими. Чонгук улыбается. — Нам бы поговорить, хен. — Не хочу, — он хочет, но не знает, как начать извиняться. — Мы же оба виноваты, — голову Пак вскидывает так резко, что младший сразу бросается проверять, не вывернул ли тот шею. — Оба? — голос у Чимина совсем слабый, тихий и подавленный. Чонгук опускает на него взгляд и тут же встречает чужие темные глаза. Между ними расстояние не более десяти сантиметров, рука Чона на затылке старшего и так хочется поцеловать, улыбнувшись, но пересиливать себя тоже нужно уметь. Поэтому Чонгук садится обратно, не сумев сдержать раздосадованного вздоха, и решительно кивает. Они и так слишком долго этого избегали. — Оба. — Ты-то в чем провинился? — у младшего, кажется, начинает дергаться глаз. — Только не говори, что все это время себя винил, — Пак только кивает и заливается краской. — Черт, Чимин. Сейчас даже не хочется обращать внимание на то, что Чон снова забывает об уважении, стирая все границы между ними в пыль. Чимину снова хочется стать Чонгуку близким другом, которого иногда зажимают у стены. Это звание, конечно, не самое престижное, но все же лучше, чем то, что у них сейчас. — Хен, эта неразбериха вообще-то из-за меня началась. — Знаю. — Так что я виноват в том, что заставил тебя думать о себе так, — Пак понимает, что значит это «так», — ты не какой-то там способ набраться опыта, Чимин-и, я бы никогда- — Я понимаю. Прости меня, Чонгук-и, прости, пожалуйста, — Чимин подается вперед, обхватывая торс Чона руками. — Я- Мне очень жаль. — Хен, перестань. — Если бы я только был внимательней, то ничего- — Хен! Лицо Чимина обхватывают руками. Чонгук смотрит прямо в глаза, не давая взгляда отвести. А потом наклоняется, прижимаясь губами к носу, так совершенно по-детски. У Пака краснеют щеки (у Чона тоже). Чимину хочется, чтобы вот так вот навсегда. Чтобы в груди трепетало и в животе немного больно было. Боль приятная, сладкая, тянущая. А все из-за Чонгука. — Я должен был сразу сказать, как ты мне нравишься, Чимин-и. — Ты мне тоже, Чонгук, ты мне тоже очень нравишься. Чонгук тихо смеется, прикрывая глаза, и вздыхает облегченно. Он тянется руками к чужому лицу, осторожно убирает темную челку, спадающую на глаза. — Это здорово, хен. — О, так теперь ты помнишь про уважение. — Ты о чем, Чимин-и? Его со смешком легко бьют по руке, обнимая. Чимин рад, что все наладилось и что теперь, у Чонгука в руках, ему тепло-тепло, даже лучше, чем под толстым одеялом, что валяется теперь где-то в ногах. — Я хочу с тобой встречаться, хен. С того момента, как старший отвечает, что «я тоже», все возвращается на круги своя. Чонгук сначала все еще осторожничает при камере, боится дотронуться лишний раз и сказать что-то не то. После съемок у них есть минут десять, чтобы по-прижиматься друг к другу в темноте, мазнуть губами по шее и шепнуть на ухо «следов только не оставляй, я не хочу, чтобы как в прошлый раз». — Всю жизнь мне будешь припоминать? — бормочет Чон, борясь с желанием все же впиться в нежную кожу, оставляя алеющий след. — Надеюсь. Макнэ останавливается внезапно, выпрямляет спину и смотрит в темные-темные глаза напротив. — Я тоже. Они смеются, притягивая друг друга в объятия и молчат, всматриваясь куда-то в темноту. Чимин вдруг чувствует себя ужасно счастливым. Чонгук немного поворачивается, шепчет на ухо, губами задевая мочку: — Футболку все же сними, хен.