Come with the sun

Предутренний полумрак прячется по углам гостиничного номера, готовый уступить место новому дню. В сквозняке от распахнутого окна, едва-едва видимые, танцуют пылинки, кружат, оседают на пол. Кирилл, щурясь, наблюдает за ними пару секунд, приводя мысли в порядок — едва ли он проспал больше трех часов, тело еще налито усталой тяжестью и тягучими отголосками прошедшей ночи — потом переводит взгляд на широкую спину в проеме окна. — Какой сейчас год… — хрипит он, больше чтобы привлечь внимание. Витя оборачивается через плечо, попутно не глядя стряхивая пепел с кончика сигареты вниз. Из одежды на нем только мятые пляжные шорты в огромных попугаях. — Мне жаль тебя разочаровывать, но все тот же, — фыркает он негромко, поводит плечами, заставляя мускулы на голой спине заворочаться под кожей: лопатки, плечи, шея. Кирилл наблюдает за этим пару секунд, отстраненно думая, что где-то там, сбоку, на его горле должен был остаться след, где он не удержался и прикусил тронутую загаром кожу. Им нужно быть более осторожными, но как помнить об этом, когда Витя после нескольких месяцев разлуки, разных часовых поясов и обрывающегося соединения скайпа снова был рядом — теплый, уже успевший поймать солнце плечами с первой минуты приезда в Сочи, как всегда уверенный в себе, энергичный… Когда Витя, посмеиваясь, прижал его к стене номера, стоило двери захлопнуться, Кирилл едва не сдох от облегчения. Сомнения грызли его давно, но между ними все осталось так, как будто и не прошло столько времени. Щетков отворачивается за новой затяжкой — с этого ракурса Кирилл видит только край его скулы с рыжеватой утренней щетиной, кончик подносимой ко рту сигареты и уходящий вверх дым. Черт знает, который сейчас час, но Кирилл понимает, что утро в нескольких шагах от того, чтобы наступить: развернуть свой шатёр и накрыть их светом, а вместе с ним и смехом Айдара, возмущениями Артёма, ленивым ворчанием Алыма. Но еще не совсем, вот-вот. Они еще не были на море, но под босыми ступнями почему-то хрустит песок. Витя молча двигается, когда Кирилл становится рядом с ним у окна, опираясь на подоконник и притираясь теплым спросонья плечом к его прохладному, так же молча протягивает пачку. След действительно есть у него на шее, яркий и четкий. После первой затяжки, которая, как обычно, играет роль спускового крючка, от которого по всем нервным окончаниям проходят импульсы, Кирилл все-таки тянется, чтобы мазнуть по нему большим пальцем. — Заметят. Витя коротко смеется. — Да похуй. Кирилл обрывочно дергает плечом, затягивается сильнее. Он бы тоже хотел, чтоб похуй, но боится, черт возьми, боится. Витя косится на него, улыбается шально и внезапно, сделав затяжку, тянется, с нажимом надавливая на плечо, чтобы сократить разницу в росте. Послушно поддаваясь, Кирилл чувствует горячий дым на шее, после чего ее накрывают губы, и Витя влажно мажет языком и прикусывает место, где мгновение назад кожу обжег сигаретный дым. — Что ты… Кирилла прошибает ознобом и вовсе не от сквозняка. Парные засосы — почти как парные татуировки. Или парное самоубийство, учитывая, что никакой ворот рубашки здесь не поможет. И здесь вспомнить бы о той самой, столь необходимой предосторожности, но прямо сейчас, пока длятся эти тягучие предрассветные минуты, пока Витя целует его в шею… Кириллу тоже похуй. Стоит Щеткову отстраниться, оставляя после себя болезненно ноющую кожу, Кирилл цепляет его лицо пальцами и, притягивая к себе, накрывает его губы своими. Они целуются жадно и голодно, судорожно дыша друг другу в рот, обмениваясь последним теплом тел и остатками сигаретного дыма в утренних сумерках. Сигарета тлеет у Вити в руках, и Кирилл снова видит все тот же хитрый прищур в его глазах, когда он затягивается в последний раз и выдыхает открытым ртом между ними, на мгновение заволакивая все дымом, только чтобы сквозь него влажно и смазанно поцеловать, пробуя рот Кирилла языком. Вчера он целовал так же жадно и напористо, а выебывал медленно, на грани болезненного нетерпения и рвущей нежности, зарываясь носом под ухо. На одно только воспоминание тело откликается жаром. Окурок сверкает затухающей искрой в воздухе. Витина ладонь скользит вниз, сжимая член через ткань и чертовски быстро с ней расправляясь. Кирилл судорожно хватается за подоконник, держится, чтобы не свалиться, а Витя плавными и уверенными движениями дрочит ему кулаком, посмеиваясь в шею и пытаясь поймать губами бьющуюся жилку пульса. Не торопясь, наслаждаясь каждым движением, каждым вздохом и каждой сладкой судорогой. Похуй, на всё похуй, кроме него. Когда Кирилл кончает с тихим стоном, впиваясь пальцами Вите в плечо, через ветви деревьев брызжут первые лучи неумолимого сочинского рассвета.