gold and blue

Франсуаза крадется, словно кошка. Ее добычу нельзя спугнуть. По этому случаю она даже сменила острые шпильки золотых лодочек на мягкие парчовые туфли без каблука. Осталось подобрать тяжелые персиковые юбки, которые нет-нет да и норовили издать мягкое шуршание, и — вуаля! Она уже прячется за массивной дверью Зала Четырех Стихий. Это единственное место, не считая Коронационной Цитадели, где все масти могут свободно передвигаться и общаться между собой без всякого официоза. Грех упускать такой шанс! Франсуаза вообще не имела привычки что-то упускать. Если уж ей хотелось, то самые томные девы ночевали в ее постели, а самые яркие бриллианты сияли именно в ее короне. И, разумеется, самые красивые розы цвели именно в ее саду. Иначе и быть не могло. С розами, впрочем, пришлось повозиться. Природа любила ее Королевство. На земле Бубнов все расцветало, наливалось золотистым солнечным светом, деревья плодоносили, люди весело смеялись и танцевали, птицы пели и цветы распускали тяжелые ароматные бутоны. Но только не розы. Проклятые цветы почему-то упорно не желали приживаться на ее благодатной земле, вместо этого сияя во всем своем алом великолепии среди скал и туманов Пиковых долей. Что за враждебная магия была в этом замешана, Франсуаза не знала. Но собиралась узнать. А меж тем, ее любимая роза, как всегда, цвела в отдалении от всех. Строгий синий жакет с воротником под горло и длинными рукавами скрывал бледную нежную кожу, к огромному разочарованию Королевы Бубнов. Юбка в пол и черные перчатки, золотые волосы стянуты в тугой пучок — Элис, казалось, делала все, чтобы скрыть свою красоту от чужих глаз. Словно посторонний, заинтересованный взгляд мог каким-то непостижимым образом нанести ей вред. Словно ее лилейная кожа не выносила чужих прикосновений так же, как проклятые розы не выносили белых ухоженных рук Франсуазы. Но у Королевы Бубнов помимо красоты было еще одно несомненное достоинство — она имела терпение. Которое, тем не менее, уже было на исходе. Еще пара бесшумных шагов и… Элис вскрикнула, уронив тяжелый фолиант, когда тонкие, но сильные руки сжали ее талию, сдавив не хуже корсета. Сладкий аромат азалий и гибискуса ударил в нос, и девушка фыркнула, сразу же распознав вероломно напавшую на ее персону. Она попыталась поднять книгу с пола, но чужие руки так и не разжали хватки. — Ай-ай-ай, дорогуша. Совсем света белого не видишь, все книги да книги. Когда же ты почтишь своим присутствием хоть один мой бал? Не хорошо так поступать. Я ведь могу и обидеться. Оно тебе надо? Дипломатический скандал, то да се, — Франсуаза притворно наморщила тонкий носик, изображая вселенскую обиду, но глаза, лукаво и не мигая смотрели на Элис. Так кошка смотрит на канарейку, выжидая момента, чтобы вцепиться острыми когтями. Принцесса Пик с вызовом посмотрела в ответ. — У меня есть дела поважнее, — парировала Керкленд, все-таки подобрав книгу и с трудом взвалив ее обратно на стол. — Например? — в тон ей отозвалась Франсуаза и подцепила пальцем какой-то непонятный прибор из различной величины шестеренок, который, кажется, отсчитывал фазы луны. Прибор щелкнул и начал раскачиваться в обратную сторону, пока Элис раздраженно не заставила его остановиться, положив на него тонкую бледную кисть. — Например, совершенствовать природную магию защиты. Земли Пик не так щедры, как твои. У нас часто бывают неурожаи, а растения не хотят приживаться среди скал. — Но не розы, — задумчиво хмыкнула Королева Бубнов, больше обращаясь к себе, нежели Принцессе. — Не розы, — эхом повторила Элис и неожиданно смутилась. Это резкое изменение осталось бы незамеченным, не следи Франсуаза так жадно за любым проблеском чувств на этой безупречной маске невозмутимости, что Керкленд обычно носила с таким упорством. А вот это уже было интригующе. — И что же не так с этими бедными розами? Чем им не угодили мои прекрасные земли? — мурлыкая, вопрошала Франсуаза, медленно обходя стол красного дерева и садясь напротив Элис так, что расстояние между ними какой-нибудь сторонний наблюдатель едва ли счел бы приличным. Но наблюдателей не было. А может, если и были, то предпочли заинтересоваться чем-то помимо личной жизни венценосных персон. — Может, именно этим? — отрезала Элис, резко отодвигаясь и ставя Королеву Бубнов в тупик. — Прощу прощения? — на этот раз с искренним возмущением спросила Франсуаза. — Как это понимать? Элис отвернулась, сев в пол-оборота и глядя куда-то через витражное окно. Витраж представлял собой картину из символов всех четырех мастей, отражая единство их государств. Единство, которое, по мнению Франсуазы, хорошо смотрелось лишь на стекле. Принцесса не торопилась отвечать, и Королева не стала ее торопить, позволяя себе редкий момент удовольствия и слабости — наблюдать за этой юной гордячкой без снисходительной улыбки, полной сладкого яда, а с почти материнской нежностью, что переполняла ее сердце всякий раз, когда она видела эту болезненно прямую спину и золотистый локон у затылка, выбивающийся из прически. Этот локон, как и маленькая родинка на ключице, что видна была лишь когда Элис надевала летние платья и ночной пеньюар, всегда притягивал взор. Возможно, Элис была права, что прятала это от чужих глаз. Франсуаза не знала, что делала бы, осознай Элис однажды всю силу женской власти, когда можно свести кого-то с ума лишь надев полупрозрачную рубашку или распустив волосы. О, это женское коварство, в котором Франсуазе не было равных! И как далека была от него Элис! Наивное ершистое дитя… Из мыслей этих Королеву Бубнов вырвал шелест страниц. Элис вернулась к своему занятию, а именно зарисовывала на пергаменте какие-то мудреные формулы, в которых, наверно, разобраться смогла бы только Анна. Не к ночи она будет помянута. Наконец, словно вспомнив о своей визави, Элис заговорила, быстро и тихо, как будто речь шла о страшной тайне или чем-то постыдном. На Франсуазу она упорно не смотрела, обращаясь по большей части к ветхим испещренным символами страницам. — Эти розы, они наследие моей земли. Говорят, их создала предыдущая Королева Пик много столетий назад. А кто-то говорит, что их создала Анна, по просьбе этой самой Королевы. Интересно, сколько ей лет, если это правда… — Элис на секунду отвлеклась, задумавшись о пугающей Королеве Треф, что вселяла ужас, кажется, одним упоминанием своего имени. — Смысл в том, что эти розы не любят ласку и тепло. Чем суровей условия, тем ярче они цветут. Чем бесплоднее земля, холодней ветра, тем нежнее будут их лепестки и слаще аромат. Такова их природа. Поэтому на твоей земле они и не цветут. Закончив, Элис снова отвернулась с самым безразличным видом, как будто не раскрыла только что нечто сокровенное, явно наполненное смыслом для юной Принцессы. Элис с уважением и трепетом относилась ко всему, что носило в себе отпечаток магии или служило выражением власти Пикового Королевства. В розах же сплелось и то и другое и еще, возможно, какой-то личный для Элис подтекст. Франсуаза покачала головой. — Какая жестокая магия. Лишить цветы любви и тепла… И все это лишь ради того, чтобы потешить чужое самолюбие. — Но так они могут вынести любые невзгоды! — вскинулась Элис, зло сверкнув зелеными глазами. Нет, определенно там было что-то личное, подумала Франсуаза. Она улыбнулась той снисходительной улыбкой, что всегда приводила Керкленд в ярость. — Так может, этих невзгод не было бы, реши эти розы расти на любящей их земле?.. И, прежде чем Принцесса успела снова резко возразить что-то, Королева прижала пухлые алые губы к чужому, сжатому в тонкую линию рту. Элис зажмурилась, вцепившись пальцами в стол. Не получив ответа, Франсуаза хмыкнула и отстранилась. Тяжелая дверь закрылась за ней с тихим скрипом несмазаных петель. Юбки шуршали где-то в бесконечных коридорах Цитадели. И только в голове у Элис отдавались насмешливо-печальные слова: — Бедные, бедные розы…