Мы засыпаем в метро...

Наша с ней основная задача — не застуканными быть на месте Явки, пароли, чужие дачи и дома надо быть в десять

Здравствуйте! Что? Странно, говорите? Ну-ну, не надо лишних умозаключений. Это все пустое. Вы присаживайтесь, ладно? Да, вот сюда, спасибо. Сегодня мы будем наблюдать. Сегодня я буду ваша Свидетельница. Именно так. Что, опять странно? Зря вы так, ох, зря… Вполне логичное название. Ну или называйте меня Слушательница, ибо бывает порой и такое. Просто знаете, я вам буду указывать на интересное, а вы наблюдайте, хорошо? Да, повторюсь еще раз: нас не видят. Так получилось. Ни вас, ни меня. Но не переживайте так, это временно. Дотерпите до конца показанных мною сцен. Конечно, бывает по-разному, но пара часов, не больше. Да, это меньше вашего сегодняшнего пути. А потом мы разойдемся в нужных нам направлениях, идет? Согласны? Вот и славно. Устраивайтесь поудобней и готовьтесь смотреть. Вокруг люди. Можно приметить много интересного в обычном вагоне метро. Видите, вон там? То <i>просто прохожие<I/>. Здесь все друг другу никто. Даже если они знакомы. А если они вдруг стали друг для друга кем-то… Знаете, у всего есть свои последствия. Давайте я разъясню вам на примерах. Мы как раз в метро, а значит, нам не придется никуда выходить. — Гаррет, где ты? — Последние вагоны. — Тут шумно, я тебя не увижу. — Я как всегда в красном, заходи. Люди набиваются с платформы, смешивая силуэт Мариан с толпой и она прячет руки в карманы, кладя в штаны едва погасший телефон. <i>Глядите, вот зашли двое из разных дверей. Высокие, в алых толстовках, горделивая стать и свободные движения. Спортсмены там, может, начинающие модели, наверное. Даже кеды слишком чистые и новые у обоих. Знали бы вы, что они тут делают… Они повисают на поручнях, чуть ли не потягиваясь вверх, чтобы подняться повыше и углядеть друг друга. Дома ждет по одному мертвому отчиму и одной живой мачехе. Гаррет давно видит призраков и научивший развивать этот дар покойный отец стал являться ему в таком виде еще восемь лет назад. Мариан же сумела узреть отчима в новом облике только один раз, но всегда верила Гаррету. Сейчас им нужно увидеть только друг друга в толпе. Мариан поправляет застежку на толстовке, запихивая теплую куртку в свой огромный рюкзак. Надо не потерять наушники… — Мариан! — слышится ей. Гаррет никогда не кричит. Наверное, это кто-то с работы. Или знакомые. Спортсмены, которых по счастью поглощает в свои недра мегаполис, не узнаны только тут. И тем не менее, они стараются не светиться. В итоге они все же углядят друг друга. Но сначала нужно подняться чуточку повыше. Гаррет встает на носочки, вытягивая что есть силы шеи, выискивая ту самую толстовку в уже забившемся в преддверии час-пика вагоне. Еще пара станций — и они друг друга потеряют в толпе. Ненавистные промахи. Мариан спортсменка, Мариан тоже ненавидит промахи, Мариан невыносимо нужен этот шанс увидеться. Толпа, рвущиеся в вагон и из вагона люди, давка, вон там последний вагон. Впившиеся поверх голов в одну смоляную макушку светлые глаза, упрямо задранный подбородок и пальцы со сбитыми костяшками из-под рукавов. Алая толстовка, пальцы с мозолями от нагинаты смыкаются над желтым поручнем, пригибаясь и пытаясь его не задеть (такая же морока из-за роста с поручнями). Всё, теперь они успеют. Гаррет шипит из-за оттягивающей плечо сумки, Мариан ― из-за плохо оттесняемой при проходе наперерез толпы. Мало кто замечает, как синхронно жужжит молния на их красных толстовках, на их алом маяке среди кажущейся безликой в потоке давки толпы. Кулоны с маками ― и те выглядят как-то по-своему на их сахарно-белых футболках. ― Чувствуется со стороны? Мариан, прижимаясь к Гаррету под прикрытием и натиском толпы, и не думает унимать бьющую от этого ходячим импульсом дрожь: ― Изабелла мне тоже сказала, что я тоже выгляжу как рыщущей чьего-то общества. ― Ты так быстро наловчилась многое от нее скрывать… ―… Всё то, что не касается нас. А что я унялась и мне хватило тебя хотя бы на ночь. ― Я ей уже говорил про бывшего. ― Как видишь, я не отставала и она давно узнала про моих девушек. Они замолкают на полсекунды, зная о том, что снова неразрывно происходит между ними. Единый ритм. Одна волна событий независимо от их желания. Ходячая неразделимость за сотни миль. Синхронность по жизни даже если это мелочи вроде первого поцелуя. Тот самый, насмешливый, произвольно сталкивающий и разделяющий их парадокс. Это отмечали все: и друзья, и на учёбе, и дома. В одно и то же время у них появлялись влюблённости, в одно и то же время они переживали из-за расставаний с парнями или девушками, одно и то же время у них уходило, чтобы это пережить. Мама всегда знала, что при случае придётся утешать их обоих, а в школе из-за сплетен даже называли «синхронно влюблённые», кто-то даже умудрялся находить аккаунты тщательно скрываемых ими парней или девушек. Что ни говори, а если ты легче получаешь хорошие оценки и из-за соревнований приходишь реже, то это создаёт некоторую преграду между тобой и теми, кто не может удержаться от зависти. Взрослея, они думали что теперь её будет, если будет — то не такой явной, что успех окрылит их на всё и всюду… Сила и успех неотступно пошли вслед за их жизнями, точно ковровая дорожка, но… Вместо этого приходилось лишь отсеивать завистников и очарованных в пользу дружбы. Мариан порой устало пожимала плечами, мол, не знаю, почему даже друзей и любимых мы выбираем одинаково, раз за спиной завидуют или смеются. И так было всё время. — Я опять слишком сильно сжала тебе руку? — Перехвати повыше. Куртку держать неудобно. Сейчас же их время отмеряет отсчет количеством оставшихся станций. Хотя бы десяток, чтоб не заскучать друг по другу прямо сейчас. Мариан одной рукой распихивает по карманам мелочь, глядя лишь на зарывшиеся в опушку капюшона пальцы. — Тесные вагоны — тесное объятье. Не отверну, не убирай руки. Пальцы заползают под рукав, под шершавыми мозолями видны шрамы: Гаррет не всегда был рад принять свои способности и их границы. Быть может, когда-то и ей придётся показать, что она многое приняла и будет изворотливей скрываться ради него. Пока же у нее есть тщательно скрываемые шрамы «от травм» под пальцами и простые, такие нужные для напоминания о доме и повседневности слова: — Как тебе лондонские пончики? — Нашёл пару булочных, у меня порывались стащить их в раздевалке. — Я бы хотела увидеть, как настала твоя очередь пугать воришек собакой! — Не надо, Берси пришлось отправить в гостиницу. — Леди Берсерк так заскучает!.. Время от времени они уже пытались спрашивать друг друга: почему так? Как это вышло, что все слова, что могли бы описать их встречу и разлуку сводятся к «жажда» и «голод»? Разве в мире не бывает бед? Разве они не знают, что бывает сильное горе? Но все благочестиво-рыцарское, до ужаса правильное и безвозмездное в Мариан, точно поджимает хвост, избегая ответа «нет» когда Гаррет говорит, что никакое чужое горе не избавит их от проблем. Мариан не торопится отпускать, готовая сжимать до дрожи сжатые в поцелуе губы. Они давно уже не верят в такие сказки. Их быль стала второй кожей, не пропускающей никого лишнего внутрь тяжкой броней и одновременно — даром. Потому что с облокотившейся прямо на стекло вагона и по простецки засунувшей переплетенные руки в карманы толстовки, точно в свои Мариан все действует точно гиря на весах, слишком хорошо понимая, что эту самую быль и ношу нужно делить на двоих без утайки. Эдакий своеобразный рецепт спасения от одиночества среди друзей. — А потом я пообещала Шараде, что мы сами лично проверим у этой Бесси всех должнико… Мариан замолкает на полуслове, крепко прижимая Гаррета к себе. — Самому не верится, что уже скоро. Я позвоню. Вагон замедляет ход. — Звони. Название станции кажется ошибкой диктора, иллюзией, но им понятно: так и должно быть. Главное, что они увиделись. Тяжело дыша, они с трудом находят силы отвернуться. Алая по тёплой, такой абсурдной для Лондона погоде, толстовка и вороные, но отросшие и небрежно заправленные за белокожее ухо волосы алым маком выделяются в отражении поредевшего на людей вагона. Никто из оставшихся не замечает, почему это вдруг отражение меняется на другую станцию. Алая толстовка — их любимый образ и знак разделения. Вопреки тому, что они выкроили время, она уже готова списать приевшуюся им тоску на занятость. Вышедшим вместе с ней нет никакого дела до хмурого вида оставшихся на пустынной станции. Как бы то ни было, им не хочется такого менять. Мариан на выходе звонит Шарада. Как раз кстати «наша общая кузина» говорит о том, что ее девушка сможет наконец-таки познакомится с той-самой-ярой-гордой Мариан до ее отъезда. Чем не алиби? Из-за такого внезапного звонка ей хочется нарушить правило «никогда не оборачиваться друг на друга» и увидеть край рукава Гаррета. Порыв проходит спустя секунду. Заслышав ее деловое «Алло!» на выходе к пустой станции Гаррет ровно секунду хочет сделать то же самое. Знаете ли, такие станции и впрямь существуют. Не смотрите на меня так, лучше обратите внимание туда! Что, исчезла из виду за секунду? Да, ее тут нет. Что значит, «не бывает»? Бывает. Да, тоннель на месте станции. Да, вполне живые и реальные люди. Да, вышли. Стойте, вы куда? Мы еще не закончили! Не волнуйтесь вы так, просто подобное вам видно только пока вы сидите со мной. Успокойтесь. Хотите печенье? Нет? Держите пачку, нам еще долго ехать. Станция соединяет через умерших на ней другие города. Станцию ищут. Станция — ожившая по воле Гаррета легенда. Легенду находят такие как он. Ради встречи с Мариан он готов эту легенду оживить. Ради встречи в городе за сотни километров от нее она готова ему поверить. И выйти уже там, где она изначально села. Шарада лишь будет думать, что звонила ей в пределах своего города. А Мариан будет гадать, сможет ли Кэсси продержаться без наркотиков дольше года или же Шарада опять будет вытаскивать свою девушку из долгов и подворотен. А сейчас — отвлекитесь от них, о мои вынужденно знакомые, отвлекитесь! Что, я лишь свидетельница? Что ж, так даже лучше. Но впереди вас — сущие дети. Вы только посмотрите, как легко им смеется! Что? Подростки, говорите? Что ж, мне без разницы ибо смеются они звонче своих ровесников! Резвая девчонка, не находите? А тот кто кладет ей руку на плечо? Уж больно они привычны друг другу, не находите? Ах ладно, о чем это я, просто смотрите. Домой они привезут… монетку. Да-да монету. Правда, антикварную. Ту, что должны были стащить в антикварном магазине прямо из кармана типичного продавца антиквариата. Правда, магазинов и продавцов было по одному, и тех самых монеток в них — по одной на человека. Но это уже неважно. Как и требуется, она должна быть в кармане джинсов и их не должны поймать. Но именно сейчас Иви хитро улыбается и говорит: — Джейкоб, а где твоя счастливая монетка? Тот неторопливо лезет в карман — нет, сестренка, меня не подловишь — и тут же поворачивается к окну: — Я положил ее при тебе. Карман без дырок. — Да неужели? — уголки рта Иви медленно поднимаются вверх, — А что же тогда у меня во втором кармане? В правой руке сияет монарший профиль: монетка, стащенная Иви. — Неправда! Иви вытягивает ноги вперед, умудряясь не запачкать легкие сапоги. Джейкоб не может поверить тому, что услышит в следующую секунду: — Проверь! — нет, это значит большее чем слышится, уж теперь-то они знают все кодовые фразы друг друга, — Или уже потерял?.. Иви опять дразнится. Слишком заманчиво, чтобы не перехватить ее упирающиеся в грудь плечи и не полезть свободной рукой в карман. Конечно же, Иви никогда так просто не сдается. Конечно же, там ее не будет. Конечно же, позже она зашьёт специально проделанную в нем дыру. Но кто говорит, что якобы ищущая что-то ладонь не там где ей хочется? Глупость какая! Просто так получилось, что иначе нельзя… А Джейкоб лишь продолжает: — Может, скажешь? — нет, ей мало, она слишком любит, насколько скользящими могут быть пальцы у нее под штаниной, слишком резко хлопает его по коленке, прося еще. — А может, ты ее потерял? «Все равно мне мало» — знает растолкованный ею же ответ Джейкоб. Кто-то хихикает, кто-то пошлит, кто-то бурчит, кто-то возмущается, кто-то с понимаением бросает «Влюбленные» в плотной в это время толпе. Но большей части наплевать. А тем, кому не все равно, видится лишь парочка подростков и смущенно-замысловатый флирт. А Иви едва заметно приподнимается, когда Джейкоб прижимает ее к себе, что-то шепча про так и не потерявшуюся монетку, смеется, запрокидывая голову (прядь цепляется — ох уж эти непослушные завитки! — за молнию на куртке), хватая его за края одежды на пояснице. Сейчас все почти наоборот. Сейчас, чтобы она осталась им довольна, нужно заметнее «искать спрятанное», нужно играть в очень плохого карманника, которыми они отроду не были. — А может, — медленно поднимается выше к шее обвившая плечи Иви рука, — она совсем в другом месте? Иви лишь смеется и мотает головой. Пальцы больше щекочут, пытаясь нежнее касаться шеи и неловко отдергиваются стоит ей качнуть головой вместо «нет». Рука опять ложится к ней на карман джинсов. — Поищи еще, Джейки, — от еще большей улыбки ее щеки кажутся круглыми и мягкими, точно сдобная булочка. Иви смотрит безотрывно, когда все та же рука что-то «ищет» у нее в кармане, вторая — гладит большим пальцем по плечу, а Джейкоб не знает даже что сказать и чмокает ее в кончик (явно нагло!) вздернутого носа. Иви на миг закрывает глаза и чуть морщась от смеха (неловко!). От одного вида ее безмятежно закрытых век хочется замирать, точно она уснула при нем. Он и замирает, неловко сопя от увиденного. Пока не чувствует руки Иви у себя на спине, прямо поверх футболки. — Эй! — это настолько же приятно, насколько кажется нечестным. У него решили стащить еще и телефон? — А вот и монетка! — без тени ехидства и с довольной улыбкой легко достают антикварное золото у Джейкоба из куртки. — Неужели? Что, решила обойти меня в трюках? — А почему бы и да? — упирается в кои-то веки слишком удобный для женской обуви ботинок в приклеенное между проемами окон объявление, — Можешь поискать еще! — Не-а, — чувствует наваливающуюся усталость Джейкоб, — не сейчас. Иви лишь пожимает плечами и сильнее прижимает руки брата на талии. Им еще несколько станций ехать, а руки у него с каждым месяцем все более умелые, как она всегда и хотела. Можно тоже сделать вид, что хочешь спать и расслабиться. Подобное как раз отвлекает внимание выходящих. Самое время представлять, что они дома и им никто не мешает. И Джейкоб даже сейчас чувствует через холодную кожу пальто Иви ее тепло, точно они одни на весь вагон и тут в наконец-то не холодно. Иви что-то бурчит, кажется, «опять колючий», прекрасно зная что тот изредка облизывает губы, пытаясь ее поцеловать. В глаза бьют все чаще появляющиеся полосы света, динамик монотонно гундосит название станции. Иви натягивает капюшон на самый нос, глядя, как не снявший его с прошлой станции Джейкоб тихонько сопит ей в плечо и прислоняется макушкой к стеклу, прикрывая глаза. Открывшиеся двери, новые, уже редеющие потоки входящих, окрасившиеся зелёным и белым фигуры, шум, закрытие дверей, снова темнота за стеклом… Джейкоб прижимается ближе, опираясь на неё подбородком, и подметив, что Иви упирается взглядом в свое едва различимое отражение, выглядывает из-за неё, довольно улыбаясь. Отражение переводит взгляд в его сторону: — Чего? Джейкоб пытается объяснить: — Ну… В вагоне сейчас опять не так много мест… Иви же его слушает, так ведь? Камерам не до их лиц, дома — уже не до того, а они сегодня не ссорились… — И ты?.. Только она же не обидится, верно? Надо просто шепнуть «а садись ко мне на руки» и всё. Джейкоб не успевает об этом попросить — им звонят, то свисающая у него с плеча рука едва заметно хлопает по груди: веди себя тихо, ты же знаешь, что это ненадолго. Только недовольно зыркает на доставаемый из кармана телефон. Даже сейчас они не могут расслабиться! Обычный на вид телефон. Содержимое только часто удаляется. Совместные фотографии, которые видят лишь они, и то — недолго. Все ради того, чтобы никто не узнал. По глупости, говорит себе Иви, там раньше чего только не было. Даже закинутых на плечи ног и кропотливо подсчитанных (нет, у меня больше!) засосов. А сейчас — просто обычные кадры. Даже без блокировки ничего странного не найдешь. Камера не уловит, кто кого снимает в толпе, камеры в вагоне они давно умеют обойти. Зато камера на телефоне показывает все, что они спустя пару минут удалят. А звонки уже не застают врасплох. Сигнал на вызовы отца — вибрация. Итан должен проверить, как дела с поручениями в отъезде. Джейкоб не успевает вырвать трубку из рук, буркнув «ну Иви, ну давай позже!» — палец с коротким ногтем тут же нажимает «ответить». Джейкоб обиденно сопит в сторону, нервно перебирая свою стащенную монету в лежащих у сестры на бедрах ладонях. — Да пап, — медленно водит по руке брата Иви, — мы скоро приедем. Нет, он готовился к тестам. Да, мы не забыли про магазин. Нет, мы сразу после тренировки. Целую, нам осталась одна станция. Телефон опять запечатывается молнией в кармане куртки. — А как же… — пытается добраться до заветных фото Джейкоб, — Я еще не… — Ну и что, я дома тебе все покажу. Дома как раз остается одна ночь, где они повторят гораздо больше, о чем никогда не расскажут самые компрометирующие из ужаленных кадров. Отец лишь скажет, что они слишком долго позволяют себе драться за приставку. Они же будут бороться за право урвать взаимность до его следующего отъезда. Рвется дребезжанием в динамик название станции. Все те, кто приняли их за влюбленных, давно вышли. Те, кто мог за ними следить уже у них на крючке. Прохожим-свидетелям же снова наплевать. Иви кажется, что от его ладоней в подсознании остается оттиск как от печати: вот, запомни, это Джейкоб, его ты узнаешь и на ощупь. И ощущение преследует ее на подходе к поручням у двери. Скоро они снова вольются в толпу, закроют на секунду глаза, снова откроют, привыкая к поблекшей палитре мира вокруг и не упуская друг друга из виду, выйдут наверх. Тренировка с обчищением карманов и магазинов на сегодня завершена. Ну, а пока Джейкоб достает свой телефон, и прицельно снимает уже их обоих, делая вид, что что-то бормочет ей на ухо. В кадре остается и закинутая на плечо рука и переплетенные пальцы, и чуть краснеющая Иви. — Неплохо, — говорит Иви, — можешь оставить. Только сделай черно-белой. «Фотка ничего не выдает так что можешь не удалять» — слышит Джейкоб. И единственное известное лишь им обоим напоминание о том, кто они друг другу, остается в памяти папки «Мои фотографии» Ну что, как вам мои зрелища? Понравились? Заинтригованы? Что ж, мои дорогие свидетели, мне пора! Вам как раз выходить на конечной, а я… Рассказчица всегда невидима в метро, встречается на любых вагонах и ветках, а вот встречают меня немногие! Да не расстраивайтесь вы так, все же нормально! Открывайте глаза, вы выжили! Вагон впереди, конечно, в металлолом, но ничего, вы — без единой царапины. В самый раз чтобы не полезть куда не надо. Что еще не так? Да, так я развлекаюсь. Ну, потенциал выживания у вас ого-го, почему бы не задержать у себя попутчиков? В общем, чао! Просыпайтесь и не думайте о неудаче!