Только будь со мной...

      Он был одинок. По крайне мере, считал так сам. Ему никто не был нужен. Он был уверен этом. В друзьях он не нуждался. Но все же один был. Тёма отличался от него всем. Такой яркий, красивый, веселый, добрый. Именно он протянул руку Максу, когда тот совсем было отчаялся. Когда от него отвернулись все. Он, будто маленький несмышленыш забился в уголок и плакал. Тогда он и увидел Солнце. Этим Солнцем был Тёма. Он протянул ему руку и сказал, что все будет хорошо, что Макс больше не один. И парень поверил. Поверил, что все и вправду будет хорошо. Ведь так и было. Благодаря Тёме Макс не сошел с ума и не сыграл в ящик. Именно брюнет внес в его жизнь столько красок.       Все теперь стало цветным. Вечно яркая одежда друга. Его карие-карие глаза. И такие алые губы. Те самые, которыми он едва двигает, когда говорит. Которыми улыбается, которыми смеется, которыми постоянно шепчет шатену что-то на парах, что бы никто другой не слышал. И Макс все время ругался, что бы тот писал, что хочет сказать, не то их услышит преподаватель и отправит к ректору, вот тогда обоим мало не покажется, но Тёма все равно говорил ему, не писал, говорил, оправдываясь тем что «у меня почерк корявый», и Макс, тяжело вздыхая, слушал, что скажет ему его Солнце.       Брюнет был весьма популярен в учебном заведении. Он всегда привлекал внимание. Еще бы. Такой яркий парень. Все девчонки бегали за ним. И это необъяснимо бесило шатена. Он всегда отказывался идти куда-либо с Тёмой, если к нему цеплялись девчонки. Он лишь желал ему хорошо провести время и уходил. Снова оставался один. И курил.       Курил так много, что едва шел. Курил почти до комы. А после приходил домой. Мама Макса очень любила его. Она боялась потерять еще одного человека, которого любила. Для нее парень был единственным лучиком света во всем этом мире. Был ее Звездой. Она так и называла его «звездочка моя». А он вечно добавлял «одинокая». Она не ругалась, что он курит, двадцать лет как-никак парню, сам разберется, что делать со своей жизнью. Но ей все равно было страшно. Она боялась потерять еще и сына и поэтому лишь очень просила его не курить. А он говорил, что вдыхает никотин только тогда, когда ему неспокойно на душе.       — Мам… Понимаешь… — начал объяснять Макс, — Я курю только в те моменты, когда я не могу ни с кем поговорить. Даже с тобой, мама. Не обижайся. Но есть те вещи, про которые я не могу тебе рассказать.       — Ничего страшного, звездочка моя, я все понимаю. Был бы папа здесь, ты бы мог поговорить с ним обо всем, — сдерживая слезы ответила женщина.       — Ну, мам… Мам, не плачь, — и он обнял уже утопающую в слезах мать. И сам чуть было не заплакал.       Его отец погиб много лет назад. Макс был еще маленьким, лет, наверное, пять. Он помнит его лишь со слов мамы. Мама часто рассказывала ему, что отец был хорошим человеком и что погиб такой, казалось бы, нелепой смертью Берлиоза. Прямо как у Булгакова. Так печально, ведь это было его любимым произведением. Макс даже помнил то, как отец читал ему эту книгу, и как он все больше влюблялся в это произведение. Сам шатен перечитал его уже сотни и тысячи раз. И с каждым разом он все чаще усложнял себе задачу. Чаще всего он слушал музыку и читал. Да уж. Для него явно был отдельный котел, подготовленный Воландом в аду. И сейчас, он также включил музыку так, чтобы не мешать маме, и читал. Песня была уже приевшаяся, но казалось родной. «Одинокая звезда красит в черные небеса». Именно из-за этой песни от стал добавлять к маминому «звездочка» «одинокая». И вот остались страницы, а песня проиграла уже больше трех сотен раз. Визита друга он никак не ожидал, поэтому, когда стекло затряслось от постукивания шатен чуть ли не крикнул.       — Макс, открывай давай. Это я. –сказал знакомый голос.       — Сначала пароль, — усмехаясь и подходя к окну ответил парень.       — Макс, какой нахер пароль! Открывай давай! Тут так-то ебун, знаешь ли! — в шутку стучал зубами брюнет.       — Ох… Не интересно с тобой, — он открыл окно, — скучный ты.       — Это я скучный? Я? Ну держись. Я тебе покажу скучного! — и тот кинулся на друга, пытаясь щекотать его. Макс смеясь начал пятиться в сторону кровати, и, наткнувшись на нее понял, что отступать некуда. Его повалили на кровать и продолжили щекотать. Макс не знал уже как бороться с Тёмой. Но вдруг, он вспомнил, что если его внезапно поцеловать, то брюнет забывает обо всем. Абсолютно и моментально.       И Макс решился, потому что просто некуда было деваться. Через смех и щекотания он протянул руки к лицу друга и потянул на себя. Когда их губы соприкоснулись Тёма перестал щекотать Макса и слегка приоткрыл рот (от удивления или нет, знает только моя больная фантазия). Шатена это повергло в шок, но отказываться от своей идеи он не собирался, хотя брюнет прекратил «терзания телесные». В комнате все еще играла песня, так приевшаяся, но похоже теперь незабываемая. Макс целовал неумело, но так нежно, касаясь своими губами чужих. И похоже Тёма был совсем не против, но складывалось ощущение, что ему хотелось большего. Спустя пары минут шатен отстранился. На него вопросительно смотрели карие глаза.       — Тём… эм… прости… я… — а он даже двух слов связать не мог.       Тут он услышал тяжелое выдох друга и стоило ему поднять лицо, как он почувствовал что теперь целуют его. На этот раз поцелуй был более глубоким, требовательным, горячим. Шатена отстранили на несколько секунд, сев сверху, и возобновили поцелуй. Губы касались губ, пальцы переплетались, тела становились горячее. Обоим хотелось все больше и больше. Вдруг он почувствовал, как руки друга полезли под футболку слегка карябая кожу груди. Это было так прекрасно, но так… неправильно…?       — Эй, эй… подожди, — Макс отстранился, выставив руку вперед, — ты чего как с цепи сорвался? — он смотрел в глаза, которые недавно были карие, но сейчас они больше походили на черные.       — Ты первым меня поцеловал. Это ты виноват, — произнес Тёма слегка хриплым голосом.       — Да, поцеловал… Но это было для того, что бы ты перестал щекотать меня, — пояснил шатен.       — Я перестал тебе мучить еще до поцелуя. Так что…       — Что «так что»?       — Нет. Ничего, — Тёма отвернулся от друга, — ладно. Ты прости за все это. Я пойду.       — Что? Куда это ты на ночь глядя? — Макс схватил брюнета за руку.       — Пусти. Пойду домой. Или к какой-нибудь девчонке, думаю они меня рады будут видеть, — было сказано словно на одном дыхании.       — Нетушки! Приперся среди ночи, защекотал всего, целоваться полез, а теперь уходишь? Не пущу! Сегодня спишь здесь, — и рванув это тельце на себя, Макс придавил его собой.       — Ты понимаешь, что я сделал это не просто так? Не знаю как ты, но я так просто людей не целую, — он почти срывался на крик.       — Тише ты! А то мама придет и спалит, чем мы тут заняты, — и он закрыл ладонью рот Темы.       — А чем мы заняты? — становится интереснее.       — Пока что ничем. Но поза очень пикантная, скажи же, — он смотрел прямо в глаза, вновь ставшие карими, — Тём, знаешь… Ты мне нравишься.       — Что-что? Повтори, не расслышал, — так наигранно, что даже обидно.       — Не буду повторять, — такое серьезное лицо, прямо смеяться тянет.       — Ха-ха… Ты такой забавный, — и шатена вовлекли в новый поцелуй, — ты мне тоже нравишься. Господи, почему ты это все еще не понял?       — Что? Да ну нахрен. Такого быть не может. Что за «Happy End»?! — Макс немного взбесился, — только не у меня. Это наверно сон! — и он ущипнул себя за руку, — Ай, блять. Нет, нихера не сон. То есть… я действительно тебе, то что ты там сказал? — он приподнялся, жестикулируя.       — Да. Ты мне, то что я там сказал, — брюнет сделал недовольное лицо.       — Ой, да чего ты! Я же шучу, — и, смеясь, он обнял тельце лежащие под его тушкой. Тот аж пискнул от неожиданности, но все равно обнял в ответ.       И так они пролежали до самого утра. И мама Макса увидев такую картину даже будить не стала, лишь выключила песню. Песню, которую она сама уже знала наизусть. Песню, которая играла весь вчерашний вечер. Песню, которая была предназначена для одиночества, но в итоге стала моментом признания. Макс все еще «Одинокая Звезда», но получившая свои «Краски».