Ларин судорожно вздрогнул всем телом и проснулся. Взволнованный, потянулся к телефону. Яркий свет резанул глаза. Четыре часа. Дима глубоко вдохнул и прикрыл глаза, пытаясь понять, что его разбудило. Что-то внутри ныло, муторно и неприятно тянуло, нагоняя тревогу.
Мерный предрассветный белый шум прерывался редким шорохом колес машин за заклеенными окнами и хриплым, влажным дыханием. Ранняя осень принесла с собой не только желанную прохладу… Лоб и щеки горели, под закрытыми веками плясали белые вспышки. Невыносимо. Ларин медленно поднялся, опираясь на смятую постель и окинул взглядом комнату. Творческий беспорядок угрожающе начинал походить на свалку: рабочий стол завален проводами, чашками, книгами и распечатками, счетами, купонами на скидку, которые так активно присылали магазины, желая затянуть в свои потреблядские сети все больше народу. Пыль не жалась пугливо по углам – ощутив безнаказанность – расширила сферы влияния и ровным слоем покрыла мебель.
Дима устал. Вкладывая в видео силы, время и деньги, он не получал должного результата и отдачи от аудитории. Критика, непонимание и вечное озлобленное «скатился!». В этой гонке вооружений у него не было даже призрачного шанса прийти первым, зато на горизонте отчетливо маячила возможность скоропостижно финишировать и уйти на свалку истории.
Продаваться и становиться мейнстримом не хотелось, но и в андеграунде его место давно заняла свежая кровь. Всю жизнь стараясь ни к чему не привязываться, Ларин неожиданно оказался в ловушке. Зрители требовали старых форматов, требовали старого Ларина, требовали, требовали. Но ему было нечего им дать…
Кухня встретила тусклым светом грязной лампочки и ожидаемой пустотой холодильника. За стеной раздавался привычный монотонный бубнеж, будто бы кто-то забыл выключить радио. Вскоре яркий аромат кофе заполонил квартиру и Ларин открыл окно, впуская свежий сентябрьский ветер. Задумчиво жуя скромный завтрак, он пролистал ленту новостей, просмотрел новые комментарии и поставил пару лайков. Апатия апатией, но социальную активность надо проявлять. Да и всегда приятно быть в курсе событий, особенно сейчас, когда диссы, фиты и коллаборации множатся в геометрической прогрессии.
Нахмурившись, Ларин уже привычно включил режим инкогнито. Зачем он следит за Хованским? Зачем исправно сталкерит каждое виртуальное движение своего антипода? Зачем выведал его телефон, зачем узнал адрес, зачем однажды глубокой пьяной ночью приехал и сидел под окнами, глупо пытаясь понять какое из них Юрино, согревая дыханием озябшие руки? У него не было ответов. Они никогда не общались, не стояли достаточно близко и не оставались наедине, да и виделись раз в жизни, но именно этот раз сломал что-то глубоко внутри, всколыхнул тщательно возводимые стены цитадели одиночества.
Тогда, на глупом фестивале, раздавая автографы малолетним фанатам на стенде партнерки, окруженный криками, музыкой и голосами ведущих, он увидел Хованского, в ребяческой клетчатой рубашке, смешного и пухлого, со спутанными кудряшками и неизменным пластиковым стаканом, который почти всегда присутствовал в его видео. Черников первым почувствовал тяжелый взгляд, дернул плечом, толкнул Юру локтем и кивнул в сторону компании Ларина. Хованский обернулся, улыбнулся как-то застенчиво и отсалютовал пивом. И на пару секунд, на то ничтожно малое время, пока Хованский смотрел на него, Ларину показалось, что вокруг стало тише.
С тех пор хрупкий покой был утрачен полностью. Тема родственных душ преобразовалась в болезненную фиксацию и была изучена со всей возможной скрупулёзностью. Одержимость Юрой отнимала все силы и время, Ларин изводил себя мыслям о том, где и с кем он сейчас, но хуже всего была глухая беспричинная ревность, которая пожирала его изнутри. Дима отчаянно хотел ошибаться, только глубоко внутри понимал – тут ошибка невозможна.
Принять этот факт оказалось сложно. Крохотная доля Ларина рвалась поверить, написать, открыть правду Хованскому и утонуть в этих отношениях, ведь судьба никогда не ошибается выбирая людей друг для друга. Эти союзы несут в себе именно то, что надо двоим: дерзость или нежность, страсть или покой. Но рациональная, взрослая часть давно научилась не верить в глупые сказки. Соулмейтов мало, это редкое явление, которое больше походит на миф. Неужели этот ленивый, продажный, отвратительно конфликтный, да и если быть до конца честным, не самый привлекательный человек именно то, что ему нужно?
И каждый раз ответом было «да»… Но он молчал и ждал. Подходящего повода, случая, случайной встречи.
Под ногами шуршали яркие листья, сигналили автомобили, били крыльями голуби. Прохладный воздух колол легкие. Дима раздраженно вытянул измятую пачку из кармана пальто и достал сигарету. Зажигалка лениво выплюнула пару искр и окончательно потухла.
Внутри его грызли вопросы: если Юра – его соулмейт, почему они не разу больше не столкнулись. Где же судьбоносные случайности, как в глупых фильмах и сладких книжках? Где его обещанное «и жили они долго и счастливо»? Сколько ждать пока Хованский вспомнит и поймет, да и вообще хватит ли ему смелости признать это.
Ларин наматывал круги парком, пока в его голове не вызрел план. Осталась только мелочь – сделать невозможное.
***
Вокруг слишком шумно. Дима замечает Хованского в углу на черном скрипучем диване и широким шагом направляется к нему. Он заведен до предела, переполнен решимостью и совсем немного пьян.
В полумраке бара черные солнцезащитные очки выглядят нелепо, но Юра только что отыграл свою последнюю сцену для клипа и не спешит их снимать, лениво наблюдая, как команда собирает аппаратуру и расходится. Ларина он замечает, только когда диван слева прогибается под весом чужого тела. Вопросительно приподнимает бровь.
Дима, глубоко вдохнув, будто перед погружением в воду, неохотно пододвигается к Хованскому и выкладывает, как на духу, все свои доводы, всё прочитанное раньше, свои опасения, свою правду о том, что, кажется, Юра – его соулмейт. А когда воздух в легких заканчивается, понуро замолкает, втупившись взглядом в заплеванный пол.
Юра озадаченно молчит, разглядывая пунцового Ларина, который дышит хрипло, загнанно, словно сейчас не сказки рассказывал, а как минимум бежал стометровку. Громкий бит липко стекает по стенам бара.
– Ларин! – привлекает его внимание Юра, вздыхает и довольно грубо дергает за руку, обхватывая своей горячей ладонью. – Выйдем, – тянет, поднимая, и сразу же отпускает, быстрым шагом направляясь к выходу. Ларин беспрекословно следует за ним.
Осенний Петербург – мрачный и дождливый. Мокрый асфальт переливается желтым светом фонарей. Юра останавливается под ближайшим и разворачивается к Ларину:
– Иди сюда.
Ларин послушно становится рядом, разглядывая свои ботинки.
– Такой ты взрослый, Димочка, а веришь в сказки. Соулмейты давно пропали и люди больше не обязаны связывать жизнь с хуй пойми кем. Или тебе шум мешает? Так давно уже есть препараты, ты же у нас «гений» нейробиологии, должен бы знать. И не сопи так обижено, давай сюда, – Хованский касается его скулы и приподнимает голову, левой рукой снимая свои солнечные очки, смотрит прямо в злые покрасневшие глаза Ларина.
Вокруг сигналят машины. Из бара доносится музыка. За углом слышны голоса людей. Дима напряженно всматривается в огромные зрачки напротив, ожидая. Ну же! Хоть немного, хоть чуть-чуть… Но ничего не происходит. Это просто Хованский, это просто глаза напротив и чужая рука на скуле, это просто набат белого шума в ушах.
Так стыдно и плохо ему еще не было. Дурак… Какой же наивный дурак… Хочется убежать, исчезнуть, скрыться подальше. И он уже разворачивается уходить, когда его плечо сжимает теплая рука:
– Стой. Пойдем, выпьем?
***
Гостиная Хованского гудит, словно переполненный улей. Сегодня собралась почти вся компания Юры. Огромная плазма транслирует фильм, гремит перестрелка, изредка прерываемая пафосными фразами главного героя.
Ларина удивляет, насколько свободно он влился назад в блогерскую тусовку, после всех конфликтов с Юликом, Кузьмой, после всех «Ларин Против», его приняли так просто, будто он всегда был частью этого. Как легко и комфортно сидеть рядом со своим бывшим заклятым врагом, смотреть, как он вытирает мокрую от капель конденсата ладонь о джинсы, шутит и сам же смеется, отпуская едкие комментарии.
На душе тепло и уютно. Оказалось, не так и плохо отказаться от статуса волка-одиночки и вновь обрести друзей, снимать совместные видео и наконец-таки зарыть топор многолетней войны.
Из мыслей Ларина вырывает ощутимый толчок под ребра.
– О чем задумался, Димочка? – смеется Хованский. Ларин отмечает темные круги под глазами, морщинки на тонкой светлой коже, потирает ноющий бок и поднимает взгляд, открыто и прямо смотрит в светлые глаза. И с удивлением понимает, что не слышит звуков боевика, исчезли голоса Никиты и Юлика, и даже привычный белый шум утих.
– Выйдем? – тихо произносит Хованский и аккуратно обхватив предплечье Димы, тянет того в коридор.
