Кража

Без-пяти-минут-рабочий торопился. Он взволнованно вертел позолоченную монетку в потной ладони, обжившую карман твидовых брюк, и чванливо смаковал своё будущее звание дутыми эпистолярными устами. То-то им будет гордиться семья! Стоило выпуститься из университета – и сразу в люди! Как же достопочтенно звучит – геодезист! Насвистывая незатейливую песенку, потрошившую каждый прибор для глажки белья вот уже неделю, он решил сократить путь к пятиэтажному зданию. Там для него была выделена каморка, прямо под чердаком, с видом на строящуюся церковь. Кураж стегал его за коленями, так пуще напрягает кожу застывшее в точке от. И тут под ноги, тяжело дышащие галопом, с отчаянием и триумфом вынырнувшего на берег бросилось тело в грязном брезенте. Чаемое светило наук о Земле нецензурно выругалось, плюнуло себе под начищенные мыски ботинок и, не сдержавшись, пнуло обнаглевшую бренную оболочку в предполагаемый живот. Сладостная отдача придавила мужчину к сырой стене ныне закрывшейся булочной. – П-подайте, – раздался надсадный старческий хрип. – Под-дзатыльник, да? – клокочуще вырвалось из аридной глотки, остро засвербила тахикардия в средостении. Переведя дух, мужчина негодующе вздёрнул водянистые рыжие брови и свирепо приосанился. – Я не расстанусь даже с копейкой для таких... для таких оборванцев и проходимцев! Немедленно уйдите с моего пути! Прочь! – он не без удовольствия резко отодвинул его ступнёй. – Ну! – Так послушайте же! Послушайте! Вы – последний на сегодня прохожий... – Мужчина недоуменно хмыкнул, но про себя отметил, что подобострастная речь не сможет скомпенсировать это возмутительное, девиантное поведение. – И первый. Я не могу больше молчать. Так знайте! Я украл солнце, – заговорщически прошептал бездомный, подняв своё тёмное, лукавое лицо. Он хлопотливо извлёк из глубины разлохмаченной куртки маленький камушек. Тот был как жемчужинка, как абрикосовая косточка, как глазное яблоко... – Ну и околесицу вы несёте, уважаемый, – нервно отреагировал мужчина и даже передёрнулся. – Безделушка, которую Вы стащили у какой-то школьницы, не найдёт себе места ни на одном прилавке. Она не имеет цены, это форменная ерунда! От Вас разит помоями, грошовым табаком и умопомешательством. – Завтра, завтра когда весь город по привычке проснётся, луну будет нечем больше заместить! – залепетал нищий, грозный и угодливый, ликующий и трепещущий. – Они, они украли у меня семью, работу, хобби, честь! Сегодня я подполз к самому горизонту и вырвал у него солнце, как сгнивший зуб! Пусть люди изотрут друг друга в химус! Ночью, подвыпившие, они ещё подкидывали мне монетки, а работники ресторанов делились пришедшей в негодность пищей. Я приютил их ласковое солнце, что грело мои рахитичные кости, истоптанные льдом тротуаров. Я украл то, что им было не нужно! Завтра они проснутся, а я, я выйду на центральную площадь и отчитаю каждого, как следует! И ослепшие снобы вмиг обретут свет истины! Но... но... я раздавлю его на их глазах! Нет! Нет! Я проглочу его! – Не быть этому! – вскинулся мужчина. – Вам ещё повезло, что именно я услышал эту несусветную чепуху, открою Вам секрет – иные будто на иголках шастают по ночам, в крови их бурлит дешёвый спирт, а глаза горят жаждой убийства. Ваши надоедливые бредни – первосортная, эталонная провокация! – Вы ещё можете спасти этот заблудший мир... Вы всё-таки выслушали меня. Выверните карманы и подайте мне на день насущный. Я слышу звон денег за многие вёрсты. Я знаю, что Вам сегодня не понадобилась эта монета, иначе она покоилась бы с братьями в кошельке... Но Вы были намерены её потратить. – Ищите счастья у кого-нибудь другого, – фыркнул он презрительно. – Я похож на девицу, которая позволит себя одурачить? Мне самому решать, как и на что расходовать матушкин капитал. Бессовестный вор моего драгоценного времени, пропащий пьяница! Если бы я не так устал, то задал бы такую взбучку! Всё, что вам нужно – хорошая головомойка, чтобы вы не гнили под окнами трудолюбивых граждан, а приносили благо обществу за каким-нибудь станком, я не знаю! Я бы лучше выспался как следует, сон, сон, здоровый сон... – бормотал он раздражённо и как мантру, уже разворачиваясь. Утром восток безукоризненно озарил вестник тепла и жизни. Без-пяти-секунд-геодезист важно попивал крепкий цейлонский чай, забыв добавить две ложки сахара – так приторно было ощущение собственного интеллектуального превосходства. Да будет вечно господствовать здравый смысл! Перед работой он принципиально заскочил в тот злосчастный переулок. Увидел недвижно лежащего эскаписта, облитого томатной пастой, осторожно прокрался к нему и присел на корточки, задержав дыхание. Немного замявшись и пару раз одёрнув вымытую до скрипа руку, он всё же брезгливо перевернул тушу на спину, отогнул воротник и стал лихорадочно ощупывать грудной карман. Хвалёной дневной звезды не было. "Чушь какая-то", подумал мужчина с явным облегчением. "Небось им подавилась бродячая кошка". Спугнутые мошки снова припали к высохшим глазам трупа, в которых горячо отражалось плачущее солнце.