Без пяти минут осень

      Солнечный диск практически опустился за горизонт, удобно умащиваясь в свою бледно-розового цвета койку, сотканную из кудрявых облаков; город устало прощался с последними освещающими лучами оранжевой каёмки, что ещё пахла августовским летом. Молодой мужчина устало поморщился, когда его телефон поймал сквозь окно зайчика и пустил ему в лицо, отвлекая от писанины, которой, как казалось Никите, в тот день не было конца-края.       Лениво поднявшись, при этом сохраняя всю свою мужскую грацию, он подошёл к окну и хотел было уже задёрнуть жалюзи, но скользящий взгляд на вид вниз окна заставил его на мгновение застыть.       В такое время суток застать охваченный необычной тихостью и прохладностью город было практически не возможно, а мимолётная последняя яркая вспышка небесного светила, что покорно уступала место еле виднеющейся луне, что медленно насылала сумрак на всю окружность, заставила молодого человека залюбоваться деянием природы. Он открыл широко окно, подставляя лицо поцелуям благоухающего ветерка, что нёс на своих крыльях дурманяще-слащавый запах осенних недавно раскрывшихся цветов.       В голове по необъяснимым причинам возникает образ коллеги, её лучезарная улыбка, необыкновенного цвета роскошные прямые волосы и глаза... в точности как раскраска осени.       Никита поправляет воротник до невозможности белого и идеально выглаженного халата, попутно растягивая несколько пуговиц: всё равно рабочий день подошел к концу и не было нужды оставаться в форме, но он за десять лет настолько привык к белому халату, что его отсутствие уже было неким дискомфортом.       Молодой человек прогоняет дурные мысли, после чего морщится, понимая, что нужно возвращаться к горе бумаг, которые следует проверить до конца сегодняшнего дня и желательно успеть до полночи, чтобы вновь не оставаться ночевать в больнице.       Тяжёлые рабочие будни в последние дни слишком много забирали у двадцатисемилетнего молодого врача-интерна сил, не оставляя никакого желания, да и времени на собственную жизнь, что с каждым годом интернатуры отходила всё больше и больше на задний план.       Никита был не дурной собой: высокий, атлетическое телосложение, аристократические черты лица; чёрные как воронье крыло густые волосы, что аккуратно выстрижены на висках, плавно переходили в небольшую волну на макушке. Но главным достоинством молодого мужчины были невероятного голубого цвета глаза, что напоминали чистый голубой небосвод, словно кто-то туда поместил украденный кусочек небесной выси. Никите частенько задавали, вопросы, почему он выбрал медицинский вуз с его-то внешними данными, ведь он мог построить хорошую модельную карьеру, на что парень сухо пожимал плечами, не зная, как аргументировать своё пристрастие к медицине.       Да и с девушками что-то у него не клеилось: не каждая могла делить любимого человека с его работой; не каждой под силу было выдержать пронзительный взгляд его голубых глаз; не каждая могла смириться с его ночными дежурствами в отделении, где полно молодых медсестёр. Затем пошло привыкание к одиночеству, и в свою зону комфорта уже не хотелось кого-то впускать. Лишь иногда накрывали волны мимолётной депрессии, которая напоминала о возрасте и отсутствии пары.

***

      Никита медленно плёлся домой, перебирая ногами, всматриваясь в ночное небо, на котором сверкали мириады зажжённых звезд. Ночная прохлада освежала, но всё же мужчина ощущал невероятный прилив жара: казалось, будто каждая клеточка его организма резко оказалась под прямыми лучами солнца где-то в Египте. С точки зрения биологии, он понимал, что его организм пытался справиться с прилично влитым в его желудок алкоголем, что мгновенно рассосался по венам, активируя выбросы адреналина. — Чёрт!       Выругался Смирнов, которому до чёртиков смешно анализировать свою заторможенность, туманность здравого рассудка. Чувство накатившей эйфории притупляло основные его черты характера, а нирвана заставила позабыть причину, по которой он сегодня напился.       Обычно он ведёт здоровую жизнь, но иногда так и хочется чего-то вредного, чего-то такого, что помогло бы хоть и ненадолго, но забыться. Брюнет, рассматривая высь, приходит к выводу, что каждому человеку для счастья нужен всего лишь другой человек. Банально, но правда. Но где же тогда его человечек?!       Никита свернул на свою улицу, делая нарочито большие шаги, ведь оставалось всего сто метров до дома. Улицу освещал мигающий старый фонарь, что был единственный охранником и источником света по округе. В темноте Никита не сразу замечает, что на улице он один находится. — О!.. — резко остановившись, тоненькие губы Смирнова вытягиваются в трубочку, удивлённо всматриваясь: в ночной мгле — до закипания крови в венах знакомое личико девушки.       Он некоторое время неотрывно разглядывал знакомую: чёрные лосины подчёркивали слегка накачанные икры и округлые бёдра; белая футболка была на размера три так точно больше и хорошо скрывала пышные формы девушки (она стеснялась своего бюста: даже на работе старалась надевать халаты на размер больше, чтобы не привлекать внимания к себе); её нежные черты лица обрамляла настоящая густая копна светло-рыжих волос — он в жизни не видел подобного цвета.       Еву Ковалёву Никита года три знал: она живёт с ним по соседству, да ещё и в одном отделении вместе работают — правда, общение дальше рабочих моментов как-то не заводилось. Она была хорошенькой медсестрой, как профессионально, так и в коллективе отличалась лучезарной улыбкой, но был слушок, будто бы девушка отказала в симпатиях всем ухажерам в больнице — мол, не хочет на работе романов заводить. Может это и послужило причиной отказаться заводить с ней что-либо, хотя моментами мужчине жутко хотелось обнять, взять в охапку рыжеволосую и закрыться с ней наедине где-то в подсобке. Ещё чаще его подобные мысли начали посещать, когда он заприметил по утрам бегающую девушку в коротких шортах (если таковыми их можно назвать) и топе: конечно, Ева не рассчитывала что кто-то будет за ней следить в четыре утра. — Никита Александрович? — не менее удивлённо произнесла тоненьким голосом девушка, и как бы невзначай пакет, который держала перед собой, перевела назад, пытаясь спрятать содержимое. Она слишком удивлена такой встрече.       Он, не стесняясь, подошёл ближе, затем ещё ближе. Она поморщила нос, учуяв запах алкоголя, и хотела было уже что-то сказать, но так и осталась стоять с раскрытым ртом, чувствуя, как её щёки заливаются краской, от пристального взгляда собеседника который был на головы так полторы выше. — Ты знала? Его голос был взволнован. — Ч-что? Ева делает шаг назад, упираясь спиной в трубу уличного фонаря, но собеседник не отступает, делает шаг навстречу ей. — Твои глаза, — Никита опирается рукой на фонарь, медленно наклоняясь так, чтобы их взгляды были на одном уровне. Он не моргая рассматривает её глаза, старясь не упустить ни одной детали. Насыщенный тёмно-коричневый зрачок по цвету напоминал зёрнышко кофе; пигментная кайма радужки плавно переходила в светло-коричневый цвет, что очень был похож на расплавленную карамель, которая заключила в себе пойманный лучик солнца. Корень радужки был насыщено-оранжевой окраски, напоминая только-только раскрашенные колерами осени листья; тёмно-карие крипты и лакуны радужки соединяли всю цветовую гамму глаз, собрав в себе настоящие оттенки осени. — В них застыла... — он делает нарочно паузу, практически своим лбом касаясь её, — без пяти минут осень!       Ева молчит: ей хочется приглушить вырывающее сердце, грохота которого, казалось, хватило бы на целое землетрясение. Она так взволнована услышанными словами, что боится даже пошевелится. Происходящее похоже на очередной её сон, который вот-вот закончится по щелчку пальцев, лопнет сладкая иллюзия, словно мыльный пузырь.       Мужчина усмехается, его прохладные подушечки пальцем сначала легонько касаются её шеи, отчего кожа становится сразу гусиной, затем зарывается в её мягкие, солнцем налитые волосы. Он на мгновение задержал вновь взгляд на её глазах, после чего резко потянул на себя, жадно целуя. Она роняет пакет, а две жестяные банки пива ударяются об асфальт, и звук разлетается эхом по округе.       Её губы напоминают ему вкус крепкого дурманящего алкоголя, что просто сносит крышу, опьяняет ещё больше, чем вся выпивка в мире. Пускай она начнёт брыкаться, кричать, а возможно завтра вовсе напишет на него заявление за домогательство, но он не пожалеет о содеянном. Ему так давно хотелось ощутить на вкус её губы и вот так посмотреть в глаза, что, словно трясина, затягивают его. Никита целует страстно, жадно, смело. Ева ему и не противится.

***

      Мужчина подпирает спиной спинку дивана, лениво облокотившись на него и пафосно держа в руке жестяную банку пива. Полумрак комнаты придаёт атмосфере некую нотку романтики, разбавляя накатившие мурашки по коже от просмотра кинофильма. — Я знала, что она умрёт.       Спокойно заявляет рыжеволосая, как только переступила порог комнаты, неся с собой тарелку с солёными орешками. Удобно сев возле Никиты, она опирается об его плечо, нежно приобняв его руками.        Девушка делает глоток прохладного пива, спокойно наблюдая сцену расчленения, при этом смачно кушая орешки. Ева совсем не похожа на других девушек, с которыми Никита ранее был знаком; ни одна девушка не смотрела с ним фильм ужасов, и уж тем более спокойно не воспринимала кровавые сцены, не крича во весь голос.       Ева тот человек, который делает его счастливым, и он безумно рад, что полгода назад он встретил по пути домой её, захмелевший и полный храбрости. Ведь кто знает, сколько ещё бы они сдержанно здоровались и ходили мимо друг друга, так и не решившись заговорить или проявить заинтересованность друг в друге, которая оказалась слишком взаимной. — Я люблю тебя. Тихо шепчет мужчина, нежно целуя в макушку свою девушку, у которой в глазах по-прежнему застыла без пяти минут осень.