Nobody can help

Луи шагнул в камеру, и дверь за ним захлопнулась, с противным скрежетом. - Кто это тут у нас такой милый? – противный голос откуда-то слева донесся до ушей парня. Он невольно передернул плечами. - Маленький и брезгливый? – вылез с нижнего яруса кровати пожилой мужчина, лет 60. – Ничего, привыкнешь. Тут все привыкают. Луи кивнул и постарался побыстрее забраться на свою койку, укрываясь тонким шерстяным одеялом. Это не помогало согреться, но давало какую-то надежду на то, что он в безопасности. Хотя какая безопасность может вообще быть в этом месте? Особенно, для него. Но покой продлился недолго. Снова послышался голос, теперь откуда-то справа: - А правилам хорошего тона тебя не учили, красавчик? – от интонации хотелось сразу вырвать себе желудок, вскрыться и умереть. - Я.. я Луи, - запинаясь, проговорил он. Все же, было бы лучше с другим характером быть тут. А еще лучше – быть вовсе не тут. - Э нет, сладкий. Нужно встать и поздороваться. С каждым. Первый раз, да? Ничего, научишься. Надолго к нам? – спросил пожилой. - Одиннадцать л-лет, - произнес Луи, сам не осознавая, что говорит. Одиннадцать лет. Целая жизнь. Которой у него никогда не будет. Не будет. Кто-то присвистнул, кто-то хлопнул в ладоши. Такой чудовищно долгий промежуток времени в этом месте – это слишком. Особенно, учитывая, что его Гарри… Он вытащит его. Не может быть иначе. Он ведь самый лучший, он ведь… - И за что тебя так? Чай, не мелочь по магазинам тырил. Ладони Луи вспотели – вот сейчас придется сказать, а потом… потом можно только надеяться на чудо, потому что ничего другого в голову прийти не могло. Но для начала все же стоило попытаться выкрутиться. - За убийство. - Ты только не думай, что если это тюрьма, то мы все тут поощряем преступления. Убийц, сынок, могут бояться, но чтобы любили – никогда. - А кого убил-то? – послышался уже знакомый голос. - Девушку, - Луи было трудно говорить – дыхание перехватывало. Кажется, прокатило. Главное теперь не напортачить. - Ревность? – понимающе кивнул один из мужчин. - Вовсе нет, я ее и видел-то впервые, - этого не стоило говорить. В воздухе повисло напряжение: - Маньяк? Какое обвинение? - Я действительно не хотел бы… - Как звучало? - За изнасилование и убийство девушки. В камере стало тихо-тихо, словно бы это было чем-то непривычным. И парень не мог не понять, что что-то происходит. Потому что… Потому что он должен был знать, но почему-то к себе применить это не мог. Скоро сможет. - Ах вон оно что… И без мотива? Просто шел – и решил зажать? Луи помотал головой: - Нет, я возвращался с вечеринки друга, а тут… Недоверчивые взгляды трансформировались в презрительные. «Поздравляю, Томлинсон». - Я не… Он не успел договорить фразу, как из его легких выбили весь воздух ударом в живот. Следующий пришелся по печени, а еще один – по почкам. Падая на пол и молясь, чтобы им быстро надоело это занятие, Луи закрыл лицо руками. - Сученыш, личико бережет. Думаешь, баб клеить будешь снова? Думаешь, все можно? Малолетка тупая. А это чья-то дочь была. Может, мать будущая. А ты, сука… Когда бьют ногами – это больно. Когда это делают незаслуженно – еще ужаснее. А когда вспоминаешь, что сегодня утром рисовал любимого человека, мирно спящего в постели, это разрывает на куски, и становится даже немного менее больно – просто потому, что понимаешь, что этому больше не суждено повториться. Когда кто-то острым носком ботинка ударил куда-то в печень, Луи показалось, будто он умер на месте, но этого не случилось. Его постоянно пинали, кидали и били. Кто-то поднял его, пытаясь поставить в вертикальное положение, на ноги и ударил в лицо. - Смотри на меня, сука. Тварь ты, вот ты кто. Кровь заливала лицо из разбитого носа и рассеченной брови, губы и даже уха. Казалось, будто его раздирает на кусочки изнутри, словно это все было сюрреалистичным, невозможным. Но, когда Луи почувствовал, что его штаны рванули вниз, вместе с трусами, он понял, что это – самая что ни на есть реальность. И дальше будет только хуже. - Какая задница у паскуды. Он еще славно нам послужит. Как тебе понравится это, а? Будешь кричать? Будешь кричать, как она? – Луи молчал, сжав зубы. Быстрым движением его вновь кинули на пол, и стон сдержать не удалось – кажется, что-то сломалось, или что там еще, но боль была адская, все горело и жгло. Впрочем, немного не так, чем когда он почувствовал давление на свое анальное отверстие. - Что, сопротивляешься? – спросил мужчина, когда Луи попытался лягнуть его, чтобы сбросить. – Держите его. Все по очереди воспользуемся. После этой фразы Луи понял, что никаких утешений придумать себе не сможет, лишь где-то на задворках сознания билась мысль, что это все не вечно, что скоро все закончится. В любом смысле – лишь бы не так, лишь бы не тут, лишь бы. Задницу раскрыли, и хочется умереть от стыда, но в следующую секунду сделать это хочется от боли, потому что вот так, на сухую, без растягивания – слишком сильно, глупо и больно. Грубые резкие движения заставили перестать сдерживать слезы – какая уже разница? Все болело, особенно левый бок – наверное, печень – и ощущение чего-то – крови – теплого на своих бедрах совсем не прибавляло радости. Луи тихо простонал, надеясь, что над ним смилостивятся, но, видимо, это были не те люди. - Заткнись, придурок. А вот жопа у тебя хорошая, - сказал тот, что трахал Луи. – Узкая такая. Будем трахать тебя все вместе, пока не раздолбаем. Луи точно не знал, сколько это продолжалось и длилось. Он знал только, что в него успели кончить четверо, один решил добавить к крови и слезам на лице немного спермы. Все тело было покрыто красно-белыми подтеками, все болело и было все равно, что происходит. А вот когда Томлинсон вырубился, сокамерники поняли, что что-то не то. Охрана лишь схватилась за голову, вызывая медиков в камеру, но те сразу же перевезли его в больницу – состояние было критическим. Мертвенная бледность наплывала, вместо загара, и было понятно – парню оставалось максимум несколько часов. *** Гарри вылетел из такси, показывая свой пропуск на входе. Понадобилось какое-то время, чтобы найти коменданта тюрьмы, но тот разговаривать не особо стремился. Во всяком случае, только когда Гарри показал бумаги на освобождение Луи Томлинсона, тот запаниковал. Холодная вода паники обдала Стайлса. - Что-то не так? - Вам стоит посетить наш госпиталь. Это произошло. Это случилось. Это, черт подери, это… Паника Гарри передалась медсестрам, которые искали пациента. - Палата 81. На входе в нее стояли охранники, а для входа вовнутрь нужны были специальные пометки, что парень компенсировал документом об освобождении Луи. Наконец, Гарри смог зайти в палату. Первое впечатление не было ужасным, нет. Оно было… шокирующим. Кровоподтеки, синяки, удары – все это было таким явным и безумно болезненным, что Гарри поежился. - Привет, - улыбнулся Луи. - Привет, - ответил Гарри, улыбаясь через силу. – Как ты? Уже успел влезть?.. Луи пожал плечами и хрипло сказал: - Они повредили мне селезенку и что-то еще, я не запомнил. Переломы, прочее... Крови слишком много, слишком долго и я…. Я не выживу. Что бы не делалось - уже ничего не поможет. Гарри почувствовал, как в уголках глаз собираются соленые капли и падают на простыни Луи. - Эй, не плачь. - А я… я тебе освобождение организовал. Добился признания от нее. Представляешь? А ты у… умираешь. - Все хорошо, Хаз. Все хорошо. Теперь я умру свободным и невиновным. Гарри закусил губу, пытаясь сдержать слезы, но Луи делал то же самое, поэтому остановить их, как и смех, было невозможным. - Луи? - М? - Я люблю тебя. - Я тоже люблю тебя, Хаз, - парень чуть сжал пальцы Гарри, словно утешая. Какая отвратительная несправедливость – когда уходят лучшие. Гарри целовал мягкие губы, потому что не мог остановиться и оторваться от Луи, трогал его, стараясь не задевать ран, но все было без толку. Вокруг запищали датчики, привлекая к себе внимание. Сердце ухнуло в пятки. Реанимация результатов не принесла. Бессильно сжимая кулаки, Гарри стоял, не в силах пошевелиться, и смотрел, как врачи снуют вокруг тела. - Зафиксируйте время смерти. Больше выдержать он не мог. Как он пролетел по лестнице, коридорам и оказался на улице, Гарри не знал. Это было неважно. На крыльце стояла девочка, хрупкая, совсем молодая, и курила. Хотелось кричать, чтобы она берегла себя, родных, чтобы всегда-всегда говорила им, как они важны ей, чтобы... Стайлс вдохнул дым, чувствуя, как он наполняет легкие дымом и рот горечью. Горечь - единственное, что ему осталось. Не успел. Не смог. Не спас. Потому что никто не спасет.