Губы шепчут

Первым делом, очнувшись, он почувствовал боль. Она вкручивалась в черепную коробку где-то на затылке, стучала по вискам и, приплясывая, разносила по всему телу свои ядовитые импульсы. С тихим стоном Хаармвин поднял свинцовую руку, приложил ко лбу и, почувствовав под ладонью плотные бинты, выругался на эльфийском. – Вы проснулись, господин? Голос донесся откуда-то слева, и, хоть Хаармвин не хотел пока открывать глаза, при неизвестном постороннем человеке он не мог спокойно лежать у себя… А где он лежал? Воспоминания обрушились на него, еще сильнее размазывая мозги по черепу. Прежде чем появилась эта боль, Хаармвин следовал за немой служанкой; она привела его в заброшенные темницы, которые на самом деле все еще использовались для одного пленника; существо с красными глазами на выдохе прошипело его имя; темнота заполнила все собой. Хаармвин поднял веки. Свет одним взмахом кинжала разрезал глазные яблоки. – Закройте шторы, – снова зажмурившись, попросил он того, кто находился с ним в комнате. Послышались шаги, петли на карнизе скрипнули, и комната погрузилась в полутьму. Хаармвин наконец смог безболезненно открыть глаза и, приподнявшись на локтях, расположиться полулежа на своем пристанище. Находился он не в той комнате, в которую его поселили на время пребывания во дворце, эта была меньше, но, кажется, даже более заставленной предметами интерьера. Рядом с кроватью с синим балдахином, глядя на Хаармвина сверху вниз, стоял мужчина средних лет: волосы его едва тронула седина, одежда свободного покроя не слепила глаза немыслимо яркими красками; от мужчины пахло снадобьями и травами. – Вы пролежали без сознания около двенадцати часов, – сказал лекарь, складывая руки перед собой. – Но ваша жизнь вне опасности. Я промыл и обработал рану. – Кто ударил меня по голове? – спросил Хаармвин, хотя прекрасно понимал, что лекарь не сказал бы ему правды, даже если бы знал ее. – Никто не бил вас, вы упали с лестницы, мой господин, – отозвался мужчина. Хаармвин приподнял брови. Какая нелепица. – Упал с лестницы? – повторил он, и лекарь кивнул с дежурной улыбкой. – Понятно. Этого следовало ожидать: вчера он зашел слишком далеко в своих поисках, и, кажется, король приказал всеми силами убедить его забыть о случившимся в надежде, что удар по голове был слишком сильным. Но Хаармвин прекрасно все помнил. – Что ж, – сказал он, принимая сначала сидячее положение, а потом и вовсе поднимаясь на ноги, – тогда мне стоит пойти к королю и поговорить с ним о слишком усердной полировке ступеней. В голове была неприятная чужеродная пустота, которую он попытался как можно сильнее задвинуть в самые задворки своего сознания – у него еще будет время поохать над своей нелегкой судьбой. – Нет, вам никак нельзя этого делать! – тут же запротестовал лекарь, на лице которого деланное спокойствие и отрешенность сменились испугом. – Король не велел! – Попробуете остановить меня? – резонно спросил Хаармвин, уже стоя около выхода; глаза лекаря забегали по комнате. Эльф отвернулся и толкнул двери. Едва он сделал шаг в коридор, как два стражника преградили ему путь. Хаармвин приподнял одну бровь. Надо же, как любезно король Тимолеон позаботился о его безопасности во время безмятежного сна. – Или, может быть, вы попробуете? – Принц Хаармвин, по приказу Его Величества короля Тимолеона, вы не должны покидать эту комнату, пока не будет позволено, – отчеканил один из них: высокий молодой парень в легком доспехе и боевым топором даже не смотрел ему в глаза. – Такой приказ я точно не слышал, – ответил Хаармвин. – С тем, что мне позволено, а что – нет, мы разберемся с Его Величеством лично. Он хотел было пройти мимо, но высокий стражник положил ему руку на плечо, сжимая его. Секунда – и лишь светлые волосы успели взметнуться за одно короткое мгновение, как стражник уже, выронив топор, склонился с болезненным шипением, пока Хаармвин заламывал ему руку. Второй хотел было помочь боевому товарищу, но эльф только покачал головой, показывая, что в его свободной ладони холодил руку тонкий стилет. – Хочу дать вам наставление на будущее, друзья, – вкрадчиво сказал Хаармвин и еще сильнее потянул на себя руку стражника, который сдавлено вскрикнул. – Никогда не прикасайтесь к эльфу, если не уверены, что он безоружен, – с этими словами он оттолкнул от себя стражника. Тот потерял равновесие и упал на колено. Хаармвин, посмотрев, как свет заиграл на лезвии стилета, спрятал его в один из тайных карманов своей туники. Насупившиеся стражники смотрели на него волком, но больше не предпринимали попыток задержать его. Хаармвин указал кивком головы в коридор: – Ведите меня к королю. Немедленно. Следуя за стражниками, которые без конца оборачивали на него головы, Хаармвин чувствовал, как злость заполняла каждую клетку его тела, потеснив даже боль. Двенадцать бесценных часов он потерял, подобравшись так близко к тайне, которая была для него не предназначена, но которая могла ответить на многие его вопросы. Теперь королю Тимолеону придется заговорить и объяснить, что за существо сидело в заброшенных темницах его дворца и почему оно звало Хаармвина. Ему пришлось признать, что помимо злости он испытывал страх. Это был страх перед неизвестностью и страх того, что эта неизвестность откроет все свои загадки, разложит по полочкам череду событий. Клеймо без имени на запястье, древний герб, повторявший его, погибшая принцесса и нечто в темнице – нужно было быть полным глупцом, чтобы не видеть связь между этими совершенно разрозненными событиями. Хаармвин не был глупцом, но ему не хватало знания, чтобы понять, в чем же именно эта связь заключалась и чем она для него обернется. Стражники остановились около комнаты короля, один из них постучал в двери. Ответа не последовало, тогда он, глянув на Хаармвина исподлобья, заглянул в покои. – Ты хочешь, чтобы тебя повесили? – послышался раздраженный голос откуда-то из глубины комнаты. Стражник в страхе вжал голову в плечи и глубоко поклонился. – Нет, Ваше Величество, простите, Ваше Величество! Но здесь эльфийский принц! Мы не могли его задержать… Простите, – забормотал он себе в колени. Король Тимолеон сначала не отвечал. – Довольно. Впустите принца и пойдите прочь, чтобы я вас не видел и не слышал. Повторять дважды было не нужно: стражники ретировались еще до того, как король закончил говорить. Хаармвин вошел в покои Тимолеона и, на всякий случай осмотрев коридор, плотно закрыл за собой дверь. Внутри царил приятный полумрак. Комната была очень просторная, и впервые Хаармвин не почувствовал, что стены человеческого пристанища давили на него. В центральной части было пустое пространство, словно для танцев, устланное богато расшитым тонким ковром; около окна, занавешенного сейчас плотными шторами, стоял красивый дубовый стол для работы; неаккуратная россыпь документов, перьев и раскрытые на разных страницах фолианты открывали необычную сторону короля – человеческую простоту и рассеянность; на стене около большой кровати, сокрытой от посторонних глаз балдахином, красовались кованые мечи с рукоятями, украшенными драгоценными камнями, и чучела голов кабана и лося с размашистыми рогами. Хаармвин осматривал покои всего несколько секунд, сразу после чего сосредоточился на лице правителя. Король Тимолеон явно не собирался сегодня никуда выходить: он был одет в простую просторную одежду, а корону-обруч оставил на тумбе около стола. Он замер в противоположной от Хаармвина части комнаты, сложив руки на груди, и не спешил подходить ближе. – Вам не кажется, что было достаточно недомолвок между нами, король? – начал принц, понимая, что Тимолеон слишком осторожничал. – Тайны привели нас в эту комнату к не самому приятному разговору. – Тайны, принц Хаармвин, на то и существуют, чтобы оставаться закрытыми для тех, кто не должен ими владеть. – Не соглашусь, – покачал головой принц. Разве не в том парадокс тайн, что рано или поздно они становились всеобщим достоянием? – Вчера меня ударили по голове, когда я совершенно потерял бдительность, а лекарь пытался убедить меня, что я упал с лестницы. Неужели вы правда думали, отдавая ему приказ, что я поверю в это? Король вздохнул и наконец зашевелился. Он прошел к своему столу и опустился на кушетку лицом к Хаарвину. Его прямая спина непоколебимого правителя сейчас была расслаблена от накатившей на него усталости. – Это последние попытки скрыть от вас то, что принадлежит только людям. – Боюсь, что и здесь вы ошибаетесь, – протянул Хаармвин. Тимолеон нахмурил брови, не понимая его. Принц прошел внутрь комнаты, где стояла козетка, обитая тем же материалом, что и пуфик, опустился на нее, сложив ноги в позу лотоса и положив ладони на колени. – Прежде чем меня оглушили… кто это сделал? – Пастор Россди. Его обязанность – следить за чудовищем и охранять его от посторонних глаз, он лишь выполнил свой долг. – И весьма неплохо. Прежде чем пастор Россди увидел меня и ударил по голове, я стоял напротив существа с красными глазами в глубине теней. Оно прекрасно видело меня, шумно дышало, я слышал биение его сердца. Потому вам не удастся убедить меня, что там никого нет или что мне показалось. Кто бы ни сидел в той темнице, я должен увидеть его. – Абсолютно исключено! – встрепенулся король. – Я расскажу вам, что это и почему оно никогда не выйдет из своей камеры, но только для успокоения вашего любопытства. – Дело не в нем, король. Существо называло мое имя. Тимолеон уставился на Хаармвина как на умалишенного. Он даже выпрямился, словно слова принца ударили его по хребтине. – Это невозможно, – сказал он, для уверенности качая головой. – Оно не выбиралось за пределы темницы даже до войны с темными эльфами! Оно никак не могло узнать ваше имя. И тем более произносить его: все, что вырывается из ее горла – шипение и скулеж. Ее горла. Хаармвин уцепился за неаккуратно брошенное слово. В темнице был кто-то женского пола, и жила она уже очень давно. Она была бессмертна и потому обречена на вечное заточение? Внезапная мысль вдруг пронзила болезненное сознание Хаармвина. Кусочки мозаики нехотя начали свое движение. Существо женского пола, жившее уже не одну сотню лет, не было на воле со времен войны с темными и до этих дней. Она не знала его имени до заточения, не могла услышать от своих сменяющихся надзирателей, у нее не было ни единого шанса узнать его. Или все-таки?.. Хаармвин скрестил руки на груди. Клеймо нещадно саднило, принося больше боли, чем пробитая голова. – И все же, король, я убежден, что не ослышался, – сказал принц, с ужасом отгоняя от себя мысль, не давая ей сформироваться. Это ведь абсурд: не могли люди столько времени держать эльфийку в тайне от жителей Коэхала. И уж никак не могла именно она быть его истиной половиной. – Она повторяла его снова и снова, словно насмехалась надо мной. Мы – теперь уже мы с вами, король, – должны понять, что это значит. Прикажите привести ее. У меня есть одна догадка, которая могла бы открыть всю правду. Но сначала мне нужно увидеть пленницу. Он видел, сколько сомнений тронуло душу Тимолеона. Хаармвин понимал, что просил у него слишком много, но теперь он никак не мог отступиться. Вдруг его безумная больная идея хоть на одно мгновение могла быть правдой? Он готов был сделать все, что угодно, чтобы опровергнуть или же подтвердить ее. Тем временем Тимолеон поднялся со своего места. – Хорошо, мы сделаем по-вашему. Но только при условии, что вы все расскажете. – Я жду от вас того же, король. – Не хочу, чтобы это чудовище появилось в моих покоях. Идемте в казармы, принц. Там сейчас никого нет, нас не увидят и не услышат. Они кивнули друг другу словно в обещание быть честными, и Тимолеон повел за собой Хаармвина. Оба были взволнованы, но последний не показывал этого, боясь, что волнение перепутает и так нестройные ряды мыслей. Хаармвин не запоминал, какими коридорами они шли. В одном из них Тимолеон поймал стражника и велел ему позвать в казарму некоего сэра Готеньена. Когда они пришли в нужное место – пустые помещения с рядами убранных к стенам коек, в которые не проникал свет с улицы, но все было видно благодаря уже зажженным факелам на стенах, – сэр Готеньен уже был на месте. Немолодой коренастый мужчина с черными усами в серебристом доспехе стоял посреди комнаты, положив руку на рукоять меча. – Ваше Величество, принц, – он склонил голову в почтительном поклоне. В его голове, в мимике, во всей его фигуре не было раболепства, лишь холодная уверенность. Он внимательным взглядом без опаски заглянул в глаза Тимолеона. – Вы искали меня. Что случилось? – Мне нужно, чтобы ты взял двух самых проверенных своих людей, пошел с ними в темницу и привел чудовище, – не вдаваясь в подробности, отдал приказ король. Лицо Готеньена вытянулось, он с опаской покосился на Хаармвина. – Но, мой король... – Позже, мой друг, – Тимолеон не дал ему договорить. – Приведи ее так, чтобы ни одна живая душа не увидела даже волос на ее голове. Рыцарь колебался еще только одно мгновение, но в итоге поклонился и ровным чеканным шагом ушел. Когда они остались одни, Тимолеон принялся мерить шагами комнату. Хаармвин отвернулся и позволил себе задрать рукав и взглянуть на меченое запястье. Ничего не изменилось, уродливое клеймо выглядело так же, как и всегда. Он смотрел на шипы браслета, и его догадка растворялась, словно пена: если в заточении людей была его истинная половина, почему же он так и не узнал ее имени? – Помните, вы спрашивали про герб? – подал голос Тимолеон, и Хаармвин тут же закрыл руку рукавом, словно испугался, что король прочитал его мысли. Принц обернулся: Тимолеон остановился и прислонился спиной к стене рядом с факелом. Огонь бросал на его лицо тяжелые тени. – Дивной красоты изображение, которое соединило в себе единство, равновесие, любовь и силу. Принцесса Элвина много лет назад, еще до времен союза людей и эльфов, принесла свой рисунок родителям. Король восхитился и пожелал, чтобы он стал символом людского племени. Тимолеон словно рассказывал древнюю легенду. Хаармвин не ожидал, что он начнет говорить так рано, но, видимо, тишина слишком сильно давила на его плечи, которые и так несли на себе тяжелую ношу. Король невесело усмехнулся. – Такое странное чувство, принц. Древняя история вызывает во мне столько тоски и боли, словно я сам был ее прямым участником. – Если бы ваша жизнь длилась вечность, как моя, вы и вправду были бы связаны со всеми событиями – самыми счастливыми и самыми страшными. – Хвала всем богам, что я смертен. Хаармвин печально улыбнулся. – Что случилось с гербом? – После скоропостижной смерти Элвины король и королева впали в такое отчаяние, что не могли более видеть это явное напоминание о ней. Они приказали уничтожить герб и все, что только можно было найти в королевстве с его изображением. Но не смогли тронуть тот фонтан, на котором вы побывали недавно. Королева умоляла мужа оставить хотя бы это в память об их несчастной дочери, и он не смог противиться ее воле. – Почему умерла принцесса Элвина? – Из-за этого чудовища. Словно по зову короля поблизости послышались шаги. Хаармвин резко повернулся к выходу, и удары ботинок по холодному полу слились с ударами его сердца в тревожную симфонию. Впереди шел сэр Готеньен, закрывая своим широким телом еще двух рыцарей, которые вели… нет, не вели, а тащили за собой пленницу. Процессия вошла в казарму, Готеньен и рыцари отступили в сторону, и тело, что они принесли, рухнуло на землю, лязгнув кандалами. Хаармвин отступил на два шага назад, тут же рванувшись рукой к кинжалам по поясе. – Faica ulundo! – воскликнул он на эльфийском, не в силах сдержать эмоции. Его разъяренный взгляд метнулся к Тимолеону. – Вы с ума сошли?! Кто позволил вам пленить и оставить в живых темную?! На полу перед ним распластался перетянутый кожей мешок с костями – иначе Хаармвин не мог описать это тощее существо, руки и ноги которого, кажется, могли свободно выскользнуть из кандалов, если бы у него только были жизненные силы. Но Хаармвин не чувствовал ни доли жалости. Темная кожа дроу вызывала в нем только жажду поскорее воткнуть кинжал в ее горло. – Умерьте свою ярость, принц, – сказал Тимолеон подходя к нему со спины. Хаармвин отвлекся от созерцания отвратительного тела. – Она не тёмная, лишь полукровка. Хаармвин заставил себя внимательным взглядом осмотреть тело пленницы. Темная кожа и заостренные уши говорили о ее принадлежности к расе эльфов, всклокоченные грязные клоки волос имели цвет злого ночного неба, они даже немного отдавали синевой. Все ее тело словно было соткано из черноты. Тимолеон был прав, она не дроу – их белые, как молоко, волосы, пропитанные кровью, Хаармвин никогда не смог бы забыть. – Что она такое? – спросил он, обращаясь к королю. Рыцари тем временем тремя тенями выстроились около коридора, словно загораживая путь к отступлению. – Плод насилия, – ответил Тимолеон бесцветным голосом. – Презренное существо, лишенное любви и милосердия. Ничего удивительного, учитывая, кто дал семя для ее порочного появления на свет. Для темных эльфов-изгнанников не существует земель, на которые они не могли бы ступить. Прелестная принцесса Элвина любила подолгу гулять далеко за пределами королевства. Нигде ей не угрожала опасность - любой готов был вступиться за нее. Но несчастье все же пришло в наши земли. В одну из таких прогулок беда настигла ее, словно черный ураган. Темный эльф надругался над самым невинным и нежным человеком, которого знало королевство. Элвину нашли только глубокой ночью одну, брошенную на произвол судьбы, словно изнутри разодранную безжалостным зверем, – Тимолеон сжал кулаки, а Хаармвин испытал новый прилив ненависти, но сдержался и не сделал ничего, что могло бы прервать рассказ короля. – О случившемся хотели забыть, как о страшном кошмаре, но через несколько недель стало ясно, что принцесса Элвина была в положении. Лекари предлагали ей спровоцировать выкидыш, но Элвина отказалась, потому что не хотела осквернять свое тело еще и детоубийством. Было решено отправить ее в отдаленную деревушку, где она должна была переждать беременность, а после отдать ребенка для его умерщвления. Все шло по плану до того момента, пока принцесса не разродилась. Материнское чувство взяло верх над ее разумом, и она отказалась отдавать безвинного ребенка на растерзание за преступление темного эльфа. Элвина осталась в деревушке растить дочь. Девочка росла, окруженная любовью матери, но вместе с тем жизненная сила Элвины начала стремительно сходить на «нет». Она постоянно болела, и однажды утром на подушке увидела капли крови. – Hwestanaicele, – произнес Хаармвин, – чахотка. – Да, злой рок хотел сполна отыграться на нашей принцессе. Она смертельно заболела. Девочка не отходила от ее кровати ни на шаг, боялась отпустить ее руку, потому что понимала, что кроме матери в этом мире ее никто никогда не полюбит. А Элвина улыбалась ей и шептала нежные слова. Когда дыхание ее уже почти остановилось, в комнату вошли стражники и служители церкви, чтобы отпеть и забрать тело несчастной души, которая обретала наконец покой. Полукровку потащили от ее кровати: она брыкалась, визжала нечеловеческим голосом, вырывалась и звала Элвину. Стражники почти выволокли ее из дома, пока в порыве отчаяния она не напоролась рукой на плохо затянутую застежку наруча одного из них. Из неглубокой раны потекла кровь, и словно самое грязное отродье Дьявола выбралось из Чистилища, – Хаармвин не в силах был пошевелить ни одним мускулом на лице. Он давно не испытывал настоящего страха, и уже забыл, каково это, когда его ледяная рука хватала за сердце. Он не знал, чего он боялся больше: посмотреть на полукровку или услышать конец чудовищной истории. – Глаза девчонки потеряли крупицы разума, когда она почувствовала запах собственной крови. В ней проснулись ярость и нечеловеческая сила. Стражники не успели достать мечи, когда она уже вцепилась в их глотки, а служители, в страхе побежавшие искать спасение, не вышли из дома. Никто не знает, что еще сделал бы этот монстр, если бы не затухающий голос Элвины. Без тени страха, ужаса и упрека она позвала свою дочь к себе, чтобы успокоить. Девчонка, измазывая чужой кровью простыни, залезла к ней на кровать, где пролежала до самой смерти матери. К этому времени на крики сбежались рыцари. Элвину унесли, несчастных похоронили, а полукровку с тех времен заточили в темнице. Голос Тимолеона смолк, и в помещении воцарилась такая гнетущая тишина, что несколько мгновений не удавалось сделать глотка свежего воздуха. Хаармвин смотрел куда-то сквозь короля, надеясь, что его и без того пострадавшая голова не разорвется на части после услышанного. Обернувшись, он пустым взглядом посмотрел на все еще бессознательное тело пленницы. – Почему ее не убили? – Хотели. Но это было невозможно, потому что, умирая, Элвина обратилась к одному из древнейших обрядов спасения души. Даже увидев, что сотворило ее дитя, она не смогла побороть своей любви к ней. Принцесса знала, что ждало дочь, когда все узнают о случившемся. Когда полукровку схватили, то увидели, что кровью на ее щеке Элвина вывела знак любви и защиты. Убийство существа с таким знаком – табу, которое нельзя нарушить. Это было несправедливо, но у эльфов, как и людей, были правила, нарушение которых каралось хуже, чем смертью. Только одного Хаармвин не мог понять – откуда в сердце принцессы Элвины было столько светлого чувства к темной душе? – Вы заперли ее в темницы, чтобы она больше никогда не смогла обратиться зверем. – Да, – сказал Тимолеон, хотя Хаармвин не спрашивал, а лишь подтверждал услышанное. – И многие годы правителям королевства удавалось сохранить эту тайну. До вашего появления здесь, принц. Хаармвин посмотрел на короля. Тот уже отошел от воспоминаний, вновь нахлынувших на него после истории. Теперь он смотрел на принца пытливым взглядом, ясно давая понять, что пришел его черед говорить правду. Хаармвин кивнул то ли ему, то ли самому себе. – Ничего бы этого не случилось, если бы я не на набрел на тот фонтан, король, – сказал он. – Я бы женился на вашей дочери, и увез бы ее в леса Коэхала, все так же оставаясь в неведении. Но моя связь с вашим королевством была предопределена еще до рождения полукровки. С этими словами он закатал рукав, обнажая перед королем свое клеймо. Тимолеон присмотрелся к рисункам на запястье и пораженно взглянул на Хаармвина. – Сейчас это лишь подобие вашего древнего герба, – сказал он. – Это печать истиной половины. Все эльфийские союзы заключают боги, оставляя нам лишь небольшие послания на запястьях, на которых в день совершеннолетия появляются имена избранников. Но у меня ничего не вышло: имя не появилось, прекрасная печать, которой восхищался эльфийский народ, превратилась в уродство, напоминающее о себе каждый день и час. Раньше я думал, что это случилось, потому что моя истинная половина умерла до того, как мне выпал шанс узнать ее. Но теперь я в этом не уверен… Хаармвин снова посмотрел на девушку, которая начала приходить в себя – зашевелились ее темные ресницы. – Что вы имеете в виду? – Король не мог понять, к чему клонил эльфийский принц. – Что, может быть, у моей избранницы просто нет эльфийского имени. Отвращение подступило к горлу, когда он опустился на колени рядом с пленницей. Где-то в глубине души он понимал, что она не была настоящей темной эльфийкой, но от одного только вида ее черной кожи сводило кончики пальцев – так сильно хотелось уменьшить популяцию дроу. Хаармвин аккуратно потрепал пленницу по щекам, стараясь окончательно привести ее в чувства. Он спиной ощущал, как взгляд короля ввинчивался в него, но не обращал внимания. Ни в коем случае нельзя, чтобы это существо испугалось его. Реакция не заставила себя ждать: ресницы девушки задрожали сильнее, и вот с усилием она подняла веки. Хаармвин едва вновь не отшатнулся, когда из-под них на него посмотрели красные глаза. Мгновение – и их наполнил животный страх. Если бы у этого комка боли и голода были хоть какие-то силы, она бы отскочила прочь от Хаармвина. Но все, что она смогла сделать – это со стоном испуга отползти чуть назад. Взгляд ее заметался по сторонам: она поняла, что находилась не в своей камере, и это пугало ее, наверное, даже сильнее, чем присутствие посторонних. – Тише, тише, – зашептал Хаармвин, аккуратно протягивая к ней руку. – Тс-с-с, тише. Испуганный зверь - плохая компания. Чтобы хоть как-то наладить контакт, нужно было его успокоить. Хаармвин подумал, что это удастся сделать с помощью шепота. Ведь именно тихий голос матери когда-то смог пробиться сквозь пелену ее ярости. Он тихонько просил ее успокоиться, медленно завладевая ее вниманием. Кажется, она понимала, что он отличался от людей, что окружали ее всю жизнь, и был больше похож на нее. – Ты понимаешь меня? – спросил Хаармвин на эльфийском, чтобы еще больше заинтересовать ее. Пленница перестала подрагивать и уставилась на него. Звуки его голоса ей будто понравились. Она с опаской посмотрела на протянутую ладонь, а потом снова на его лицо, выжидала. – Ты понимаешь меня? На этот раз на человеческом языке. Девушка вздрогнула, но вдруг прикрыла глаза на мгновение и кивнула. Сзади король Тимолеон издал какой-то сдавленный удивленный звук, и Хаармвин молил эльфийских и человеческих богов, чтобы никто из наблюдателей не вздумал сделать хоть одно лишнее движение. – Я не сделаю тебе больно, – медленно произнес он. – Только помогу. Это меня ты звала, верно? Я Хаармвин. Услышав знакомое имя, пленница судорожно втянула воздух и где-то нашла силы, чтобы приподняться на предплечьях. – Ха… арм… вин. – Да, это я. – Ха-а… Хаармвин! Зря король Тимолеон недооценил ее умственные способности, сказав, что она умеет лишь скулить. Хаармвин произнес свое имя, и она вся будто потянулась к нему. Она явно не знала ничего о печатях, но понимала: раньше имя было только для нее, а теперь появился кто-то другой, знающий о ее сокровище – и она сразу доверилась. – Дай мне руку, я сниму оковы, – продолжил уговаривать Хаармвин, протягивая ладонь еще чуть вперед, уже почти касаясь ее. Девушка несмело подняла одну руку, едва не теряя шаткое равновесие, и, поколебавшись еще только мгновение, вложила свою ладонь в его. Стараясь сохранить спокойное и дружелюбное выражение лица, Хаармвин улыбнулся только губами. – Правильно. Ничего не бойся. Он поднял голову на стражников. Они смотрели на него во все глаза, а сэр Готьентен уже держал наготове ключ от ручных кандалов. Он протянул его Хаармвину очень медленно и без резких движений – полукровка ни на секунду не отвела от него взгляда. Ключ в руках охладил разгоряченную от предвкушения кожу. Щелкнул механизм, и с лязгом кандалы упали на пол с тонких, как птичьи лапки, рук. Кожа на запястьях у пленницы была жесткая, стертая, но, едва она освободилась от металла, Хаармвин тут же увидел серебрящийся браслет печати. Ему показалось, что прямо сейчас он умрет. Совсем не так Хаармвин представлял себе встречу с истинной половиной. Он много раз думал о ней в юности – она непременно должна была быть красива и умна, в зеленых глазах искрились бы любовь и счастье, а ее шелковистые волосы снова и снова хотелось бы пропускать сквозь пальцы. Такой образ он видел в мечтах. В реальности же перед ним полулежала полукровка от поганого темного эльфа, рожденная в насилии и страхе. Дикий жестокий зверь, который в одночасье превращался в монстра. Она смотрела на него красными глазами, и шевелила губами, повторяя снова и снова: «Хаармвин. Хаармвин». Лучше бы его истинная половина действительно умерла. Ни говоря ни слова, Хаармвин потянулся своей заклеймленной рукой к ее. Она не пошевелилась. Он обхватил ее запястье пальцами, и, когда она, проследив за движением, сделала то же самое, мощный импульс прокатился по их телам. Хаармвин зажмурился, ощущая нечто странное во всем теле: он был бурной рекой, которая резво утекала вдаль к большому светлому озеру, чтобы больше никогда не быть одинокой. По волнам этой реки уплывали его мысли, эмоции, чувства, разум, все тело. Они неслись и неслись вперед, пока не заполнили собой озеро. Точно так же к нему с другой стороны бежала еще одна река: она была шире, сильнее; вихры ее волн вспенивались темной пеной. Она не затекла в озеро – она обрушилась в него, пошатнув самого Хаармвина. Все смешалось в одном шумном водовороте, поднявшим песок даже со дна, и Хаармвин на несколько мгновений потерялся в пространстве и времени, не в силах понять, что из всего вокруг было его, а что – нет. Больше не было разделения на две реки – было озеро. Чувство исчезло так же внезапно, как и появилось. Хаармвин понял, что тяжело дышал. Он только собрался открыть глаза, как почувствовал, что пальцы, которыми полукровка сжимала его запястье, начали медленно разжиматься. – Хаармвин… – прошептала девушка и снова потеряла сознание. Несколько минут ничего не происходило – все просто боялись пошевелиться и осознать, что случилось. Первым из оцепенения вышел король Тимолеон. – Вы с ней только что… Вы… Как бы это сказать? – Это обряд принятия клятвы перед богами, – помог ему Хаармвин. – Но он не завершен, потому что у нее нет эльфийского имени. – Что теперь? Хаармвин смотрел на тело перед собой. Девушка тяжело дышала, ее била мелкая дрожь, темная кожа покрылась испариной. Ей было нехорошо. А Хаармин понимал, что часть обряда была завершена – он не чувствовал больше ненависти и отвращения, потому что это были не те эмоции, что испытываются к истинной половине. – Я заберу ее из королевства, – сказал Хаармвин. – Избавлю вас и ваших потомков от участи надзирателей. Судьба распорядилась так, чтобы я нес это бремя. Свадьба с принцессой Патришей, естественно, отменяется. – Тогда вы с ней уедете и больше никогда не появитесь в нашем крае, – не возражая, сказал Тимолеон. – Так и будет. Дайте мне немного времени. Следующей ночью я увезу ее. – Хорошо. Хаармвин кивнул и, просунув руки под невесомое тело, поднялся вместе с полукровкой. Сэр Готеньен, не произнося ни слова, освободил ноги пленницы от кандалов и отступил в сторону, открывая путь. На улице уже сгустились сумерки, и Хаармвин со своей ношей скользнул в любезные объятия подруг-теней. Faica ulundo – презренная тварь, «файка улундо» Hwestanaicele – дыхание боли, «хвестанайкелэ»