убегай и не возвращайся

когда приходит лето — весна поездом проходящим в лепестках и зелени, дожди стеной — чимину кажется, будто всё заканчивается. он собирает сумку быстро, даже не особо разбираясь, что туда бросает. не запоминает, бросил ли планшет и наушники, где его альбом — фотографии, фотографии с выцветающей краской, — и есть ли у него ключи. зачем ему вообще ключи, когда мать — испания бесконечным рейсом, а отец потерялся в своих бескрайних мыслях и вообще не в курсе, что чимин в дерьме. (что чимин есть) это время убегать от полиции. это время — (тэхен смеялся так, словно смерть не могла поймать его; словно бы он мог — облака ладонями, прозрачно-белое, бетонно-серое поднебесье; он оборачивается и говорит: — мы останемся втроем до конца? чимин допивает дешевое пиво и бросает бутылку куда-то вниз. ветер по лицу — хлыстом. — ну да. ты, я и чонгук. тэхен смеялся; а потом его убили) у них ничего не было нормально — цветущее небо, ветер в цветах запутавшийся, улыбки взрывом. чимин все еще помнит, как чонгук распахнул дверь в дом и закричал. он, казалось, был самым спокойным среди них — идиотом таким же, но. он увидел тэхена. казалось, тогда вселенная разломилась. шоколадный пирог, прогнивший насквозь — просроченный на столетия. тэхен показался вывернутой куклой — неестественной и уродливой, с улыбкой джокерской — кровь вместо помады, вместо воды, вместо всего. тэхен смотрел на них своими пустыми — голые ветви деревьев разрывают небо в пух, — глазами и этот оскал был ужасным. чонгук рыдал долго. выл — волки умирающие на закате, — пока чимин, прикрыв дверь, просто смотрел. на стены, на пол, на кусок ковра из-под двери. в груди было горячо от пустоты. (когда-то тэхен отнял у него чонгука — просто протянул руку, улыбнулся — и чон пошел за ним; когда-то тэхен просто сказал, что чонгук — его; когда-то все было иначе; но чимин не злился и просто сказал — окей, потому что мы все равно вместе — даже если это больно) чимин сбегает по лестнице вниз. его ищут. блять, конечно ищут. у него губы разбиты — больно, малиновый цвет по лицу размазан, — и руки все содраны. он нашел того ублюдка — он ухмылялся в лицо чимину, пока пак не разбил ему голову о стену — и сделал то, что должен был. потому что тэхен лежал у их ног мертвый, а должен был небо и звезды руками ловить и громко смеяться ночами. сердечки на стенах с признаниями в любви — кровавые брызги краской — и ночь, пожирающая улицы. чимин не жалеет — совсем. чонгук открывает ему почти сразу же. чимин как раз закуривает и шипит — губы дерет. он смотрит на чона секундой позже, когда тот кривится — мелкие взрывы отчаяния. ему больно, думает чимин. затягивается. они уходят на задний двор, где трава кажется сплошной рекой чернил — мягкая и прохладная. пак бросает рюкзак на землю и усаживается спиной к дому — свет обнимает его из окон мягкими объятьями чужого тепла — кремовое и сладкое. чонгук тоже один. они теперь оба одиноки до той предельной черты, за которой ничего нет. и чимин бы не хотел оставлять его, но. — ты уезжаешь, — говорит чонгук. — ты, блять — — я убил человека, забыл? — пак приподнимает брови. когда-то давно — не эта вселенная, не эти рельсы жизни — поезд громко шумит и гудит — под ребрами отзывается, — чимин приходил так к чонгуку, и они выбирались на окраины вдвоем. тогда еще они с тэхеном не были вместе, тогда вообще мало что было. (чонгука хотелось ловить как бабочек — но не отрывая крыльев) — я знаю, хен, — бормочет чонгук. усаживается рядом и закуривает. — я знаю. просто, что теперь будет? блять, почему ему надо было убивать тэ. за что? он говорит сумбурно — смысловые связи потеряны, логика запутана, но пак понимает. всегда понимал, ну и. чимин фыркает некрасиво и качает головой. тэхен не был святым. и у кучи людей на него был зуб — ходи и оглядывайся. и живи с этим, давай. (они все не были святыми; но расплатился тэхен) пистолетная очередь — кровь на полу, пахнет алкоголем и мертвечиной. тэхен смотрит на них пустыми глазами и ухмыляется. «я любил тебя, чонгук, но наркотики я любил больше», — вот что шепчет им тэхен с того света. поджигает свои легкие — поджигает себя — и кровью харкает. — как же, блять, ты его любишь, чтобы игнорировать всю ту херню, что он творил, — бормочет чимин с затухшей, затушенной злостью. пепел — некрасивым почерневшим серебром по траве рассыпается. — я знаю, что он мудак, чимин, — говорит чонгук ровно. — он принимал наркотики, продавал их, толкал людей с крыш, блять, я все это знаю. чимин затягивается до горечи в горле. ему иррационально обидно и больно. и очень-очень бешено. — я твой хен, — вяло напоминает он. чонгук невесело хмыкает. — возможно ты сдохнешь завтра, и я перегоню тебя, — говорит он тихо. и голос его в конце — гитарные струны — ломается и рвется в тишину. — буду с того света тебя хеном звать, — поддевает его чимин. — чонгук-хен, не перебегай дорогу на красный! чонгук-хен, этот алкоголь — херня, чему я тебя учил? чонгук не смеется. в его глазах сплошная тоска — лопается, ломается, выкорчевывается в боль. он не плачет — наплакался уже, — но смотрит так, что лучше бы и. — блять, вернись обязательно, — говорит он. — я не хочу потерять еще и тебя. — что за строчки из сценария к дораме? — заткнись. чонгук пихает его в плечо — пальцы горячие-горячие, дрожат — извержение вулкана и планеты сходят с орбит. вселенная раскалывается — расходится по швам, неумело связанная-соштопанная. весна кровью — роспись уродливая — остается на стенах. — как думаешь, есть вселенная, в которой мы его спасли? — спрашивает чонгук, когда сигарета горчит на языке — дым в горле застревает. — как думаешь, — чимину хочется — звезды пальцами, улыбки искренностью вышить. а выходит только вопросы задавать глупые, — есть вселенная, в которой мы вместе? чонгук просто смотрит и взгляд его — листы белоснежные и открытые, читай не дочитаешь. а потом он улыбается — грустно-грустно. сакура опадала. отцветала. солнце — восточная сторона земли. боль где-то фоном расставания — прощальная песня, прощальная улыбка. не выжать и не долюбить. — придурок ты, — говорит он. — на поезд опоздаешь. — когда придет полиция, — чимин бросает окурок на землю. — сдам тебя в первую очередь, — серьезно кивает чонгук. он смотрит на пака, не моргая. их весна кончается — лето отскребает кровь со стен дождями, оттирает с их лиц подростковую дурь. — мелкий, не наглей, — грозит чимин с улыбкой. улыбка — дрожь воды перед ураганом. ему кажется, что он сейчас задохнется — задохнется, но убежит. уедет. в бегах так в бегах, уже плевать. (чонгук не должен быть связан с этим дерьмом; он должен — учеба, золотой мальчик, лучший; его чонгук, который продолжит цепляться за жизнь — и выживет; уж чимин уведет полицию подальше) но чонгук смотрит так, словно пытается впечатать его образ, его черты — уголки губ в невеселье сплошном — картинкой четкой в сетчатку глаз. и у него губы чуть заметной дрожью. придурок, вот же. когда они обнимаются у двери — чонгук все еще немного ниже, но чимин знает, что скоро его перерастут, скоро чонгук станет свободным — крылья, даже подпаленные, остаются крыльями, — пак прикрывает глаза и просто на мгновение все становится неважным. — ты же в курсе, что я люблю своего хена? — спрашивает чонгук. — если не ты, то кто будет таскать мне картошку фри? кто будет будить меня в универ по утрам? — наглеешь, мелкий, — чимин криво улыбается и растрепывает ему волосы. — пройди в универ, а потом уже права качай. он учил его курить. учил целоваться — они тогда смеялись на какой-то заброшенной стоянке. учил убегать от полиции — запомни, вот тут срезать нельзя, а вот тут — запросто, чонгук-а. учил трезветь за пару минут, когда родители уже почти приехали. он — чимин натягивает капюшон на голову и быстрым шагом выходит за калитку. губы горят — не потому что они разбитые, а потому что они расстаются навсегда. (потому что поцеловать его — даже на прощание — хочется слишком сильно) — хен, — зовет его чонгук. так псы брошенные воют, когда их хозяева идут на смерть. — чимин, боже, блять. чонгук замолкает — голос в хрипы соскальзывает. наверное, он будет плакать. вот же идиот. чимин машет рукой, не оборачиваясь. (он хотел бы просто пальцами прикоснуться — мягко-мягко, простреливает выбитыми лампочками — но случайно придушил бы чонгука своей темнотой; чимин стискивает зубы и говорит себе, сука, дышать) \\\ — ты любил кого-нибудь? — спрашивают у чонгука как-то раз спустя несколько лет. этот хен странный — и почему его всегда бросает к странным ебанутым людям? — и задает такие же вопросы. чонгук улыбается. — да, — отвечает он легко, хотя стекло — горлом. — и ни один из них не вернулся ко мне. (но одного я все еще жду, даже если зря) юнги кивает — понимание осадком выпадает и становится обманчиво-сочувствующей улыбкой. (чимин поднимает голову и смотрит, как во дворе расцветает сакура, и волосы у него такого же розового цвета; а после натягивает капюшон — время убегать дальше и — возвращаться)