Антипод

      Адриан слишком часто и много думал перед сном.       Раньше он думал о своих делах, о том, как показать себя на фотосессии в сто раз лучше, как порадовать отца на модном показе, где представляли коллекцию Габриэля, как не опоздать на очередные запланированные съемки, которые слишком часто пересекались с учебой в коллеже.       Потом его мысли занимало только спасение Парижа и предположения, кто же скрывается под маской Бражника, натравляющего на город акум, и под маской ЛедиБаг, которая стала ему верной напарницей. В случае героини ему просто было интересно, просто хотелось знать правду.       Она ему ни в коем разе не нравилась. Он всю свою жизнь представлял идеальную девушку зеленоглазой блондинкой, которая, как и он, будет моделью или актрисой. Проще говоря, тоже будет известной личностью, которую вполне мог бы узнать на улице каждый парижанин.       Но теперь он не мог избавиться от навязчивых мыслей, которые не оставляли его не только ночью, но и днем. Во время работы, во время спасения Парижа, во время еды, прогулок или даже разговоров. Парень все время думал о Маринетт. О своей бывшей однокласснице, образ которой засел в его памяти.       А началом этих мыслей стала банальная влюбленность, трансформировавшаяся в куда более серьезные чувства.       Агрест не знал, почему так любил ее, а он любил. Парень даже пытался думать о ком-то другом, о, может быть, Хлое или каких-нибудь моделях, с которыми отец в последнее время пытался его свести слишком часто. Вот только в данном случае клин клином не вышибло.       Адриан не понимал, чем она — эта тихая, мирная, несмелая, обычная Дюпен-Чен — зацепила, привлекла его внимание. Эта девушка заставила его думать только о ней, представлять их вместе. Он старался себя сдерживать, но слишком часто витал в облаках, слишком часто представлял, как он прикасается к ее алебастровой коже на плечах, как целует розоватые губы, как тонет в ее сине-голубых глазах и накручивает ее темные волосы на палец.       По сути, парень никогда не любил брюнеток, еще лет в тринадцать заметив, что тянет его к девочкам с таким же цветом волос, что и у него самого. Не видел себя с темноволосыми дамами, как бы сильно они не старались добиться его расположения. Они ему просто не нравились. Адриан даже часто просил сменить актрису в фильме или рекламе на блондинку, если вдруг ему в напарники ставили девушку с темными волосами. Да и когда ему пришлось стать Котом Нуаром, защищать Париж и встретиться с еще одной героиней, юноша не раз задумывался над тем, что было бы куда приятнее работать с блондинкой.       Еще он буквально ненавидел голубые глаза. Восхищался только зелеными, более менее признавал карие и серые и просто терпеть не мог голубые. Адриан не понимал, как людям могут нравиться голубоглазые девушки. Они ведь… неидеальные. Не такие. Идеалом женщины для Агреста была его мать: блондинка с выступающими скулами, немного резкими чертами лица, очень большими прекрасными зелеными глазами, обрамленными длинными черными ресницами, пухлыми губами и чудесной улыбкой. Худая, но, тем не менее, имеющая округлые формы. Отец Адриана, да и он сам благословили и превозносили мадам Агрест, идеализировали ее.       А Маринетт была полной противоположностью его идеала: брюнетка с голубыми глазами, которые были не такими большими, как у его матери, ведь Дюпен-Чен была наполовину китаянкой. Она, конечно, была худой, но не имела таких форм, которые он бы мог считать идеальными, ее скулы почти не выделялись, а черты лица были слишком мягкими.       Адриан терпеть не мог девочек, одевающихся в слишком приторные, детские тона, он не любил розовый или сиреневый. Ему по душе был синий. Такой, как платье матери. Он бы и сам его носил, вот только синий юноше шел не так хорошо, как мадам Агрест, поэтому он предпочитал черную футболку и белую рубашку, надетую поверх нее.       Эта девушка была антиподом его матери, его идеала. И она безумно его манила.       Маринетт почему-то привлекла его внимание, и денно и нощно заставляла его думать о ней, представлять сладкие поцелуи, нежные прикосновения, соблазнительный шепот на ухо поздним вечером и милые улыбки.       Адриан не знал, как эта несмелая, но милая, смущенная и неловкая, но добрая и умная девочка, голубоглазая брюнетка, умудрилась растопить его холодное сердце, которое юноша готов был отдать только девушке, похожей на его идеал. Он не знал, как она заставила его забыть о неприязни к неидеальным девушкам, как заставила его тонуть в голубых глазах каждый раз, когда их взгляды пересекались. Он не понимал, но все равно ценил это. Ведь если она смогла изменить его взгляд на мир, сломала и разбила всю антипатию к приторным девочкам, скрываемую за фальшивой, но уж слишком правдоподобной улыбкой и желанием дать автограф, то она действительно необыкновенная, хорошая и… И идеальная.       И он понял это тогда, когда мог касаться ее алебастровой кожи, выводить витиеватые узоры на ее спине, плечах и шее, целовать где угодно, накручивать на пальцы ее волосы, в любой момент тонуть в ее глазах, считать еле заметные веснушки на ее вздернутом носике, когда мог обнимать ее, тихо сопящую под боком ночью, любить и верить, что она — этот антипод — его судьба.