***
Оказывается, это всё не так уж просто, как показалось Попову в самом начале, когда он только определялся с рисунком. Мастер, представившийся Антоном, уже минут двадцать корпел за ноутом, что-то редактируя, отправляя на печать уже, кажется, пятый вариант эскиза. — Место, что ты выбрал, очень… специфичное. Там надо точно угадать с размером, иначе будет выглядеть криво или куце, — пояснил молодой человек, заметив удивлённо-вопросительный взгляд клиента, — а вообще, пойдём примеряться! Прихватив с собой все листы, Шаст улыбнулся, закрывая дверь студии на ключ. В приёмной никого не останется, а он может попросту не услышать, если кто зайдёт. Да и до закрытия всего пара часов. Аккурат времени на этого Арсения. — Никогда бы не подумал, что процесс создания таких простых узоров может быть таким сложным, — Арс тянет молнию на джинсах вниз, приспуская их вместе с бельём и оголяя аккуратные «ушки», рассматривая себя в большое зеркало, — с какой стороны-то лучше сделать? М? — Ща глянем, — от усердия Шаст даже язык высунул, пока вырезал простенькие бумажные вариации, — главное — чтобы рисунок «лёг». Арсений улыбается, наблюдая за мальчишкой. Слишком молодой, даже на восемнадцать не тянет. Но… выбора нет. Край до завтра ему нужно выполнить условия спора с конкурентом. Иначе влетит на бабки. И гораздо дешевле отдать пару-тройку тысяч, чем проиграть машину. Когда Антон поднимает глаза на клиента, внутри у него сладко ухает первая волна возбуждения. Потому что Антон, как и большая часть мужиков, грёбаный визуал. И такая картинка не может не трогать его совсем «ненатуральное» сердце. — Так… — он прочищает горло, примеряется на глаз, а потом берёт один из примеров, прикладывая его к тому самому месту, — крупно. Не то. Вот это! Все эскизы, что были крупнее, он откладывает в сторону, потянувшись за вырезанным куском поменьше. — Так, а вот это уже хорошо! — он чуть смачивает листок вазелином и прилепляет к коже, чтобы Арсений смог посмотреть в зеркало, как это выглядит, — Учитываем, что рисунок может быть поначалу чуть больше, из-за припухлости, но это мелочи, как только корочка сойдёт, всё будет вот ровно так выглядеть, как сейчас. — А почему слева? — резонно интересуется брюнет, рассматривая себя, склоняя голову так и эдак, — У меня правая сторона рабочая. Давай на ней попробуем? — Давай, — Антон подходит со спины, обхватывает длинными руками торс клиента, осторожно перемещая рисунок с одного бока на другой, — так? Или пониже? Арсений слегка в шоке. Потому что это… как-то немножко слишком близко..? В ухо ему дышит симпатичный блондин, руки которого гуляют по телу. Неплохо. Попов даже забывает ненадолго, зачем он сюда вообще пришёл. — …ну или даже вот так, чутка под углом, чтобы ровнее по кости легло и не так больно было бить, — вырывает его из раздумий Антон, который и не собирался менять позу, всё так же стоя позади Арсения, не видя в этом ничего уж такого криминального. — Да, — кивает он запоздало, чуть вильнув бёдрами, ненароком задевая задницей бёдра Антона, — да, так мне нравится! Шаст выдыхает судорожно и молится, чтобы Арсений свой жест не повторил. А то он за себя не ручается…***
К тому моменту, когда они, наконец, находят максимально удобную позу, часы показывают уже семь. Шаст успел сбегать покурить, пока Арсений отлучался на телефонный звонок. Обрывки фраз долетели до парня даже сквозь закрытую дверь. — Да, спасибо! О, да! Долгожданное. Я бы даже сказал, выстраданное! Шастуна распирало природным любопытством. Пока они определялись с эскизами и местом, выяснилось, что Арсу — как попросил называть его брюнет — уже тридцать четыре года и ни одной татуировки (читай: безумного поступка) за плечами. Выглядел он просто потрясающе, Шаст действительно залип, даже попытался подкатить, но, кажется, подкат остался непонятым. Ещё бы. Мало кто поведётся на «Люблю нетронутых. Это почти как целку сорвать». Он уже успел отвесить себе подзатыльник, вздохнуть и продолжить молча пялить на симпатичного мужчину. А что ещё делать? Ну вот сейчас малость полапает это чудо с шикарным телом, ну позалипает на крепкий пресс и стройные ноги, благо не пришлось придумывать поводов заставить Арсения стянуть джинсы, потому что он и сам понял, что так будет удобнее обоим. И тут-то Антон совсем залип. Ну потому что не залипнуть на шикарную задницу, обтянутую чёрным бельём, было сложно. Однако хитрая ухмылка Арса вернула его с небес на землю. «Чёртовы натуралы! Понакачают себе тел, а мы сиди, слюни пускай!» — мысленно негодовал Антон, пока устраивался на своём стуле между разведённых ног Арса, замечая сильное напряжение клиента, понимая, что всё же страшно вот так, сразу в руки незнакомцу… — Кожа у тебя хорошая, — выдал Шаст совершенно будничным тоном, максимально приспуская бельё, так чтобы уже наверняка ничего не мешало ему работать, так, что из-под плотной ткани показался совершенно гладкий лобок, без намёка на привычную для мужчин поросль, — светлая, но не слишком тонкая. Так что заживёт всё быстро, если будешь правильно ухаживать. Арс, кажется, не слышит уже ничего. Прикрывает глаза, откидывает голову и просто пытается расслабиться, пытается не вздрагивать от касаний латексных перчаток к коже. Нет, он вовсе не смущён, где уж там? Он вообще предложил Антону полностью стянуть с правого бедра нижнее бельё, но мастер отказался. Почему-то. И покраснел так забавно. Кончиками ушей. Сам же Арс был просто напряжён. Потому что кожа, может, и не тонкая, но болевой порог явно не самый высокий. Далеко нет. Он себя хорошо знает. — Место чувствительное, — Антон обрабатывает кожу антисептиком, попутно рассказывая, что будет происходить дальше, — само по себе у мужчин. Да и кость рядом. Так что сейчас сделаем контур и посмотрим, как у тебя с болевым порогом. В принципе, рисунок небольшой. Можно и выдержать. — Выдержу, — фыркает Арс, отмахиваясь, сгибая левую ногу в колене для удобства, — что я, не мужик, что ли? Антон только пожал плечами и улыбнулся. И не такие у него на столе корчились. — Начнём-с, — потёр он руки в перчатках и потянулся за машинкой, закончив все необходимые приготовления, полностью переключаясь на рабочий лад, понижая голос до мягкого бархата, обволакивающего и успокаивающего, что обычно помогало расслабить любого клиента, — итак. Это точка. Игла входит в кожу, оставляя первый след на девственно чистой коже, а у Антона почти текут слюнки. Он и вправду любит «впервыепришедших». Это сродни чему-то интимному, сродни великому таинству. Особенно, когда рисунок бьют в каком-то незаметном месте. Вот как у Арса. Выходит что-то навроде секрета. Одного на двоих. Прикусив губу от звука заработавшей машинки, Попов стискивает кулаки и кивает сам себе. Первое прикосновение обжигает. Это похоже скорее на то, как если бы к коже прикасалось что-то раскалённое. Он чуть вздрагивает, сквозь шум машинки слыша «Это точка». А потом второе касание, чуть более долгое, чуть более ощутимое. «А это — линия». Как Арс и ожидал, боль приходит запоздало, когда прикосновение к коже прекращается. Он снова вздыхает, чуть нервно, но вскидывает вверх большой палец, стараясь улыбнуться: — Порядок! — выдыхает брюнет, всё же открывая глаза, встречаясь взглядами с Антоном. Зелёные глаза мастера смотрят чуточку обеспокоенно, но губы его тронуты мягкой улыбкой. Арс даже может назвать Антона красивым. Только красота эта особенная, не такая яркая и смазливая, как у мальчиков-моделек. Нет. Эта красота кажется Арсу какой-то простой, естественной и почти первобытной. Антон кажется ему невероятно чистым и искренним, располагающим к себе. И вот уж воистину говорят, что некоторые просто рождены для своих профессий. Арсений с уверенностью может сказать, что это про Шастуна. Да. Точно! Ибо этот заботливый взгляд, осторожные касания и милая улыбка не могут не отвлекать. — Ты можешь не геройствовать, — шире улыбается Антон, прежде чем вернуться к своему занятию, — а можешь просто говорить со мной, это, вроде как, хорошо отвлекает. — Знаешь, на что это похоже? — Арс решает воспользоваться возможностью отвлечься и заглушить хоть немного гул машинки, когда понимает, что большая часть контура подошла к концу, как и его терпение, — Это как если босиком встать на снег в сорокаградусный мороз. Сначала вроде как ничего, потом ты ощущаешь тепло, а потом приходит боль. Тысячи меленьких иголочек покалывают кожу, ты понимаешь, что не выдержишь столько стоять. Но у тебя вариантов нет. Впрочем, — он чуть задумывается, напрягая пресс, словно стараясь уйти от иглы, тихо матерясь, когда беспрерывный узор доходит до кости, — сука! Вот теперь реально больно! Ему и смешно, и в то же время хочется подождать немного, перевести дыхание. Но вместо этого выходит только тихонько простонать, чуть поёрзав. Сердце Антона заинтересованно притормаживает, услышав это тихое «ммм…». Болезненное, но при этом такое сладкое, такое… Приходится тряхнуть головой, чтобы скинуть лишнее напряжение и глупые мысли из головы. — Интересное сравнение, — кивает он, продолжая наносить контур рисунка, стараясь работать быстрее, но при этом сохранять должный уровень качества. Он же не садюга какой, ему важно не навредить, не отбить у клиента желание продолжать, ему важно расслабить, расположить к себе, — потерпи ещё немного, сейчас контур закончим уже. И достанем заморозку. Левая рука Антона лежит на животе Попова, чуть оттягивает кожу, направляя ход иглы, в то время как локоть беззастенчиво трётся о пах Арса. Не специально вовсе, но так уж вышло, что тут поделать? Шаст облизывает губы и чувствует острой костью жар чужого тела, чужой плоти. И от этой мысли его тоже косоёбит. Косоёбит, потому как хочется ощущать не костью, хочется неслучайных касаний, хочется отдачи. Косоёбит и от того факта, что, по сути, он только что «лишил девственности» нежный бархат кожи этого полубога. Арсений же просто закусывает губу и чуть прогибает спину. Больно, но не смертельно. В конце концов, ему ли привыкать к боли-то, а? Как-никак чемпион. — Сука… — тихо стонет он, когда мастер прекращает забивать контур, замыкая линию, — я думал, будет проще. — Сейчас достану заморозку, — голос у Антона севший, сиплый. Потому что он и не предполагал, что кто-то может выдыхать стоны от боли так сексуально. — Знаешь, что самое странное? — интересуется Арсений, приподнимаясь, пытаясь посмотреть на то, что уже проявилось на коже, но быстро укладывается обратно, понимая, что всё бесполезно, — Пока иголка ходит по коже — боли нет. Но стоит тебе прекратить эту адотерапию, как боль накрывает с какой-то неистовой силой. — Ну так это нормально, — Антон достаёт из шкафчика лидокаин** в виде спрея, возвращается обратно и улыбается, — ты когда палец порежешь, сначала дыра, потом кровь и боль. Так же и тут. Это нормально. А вот сейчас будет щипать. Он разбрызгивает раствор на кожу, не отводя глаз, наблюдая за тем, как стайка мурашек ползёт по коже, заставляя Арсения нервно хихикнуть: — Вообще-то, может и не взять, — запоздало додумывается брюнет, — я совсем чуть-чуть спортсмен. Ну… как спортсмен. Ну короче, ко всякого рода обезболивающим у меня стойкий иммунитет. — Ох как чудненько, — вздыхает Шастун, — но попробовать стоит. А чем занимаешься? — Я чемпион России по pole dance***, — буднично сообщает Арс, — буквально на днях из Самары вернулся****. — Да ладно? — если бы Антон мог не охуевать, он бы не охуевал, — это чё, ты прям вот вокруг шеста?! — он присвистнул, пальцем рисуя в воздухе спираль, изображая характерное движение. — Ну вот вот это вообще не основное, — смеётся Попов, замечая такую реакцию, снова приподнимаясь на локтях и пожимая плечами, — крутиться могут почти все, а на соревнованиях программа чуть «веселее». Шаст снова облизывается, старательно отгоняя из головы картинку того, как его сексапильный клиент крутится на шесте. Хватит того, что сейчас этот мужик лежит полуголый на его рабочем столе. Хватит с него фантазий. Чай, не железный… — Знаешь, ты когда задумываешься, у тебя на лбу все мысли бегущей строкой отображаются, — смеётся Арсений, рассматривая мальчишку, укладываясь обратно и снова расслабляясь, — потом приглашу тебя на выступление. Если тату мне хорошо сделаешь.***
Антон снова смущается, промакивая кожу и возвращаясь к работе. «Хватит отвлекаться, Шастун!» — командует молодой человек сам себе, снова укладывая левую руку на живот Попова, удобнее перехватывая машинку. Кабинет наполняется жужжащим звуком моторчика. Антон больше не отвлекается. Антон заставляет себя думать о работе, а не том, как странно чудит Господин Случай. И у него почти получается. Если бы не одно «но». Если бы не тихий, сдавленный стон Арса, если бы не вид закушенной губы брюнета. Арсений такой беззащитно-напряжённый, такой открытый. Бери — не хочу просто! И снова возвращается мысль о том, что этот красавчик — та ещё секс-бомба. Собственно, сейчас татуировщик может рассмотреть подробнее, как перекатываются крепкие, красивые мышцы под кожей, когда Арс втягивает живот, как плавным рывком вздымается грудь при каждом вдохе. И Антон не отдаёт себе отчёта в том, что творит. Он просто делает то, что делает. Пока правая рука ловко управляется с машинкой, продолжая набивать рисунок, левой он накрывает член брюнета. Не отвлекаясь от работы ни на секунду. Просто проводит пальцами вдоль ствола от основания к головке. Рискованно. Ох как он рискует, но блять! Попов распахивает глаза и открывает рот в немом охе. Это с каких это пор к тату прилагается дрочка?! Или что это сейчас происходит?! Он бы и хотел спросить, но… просто хлопает глазами, не понимая ровным счётом ничего. Только ощущая, как длинные пальцы оглаживают его член, дразнят, распаляя. Антон не встречает сопротивления, возмущения или ещё чего-то, Антон облизывается, усиливая хватку, заканчивая закрашивать первое кольцо. Что ж. Может быть… Новый стон отвлекает. Краем глаза Шастун замечает, что клиент снова прикусывает губу, только теперь самый уголок. Изнутри. Чуть тянет её внутрь, оголяя клыки. И теперь в стоне томление, теперь в нём что-то такое, немного нечитаемое, но при этом невероятно однозначное. Ещё одно движение ладони, ещё один штрих иглой. Ещё один стон. Теперь на вдохе. Шипящий, глухой и совершенно пошлый. Арсений чувствует, как смешиваются боль и удовольствие. Арсений не понимает, как реагировать. Потому что ему, блять, нравится! И он не может сдержать очередного стона. Уже громче, ярче. Уже не скрываясь, ощущая, что тело реагирует быстрее него, ощущая, как внизу живота растекаются волны удовольствия. От этого стона Антона ведёт окончательно, и он откладывает машинку, смотрит, как хищник на добычу, жалеет, что не согласился на инициативу Попова, когда тот предлагал снять бельё. Сейчас бы было много проще. Но…но. Их взгляды пересекаются в тот момент, когда ловкие пальцы, всё ещё в чёрных латексных перчатках, цепляются за резинку такого же чёрного белья. И, видит весь греческий пантеон, это сплетение взглядов — уже секс! Ибо в синих глазах азарт и интерес, а в зелёных — чистая похоть. Шастун никогда не был ангелом, а сейчас понимает, что перед ним на столе лежит тот ещё дьявол. Идеальное сочетание. Дверь заперта, на окнах жалюзи — им никто не помешает, их никто не остановит. Разве что они сами одумаются. Только вот оба не идиоты. Шастун со своим вечным недотрахом так просто не соскочит, а Арсений, подстёгиваемый своим спортивным интересом, так и вовсе не против узнать, как далеко зайдёт этот юнец. И именно поэтому он пропускает тот момент, когда бельё летит к чёртовой матери. Когда юноша с ангельскими чертами лица вдруг перевоплощается почти в демона, обхватывая уже обнажёнными пальцами вставший член. Так и подмывает спросить что-то в духе «А тебе мама разрешает подобным заниматься?» или «Восемнадцать есть?» Но вместо этого Попов только стонет в голос, окончательно расслабившись, разводя длинные ноги, скользнув ладонью по своей груди. А почему бы, собственно, и да? Что они, дети, что ли? Если потянуло, если перемкнуло, зачем отказывать себе в удовольствии? Правильно. Незачем. Вот они и не отказывают. Шаст одной рукой грубовато ласкает красивый, сочный член, не сводит глаз с гибкого тела клиента, в то время как Арс, совершенно не стесняясь, демонстрирует гибкость и натренированность тела, прогибаясь, выгибаясь от весьма умелой ласки. Два пальца всё ещё облачённой в перчатку правой руки мягко проникают в плен горячих, крепких мышц. Антон почти не встречает сопротивления, разве что тугую, крепкую хватку, сопряжённую с хриплым стоном-выдохом. Очередным. И только от этих стонов его собственный член дёргается, трётся о жёсткую молнию на джинсах. Арсений реагирует спокойно, — если такие блядские стоны и толчок навстречу можно назвать «спокойной реакцией» — даже, кажется, положительно. Прикрывает глаза, ещё больше раскрывает бёдра, открывает доступ к себе и своему телу. Арсений действительно хочет, совершенно упустив из виду, когда вдруг боль сменилась удовольствием, а вынужденное трение костлявого локтя — хваткой пальцев с россыпью колец. Кажется, эта странная путаница — не что иное, как очередная проделка Проказницы-Судьбы. Её почерк. Однозначно! Сам бы Попов лучше и не устроил.***
В небольшой комнатке душно, кислород стремительно кончается, но двум разгорячённым мужчинам как-то и не важно. Важно лишь слышать сбившееся дыхание, важно ощущать, как вместе с третьим пальцем Антон включает в игру ещё и свой рот, бессовестно, раскрепощённо накрывая губами потемневшую от возбуждения головку члена Арсения, посасывая, чуть втягивая щёки. — Блять, да! — выкрикивает в голос брюнет, запрокидывая голову, ударяясь затылком о жёсткую кушетку, — Да, не останавливайся… Пальцы путаются в светлой копне волос татуировщика, чуть направляют, сжимают пряди. Лёгкая иллюзия того, что Арс держит под контролем ситуацию, хотя по факту — просто наслаждается ласками. Точными, жаркими, уверенными. Антон действует умело, бьёт по самому чувствительному, кончиком языка дразня уздечку, чуть сгибая длинные пальцы так, что у Арсения коленки подгибаются. И не то чтобы ему никто так умело не отсасывал, но никогда ещё минет не был таким жарким. Вот она — прелесть случайных связей. Или всё же не случайных? Шастун тянется к себе, расстёгивает джинсы, плавно двигая головой на члене своего сегодняшнего любовника, давясь собственным стоном, ощутив свободу в паху, глубже вводя смазанные вазелином пальцы. Так себе смазка, но всё лучше, чем насухую. — Антон, — хрипло выдыхает Арс, нетерпеливо заскулив, когда юркие пальцы касаются простаты, — давай… не тяни. Ему даже почти плевать, как это выглядит со стороны. Секс на первом сви… тьфу! С первым встречным? Да! Грех не дать такому красавчику. И нет, это вроде как не в его — Арса — стиле, но… так хочется. И дважды просить не приходится. Потому что, кажется, Антон только того и ждал. Только о том и думал всё то время, пока распалял Попова. Ибо на то, чтобы заменить пальцы членом, уходит не больше минуты. Одно резкое, глубокое движение. Один толчок. Арс вскрикивает, скользнув ступнями по бёдрам Антона, когда ощущает это почти забытое чувство наполненности, ощущая, как они становятся единым целым. А Антона ведёт. Ведёт от жаркой узости, ведёт от того, как бархатистое лоно обнимает его член, принимает в себя всю мощь. — Сука… — выдыхает татуировщик, вскинув голову, впиваясь пальцами в мускулистые бёдра, дёргая любовника на себя чуть грубовато. Арсений узкий, но при этом податливый, словно привычный к подобному. И от этой мысли в тощей груди вскипает что-то такое, отдалённо похожее на ревность, но скорее просто осознание: этот потомок олимпийских богов далеко не целка. Его кожа — да. Шасту достался шанс оставить свой след первым, но вот эта аппетитная задница… Она знает, что её ждёт, Шаст чувствует, как мышцы раскрываются под его напором, как гибкое тело движется навстречу, а сам Арсений извивается змеёй, царапая короткими ногтями поверхность кушетки. И им так охуительно, так по-блядски правильно! Они словно делают это не в первый раз. Брюнет будто бы точно знает, когда стоит сжаться, удерживая в себе крепкий, крупный член. Татуировщик словно бы помнит, где и как надо огладить это идеальное тело, чтобы пустить по светлой коже веер мурашек, а с искусанных губ сорвать стон. Это даже не секс. И не любовь, коей принято заниматься в слаженных парах. Это страсть, инстинкт, удовольствие. Это как кокаин с текилой, только бьёт по телу, выбивая электрический ток, порождая ещё больше огня меж ними. Подтянув Арса ближе к себе, Шаст нависает над любовником, упирается ладонями по обе стороны от его головы, позволяет мужчине скрестить лодыжки у себя за спиной, а потом так же легко позволяет содрать с себя футболку. Он видит, что Арсению хорошо, он видит, что мужчина так же жаждет касаний. Больше, дольше, глубже, ярче. И стоит Антону снова упереться руками в поверхность стола, клиент прогибается, обвивает его шею, подтягиваясь к нему, удерживая себя в полусогнутом положении только мышцами. И вот тут всплывают слова о шесте, о чемпионате… Господи боже! Да ведь этого мужика можно практически в узел связать! С его-то растяжкой и крепостью тела. — Да, детка, жёстче, — стонет Арсений в голос, упираясь лбом в лоб мальчишки, прикрывая совершенно осоловевшие, тёмные от возбуждения глаза, — да! Арсению действительно хорошо. Хорошо до электрического тока на кончиках пальцев, хорошо до искрящих пятен перед глазами. И он искренне старается не быть бревном, старается дать что-то взамен, играя всем телом, двигая тазом, сжимаясь, а после совершенно без стеснения припадая губами к светлой шее Антона, языком обводя взбухшую вену, слизывая блестящую капельку пота с молочной кожи, прихватывая её зубами. Охуительно! Так охуительно ещё не было! Арс «грешит» на выброс адреналина и вынужденное воздержание. Ему попросту некогда было заниматься сексом, пока он готовился к чемпионату. А вот миллион раз возбудиться от обилия красоты — это пожалуйста. И вот, наконец, его возбуждение нашло выход. Выплеснулось в жаркий, спонтанный секс, порождённый болью. Он не понимает, почему Антон стартанул так резко, но ему так откровенно плевать сейчас, когда оргазм подкатывает к горлу, заставляя его прижаться ближе к юному любовнику, заставляя буквально выкрикивать стоны, надеясь, что в помещении хорошая звукоизоляция, замечая, что от каждого его стона по мышцам Антона проходит судорога. Кажется, им обоим сейчас слишком хорошо. Движения становятся рваными, хаотичными, Арс стонет на одной ноте, почти срывая голос, впиваясь пальцами в худую обнажённую спину, ощущая, как руки молодого любовника подхватывают его под поясницу и прижимают ближе. И он точно знает, что кончит от члена в заднице, от ощущения лёгкого трения собственного члена об их животы, но без касаний к себе самому. Антон тоже себя отпускает, втрахивает брюнета в несчастную столешницу, хрипло дыша и постанывая, забываясь, срываясь, ощутив только, как крепко сжалось кольцо мышц на члене, ощутив, как по груди и животу потекли горячие, обжигающие капли спермы — признак неподдельного удовольствия Попова, буквально взвизгнувшего от ощущений. И Шасту нужно ещё буквально пару-тройку толчков, чтобы сорваться следом. И он срывается, вместе с тем впиваясь в припухшие губы Арсения собственническим, жадным поцелуем, двигаясь внутри чуть медленней, продлевая удовольствие для них обоих, сплетаясь языками в жгучем танго. О-ХУ-И-ТЕЛЬ-НО!***
Морок спадает не сразу. Антон не знает, сколько прошло времени. Он просто приходит в себя, лёжа сверху на Арсе, который гладит его по спине ладонью, улыбаясь, закрыв глаза и всё ещё неровно дыша. Видимо, он выпал из реальности не слишком надолго. Несколько минут. Стыд не приходит, хотя он ожидает его, хотя он почти уверен, что ему должно быть стыдно. — А у тебя в студии всем полагается такая анестезия? — с усмешкой уточняет Арсений, заметив, что молодой человек вынырнул из омута оргазма и рассматривает его сейчас. — Нет, только настоящим чемпионам, — хитро улыбается Шаст, облизываясь и увлекая Арсения в ещё один поцелуй. Они обязательно закончат с татуировкой. Они обязательно обсудят всё позже. А пока…You set my soul alight!