Что вы знаете о любви?

Она целовала свою несбыточную мечту, такую манящую и такую прекрасную. Она цеплялась закоченевшими пальцами за свою надежду, прятавшуюся за широкими мужскими плечами. Она собирала с этих тёплых, нежных губ свою любовь — поруганную, сожженную, не раз предаваемую, такую мучительную и вместе с тем исцеляющую, насильно и безуспешно забываемую, но всегда жившую в ее сердце. Она не боялась показаться нескромной — сейчас ей не было стыдно за свой порыв, потому что она целовала саму жизнь, потому что само счастье сжимало ее в своих объятиях, потому что сама любовь бежала по ее венам к лихорадочно бьющемуся, израненному сердцу… — Открой глаза, — словно сквозь вату прошептал ей мужской голос, — посмотри на меня, Анжелика. Крепко зажмурившись, он покачала головой из стороны в сторону, не желая прерывать этот сказочный миг. Слезы текли из ее закрытых глаз, скатываясь в уголки блаженной улыбки. Она чувствовала, как пальцы Рескатора, ласково касаясь ее лица, проводят по щеке, вытирая мокрые дорожки, а затем, очертив контур губ, затрепетав, вдруг останавливаются. — Посмотри на меня, — в хриплой просьбе звучат приказные нотки. — Ты исчезнешь… — боль в дрогнувшем голосе Анжелики обожгла ему пальцы. — Как делал всегда в моих снах… Побудь со мной ещё немного… Не открывая глаз, она накрыла его ладонь руками и прижала к своим губам. — Моя храбрая девочка, моя морская нимфа, моя маленькая фея, — слушая тихие признания, Анжелика улыбалась сквозь слезы, ласкаясь щекой о его горячие пальцы. — Моя погибель и моя защитница, — он взял в ладони ее лицо, — разве я могу оставить тебя? Чувствуя дыхание на своих ресницах, молодая женщина медленно разомкнула веки. Из размытой слезами реальности на неё смотрели тёмные жгучие глаза. Постепенно, как сквозь туман, Анжелика стала различать и другие черты обнимающего её мужчины, которые он так долго скрывал под маской. Увидев его нос, целый и невредимый, она неожиданно вспомнила рассказы, гуляющие по Средиземноморью, о том, что он якобы отрублен, а потому Рескатор страшен, как морской дьявол, и прячет ото всех обезображенное лицо. Улыбнувшись этим нелепым воспоминаниям, она протянула руки и, едва касаясь, провела по его резко очерченным скулам. Крылья патрицианского ровного носа, вздрогнув от прикосновения, жадно втянули воздух. Кончики ее пальцев изучали его, словно она была слепой, только что вновь обретшей зрение. Лёгкими касаниями они поднялись по переносице к глубокой складке между бровей, погладили неровные борозды на смуглом лбу и остановились на левом виске, где серебряными нитями в чёрных волосах запутались прожитые годы. Она смотрела внимательно, неотрывно, желая запомнить каждую отметину на его лице, каждую морщинку, каждый волосок в широкой брови. Она больше никогда не хотела забывать его лицо, черты которого так беспощадно стерло из её памяти время. Нет, она больше никому не позволит украсть из её воспоминаний эти колючие щеки, успевшие покрыться мелкой щетиной, эти белесые шрамы, прекрасней которых для неё сейчас не было ничего в целом мире, эти чувственные губы, чей поцелуй перенёс ее в этот прекрасный сон… Сон… Разве ему под силу застывать на ладонях теплом от прикосновений? Разве он пахнет солью и табаком? Разве он может опалять дыханием губы?.. — Как такое возможно? — не разрывая единства взглядов, тихо спросила Анжелика. — Ты — больше не сон? — А кто же я? — с лёгкой иронией ответил ей мужской голос. Она взглянула в его лицо, это лицо фавна, словно выточенное из потемневшего от времени дерева. Ей все еще не до конца верилось, что она видит его наяву. — Мечта… — ее губы тронула грустная улыбка. Пальцы мужчины до боли сжали ее талию. Склонившись к ней, он подумал: «Моя единственная боль, моя единственная любовь». Она была здесь, в его руках — такая беззащитная и такая прекрасная. Раньше ее губы не казались ему столь выразительными и живыми, в их игре не было такого очарования, а во вкусе — такой сладости. Подавшись вперёд, Анжелика раскрыла ему свои уста, и в этот миг утреннюю тишину разорвал мушкетный выстрел. Через мгновение раздался второй, затем третий… Грохот орудий живо напомнил Анжелике сцены из прошлого: нападение королевской полиции и драгунов. В глазах у нее потемнело. Она подумала, что их атаковал пиратский корабль. Не понимая, что происходит, молодая женщина растерянно следила за тем, как Рескатор в доли секунды ударом ноги сдвинул в сторону стоящий посреди комнаты диван, откинул носком сапога край ковра и склонился к торчащему из пола железному кольцу. Он двигался так быстро, что Анжелике казалось, будто она со стороны наблюдает за бегущим от преследования зверем. — Откройте! — в дверь, ведущую в каюту, громко забарабанили, а затем ее стеклянная часть содрогнулась от глухого удара. Анжелика застыла, не в силах пошевелиться от охватившего её животного ужаса, но тут крепкие руки схватили ее и потащили к зияющей в полу дыре. Все случилось так неожиданно, что молодая женщина не сразу осознала, как, цепляясь за грубые веревки, оказалась в узком тёмном лазе. Она потеряла ощущение пространства. Так, наверное, чувствует себя человек, внезапно лишившийся зрения: мрак оказывается повсюду — сверху, снизу, по сторонам, и постепенно начинает давить, вползая под кожу удушливой панической волной. Обдирая пальцы, она карабкалась по верёвочной лестнице, боясь потерять свой единственный ориентир и не утратить самообладание. В лицо пахнуло мокрой кожей, ладонь скользнула по каблуку сапога, и она с облегчением поняла, что не одна, он здесь, рядом с ней… Едва ее нога коснулась пола, Анжелика шагнула в сторону и налетела на стену. Плечо пронзила тупая боль от удара о переборку. Она охнула, и тут же зажмурилась от яркого света — Жоффрей зажег потайной фонарь и сразу прикрыл стекло рукой, чтобы притушить его. Женщина огляделась по сторонам. Они стояли в узком коридоре, который, казалось, так и норовил раздавить их блестящими от влаги стенами, словно они были в животе у огромного морского чудовища. — Мадам, идите по этому проходу до самого конца, а затем, на распутье, поверните направо, там вы увидите дверь… — А вы? — перебила его Анжелика дрожащим голосом. — Я последую за вами, не беспокойтесь, — ответил он и ободряюще сжал ладонью ее холодные пальцы, вцепившиеся в его рукав. — Пообещайте мне! — она попыталась словить взгляд мужа и заглянуть в глаза, чтобы прочесть в них его истинные намерения, но он, задрав голову, уже смотрел вверх, прислушиваясь к оглушающему топоту, который раздавался прямо над ними. «Где он?!» — шум падающих на пол вещей перемежался с разъярёнными возгласами в каюте капитана. — У нас совсем нет времени, идите же, — тихо проговорил Пейрак, вложив ей в руку фонарь, — будьте осторожны. — Жоффрей… — умоляюще прошептала она, до последнего отказываясь отпускать его, скользя дрожащими пальцами по промокшему насквозь манжету его рубашки. «Смотрите, это лаз! Вот куда он подевался!» — пронзительный мужской голос показался Анжелике знакомым. «Мы еще не знаем всех сюрпризов этого корабля, — второй собеседник звучал настороженно и тревожно. — Он создан по образу и подобию того, кто его строил». — Черт! — еле слышно выругался Пейрак, вжав ее в стену. Он приложил палец к губам, призывая не издавать ни звука, и внимательно посмотрел в глаза Анжелики, блестевшие от слез, словно два маяка посреди ночного темного океана. Она чуть заметно кивнула, и пространство вновь погрузилось в кромешную тьму, когда он потушил фонарь. «Смотрите-ка, наш грозный капитан улепётывал так быстро, что забыл завинтить болты, — донесся до них обрадованный оплошностью Рескатора голос. — Сейчас мы воспользуемся этим люком. Все остальные надо закрыть». Сверху что-то скрипнуло, и ровная полоска света в потолке стала стремительно увеличиваться, разрастаясь до размеров большого квадрата. Анжелика оказалась зажата между стеной и широкой спиной Пейрака, отступившего в угол под верёвочной лестницей, куда не мог попасть льющийся сверху свет. «Я пойду разведаю, куда ведёт этот лаз», — прозвучало над их головами, и плетёная веревка вздрогнула под неуверенными движениями незнакомца. Вот показались подошвы его сапог, голени, колени… «Это конец!» — молнией пронеслось в голове у Анжелики. От волнения ей стало почти нечем дышать, она подняла руки и инстинктивно обхватила ими стоящего перед ней мужа. Прижавшись щекой к его спине, она закрыла глаза и глубоко вдохнула его запах. Если им суждено умереть сейчас, то только так, вместе, как единое целое… В следующее мгновение она услышала тихий щелчок взводимого курка и, крепко зажмурившись, ещё сильнее вжалась в спину Жоффрея. Неожиданно он дёрнулся, словно от удара, в тесноте коридора прогрохотал звук выстрела, запахло порохом, и тут же раздался глухой стук от падения чего-то тяжёлого. «Ромэн! Эй, приятель! — прокричали сверху. — Как ты? Да пустите же меня, я сам пойду за этим дьяволом!». «Не дурите, хватит, — прозвучал раздражённый ответ. — Хотите кончить, как он?». Над головой Анжелики послышались возня и сдавленное пыхтение, а затем раздалось отрывистое: «Закройте люк». Потайной ход мгновенно погрузился в темноту. Молодая женщина открыла глаза, но не увидела ничего — перед ней снова была кромешная мгла. Но самым страшным было отсутствие Жоффрея — её объятия внезапно опустели. Хаотичными движениями она стала шарить руками перед собой, хватая пальцами лишь воздух: «Неужели он убит?». Всё внутри неё стянулось в тугой пульсирующий узел нестерпимой боли, когда, сделав шаг, она споткнулась и упала на что-то мягкое и тёплое. Не в силах закричать, Анжелика лишь выдохнула его имя: — Жоффрей… нет… — грудь сдавило, словно стальными тисками, сердце бешено заколотилось, ещё секунда — и молодая женщина провалилась бы в опустошительное беспамятство. Только не снова, только не во второй раз, она этого не переживёт… В темноте что-то зашуршало, и Анжелика почувствовала движение воздуха в свою сторону, потом услышала чье-то дыхание, и в следующую секунду ее ослепила вспышка света. Прикрыв глаза ладонью, она медленно подняла их и увидела возвышающийся над ней с зажжённым фонарем в руках силуэт мужчины. Она не могла разглядеть его лица из-за все ещё пляшущих перед глазами световых пятен. — Я здесь, — раздался хриплый голос Рескатора, и она со вздохом облегчения схватилась за протянутую ей ладонь. — Вы в порядке? — Анжелика бросилась к мужу. Она касалась его, исступленно сжимала в объятиях. Ей нужно было убедиться, что он жив и не ранен. — Я так испугалась! Что случилось? Проследив за его хмурым взглядом, направленным куда-то вниз, под ноги, она сдавленно вскрикнула. На мокром полу лежало мертвое тело молодого мужчины. Глаза его были широко распахнуты, словно от удивления, а в районе сердца расползалось красное пятно. Анжелика узнала его: это был булочник, который в памятное утро их побега не побоялся покинуть Ла-Рошель со свежеиспеченным хлебом и булочками вместо багажа. — Ромэн! — она хотела наклониться к бездыханному телу, но рука мужа удержала ее. — Мы не можем оставить его тут, — она устремила умоляющий взгляд на Жоффрея. — Мы должны ему помочь! — Ему уже не помочь, сударыня. Не стоит сомневаться в моих способностях стрелка. Анжелика вздрогнула от леденящего холода, который сквозил в каждом произнесённом им слове. — Неужели это было так необходимо? — проговорила она с невольным укором в голосе. Он промолчал, и его молчание было красноречивее любых слов. Он отгородился от неё сейчас, словно стеной, об которую можно было в кровь разбить руки, не добившись ровным счётом ничего — ни сострадания, ни сочувствия, ни помощи, а в его тёмных глазах не было больше и следа той нежности, с которой он смотрел на неё всего несколько минут назад, когда шептал пылкие признания. Перед ней снова стоял безжалостный пират. — Идемте, — Рескатор подхватил Анжелику под локоть и быстрым шагом повёл за собой по потайному коридору. Мокрые отяжелевшие юбки путались в ногах молодой женщины, корабль покачивало, но она, то и дело ударяясь о склизкие деревянные стены, шла за ним, словно под гипнозом, не понимая, куда и зачем идёт. Перед ее глазами все ещё стояло бескровное лицо Ромэна со стеклянным взглядом. Ее разум не поспевал за ходом событий, словно оберегая от кошмарной действительности и давая время свыкнуться со случившейся катастрофой. Она ещё не знала всей правды, но всепоглощающее чувство непоправимого уже растекалось по телу, как быстродействующий яд, ослабляя и замедляя ее чувства, эмоции, мысли, движения… Неожиданно Рескатор остановился, и Анжелика чуть было не налетела на него. Присмотревшись, она увидела перед ними небольшую дверь. Мужчина постучал четыре раза, затем два, затем снова четыре. Через некоторое время он повторил свой условный стук, и по ту сторону ответили одиночным ударом, после чего в замке послышался скрежет ключа, и дверь, наконец, отворилась. — Капитан! — радостно выкрикнул бросившись с объятиями к Рескатору Эриксон, но тут же отстранился, осознав свою оплошность. — Просто… я очень рад видеть вас… живым. — Что случилось? — Бунт на корабле, монсеньор, —отрапортовал боцман, вытянувшись в струнку. — Это я уже понял, — ответил Пейрак, передавая ему в руки фонарь. — Как им это удалось? Откуда у них оружие? — Эти треклятые новобранцы, которых мы в спешке набрали из самых отъявленных подонков Кадиса и Лиссабона, предали нас, мой капитан, сговорившись с этими чертовыми святошами! — в сердцах выпалил Эриксон, бросив осторожный взгляд на Анжелику, которая была сейчас бледнее полотна. Когда до неё дошёл смысл сказанного, она в смятении осознала, кто стал причиной выстрелов и погромов. Так вот почему в той клетушке на их оружейной палубе, которую показала ей тётушка Анна, было столько оружия! Что же они наделали?.. Версия о нападении пиратского корабля теперь казалась ей менее безобидной и более желанной. — Каковы потери? — отвлёк ее от раздумий глухой надломленный голос Пейрака. — В трюме нас около пятидесяти человек. Остальные или на их стороне, или… мертвы. Капитан посмотрел на помощника долгим испытующим взглядом и коротко спросил: — Вахтенные? Боцман отрицательно покачал головой. — Язон? Эриксон поспешно отвёл глаза. Сжав кулаки, Рескатор стремительно пересёк комнату и, остановившись на пороге в смежное помещение, отрывисто бросил помощнику: — Очистите здесь все и помогите даме устроиться. Даже не взглянув на Анжелику, он скрылся за дверями трюма, где расположились остатки его экипажа. После ухода мужа молодая женщина осмотрелась по сторонам. Место, куда он ее привёл, было провизионным погребом — небольшой комнатой с низкими потолками, в которой располагались полупустые бочки, тюки соломы и набитые всякой утварью мешки. Когда Эриксон после минутной неловкой паузы неумело расшаркался перед ней, стараясь изобразить подобие поклона, Анжелика попыталась приветливо ему улыбнуться, но из-за витавшего в воздухе напряжения у неё это вышло не очень убедительно. — Мадам, — мучительно подбирал слова не привыкший общаться с дамами боцман, — не могли бы вы постоять в том углу, пока я приведу комнату в порядок? Молодая женщина послушно сделала пару шагов в сторону к висевшему на стене выцветшему и изрядно потрепанному гобелену, а Эриксон, просунув голову в дверной проем, кликнул на помощь пару матросов. Те резко остановились, когда увидели в комнате Анжелику, но, быстро переглянувшись с боцманом, тут же засновали, как муравьи в муравейнике, — поднимая, вынося, привинчивая и не обращая на неё больше никакого внимания. Они то и дело шныряли из погреба в основной трюм, перенося вещи с места на место, и это позволило Анжелике увидеть, что происходило сейчас там, по ту сторону бунта. Украдкой наблюдая за мужем, она не могла отвести от него глаз. Этот новый человек с обветренным лицом, очерствевшим сердцем и посеребренными висками заполнил все ее мысли. Он подходил к каждому члену своего изрядно поредевшего экипажа, каждому знал, что сказать, каждого знал, как приободрить. Одних он по-отечески хлопал по плечу, другим улыбался, третьим — раздавал указания. Казалось, что с его приходом всеобщее напряжение постепенно улетучилось, словно его смыло высокой волной. Он снова внёс равновесие и уверенность в маленький мирок своих людей, сузившийся сейчас до размеров этого трюма. Когда Анжелика увидела, как мало у попавшихся в ловушку матросов оружия, сердце у нее екнуло. Она поняла, что в рукопашной схватке гугеноты и их люди не преминут взять верх, но чем больше она смотрела на этих пиратов, тем отчётливее осознавала, что они, несмотря на своё положение, ни за что не отступят, преданно следуя за своим капитаном. Анжелика почти физически ощущала силу, исходившую от этого человека, ту невидимую власть, которая заставила матросов забыть о том, что они пленники на своём же корабле. Люди верили ему, соглашаясь на его предводительство, не боясь его идей и указаний, готовые не только делить с ним завоёванную добычу, но и отдать по его приказу свои жизни… Тем временем, Эриксон со своими помощниками уже успел оборудовать подобие каюты для капитана и его спутницы. Вдоль дальней стены комнаты установили длинный деревянный стол со встроенными по обе стороны лавками, один из тех, которые обычно использовались членами экипажа для приема пищи. Его уже прикрутили к полу, в то время как Эриксон заканчивал подвешивать к ввинченным в потолок крюкам широкий полотняный гамак. Анжелика знала, что такие гамаки зачастую шились из старых парусов, грубая ткань которых из-за длительного воздействия солнца и ветра приобретала особую мягкость, оставаясь при этом достаточно прочной. Парусиновые гамаки подвешивались в кубрике на ночь, днем же их снимали, скручивая вместе с покрывалами и подушками в сетки. В таком виде их прикрепляли вдоль борта на палубе, и таким образом они служили дополнительным буфером от пушечного обстрела и шрапнели. «Сколько же раз Жоффрею приходилось бывать в подобных ситуациях?» — подумала Анжелика, наблюдая, как захламлённая комнатушка постепенно превращается в некое подобие жилого помещения. Она вспомнила убранство капитанской каюты: белоснежные медвежьи меха, мягкие пушистые ковры, резные кресла с расшитыми шёлком подушками… Каким же разительным был контраст между этими двумя жилищами! Такой же, как между блистательным графом Жоффреем де Пейраком и грозой морей — пиратом Рескатором. Вдруг откуда-то из-за ее спины раздался стук. Молодая женщина обернулась, но, решив, что ей это почудилось, не придала непонятным звукам значения — неудивительно, что после всего случившегося ей мерещится всякое. Однако стук повторился снова: два коротких, четыре длинных и снова два коротких. Точно так же стучал Жоффрей, когда они пришли сюда по потайному коридору из капитанской каюты. Очевидно, в этот погреб вёл ещё один ход, и кто-то просил разрешения войти. — Сеньор Эриксон, — окликнула она болтавшегося у самого потолка в попытке повесить на крючок гамак боцмана, то и дело соскальзывающего с трехногого шатающегося табурета. — Кажется, там кто-то стучит. Мужчина посмотрел на Анжелику с сомнением, - давно он не слышал в свой адрес подобного обращения, а от дамы уж тем более, - однако поспешил спуститься со своей ненадёжной опоры и подойти к висевшей по правую руку от неё тусклой портьере, изображающей корабль посреди бушующего океана. Отодвинув ветхую ткань в сторону, он приложил ухо к прячущейся за ней потайной двери. Стук снова повторился. Достав пистолет из-за пазухи, мужчина ударил в ответ один раз, повернул ключ в замке и открыл дверь. В комнату ввалились двое, упав сплетённым клубком прямо на деревянный пол. — Помогите, помогите ему! — Язон, перепачканный кровью, пытался аккуратно уложить на ровную поверхность обмякшее в его руках тело Абд-эль-Мешрата. — Они налетели на него, словно стая шакалов! Некогда белоснежная джеллаба старика теперь была в красных пятнах, изорванная и продырявленная. Опустившись на колени, Анжелика осторожно приподняла окровавленную голову мужчины. Она вся была покрыта небольшими, но глубокими ранами, словно в неё бросали острыми камнями, а из уха сочилась кровь. — Эфенди, о, эфенди! — Анжелика крепко сжала губы, чтобы подавить крик отчаяния. С усилием приподняв одно веко, старик посмотрел на нее и прошептал по-французски: — Не плачь, дитя мое, каждому отмерено своё время…. И не переживай за свою девочку, она не пропадёт, смышлёная малышка… — Что с ней? Где она? — захваченная бурным водоворотом событий, Анжелика совсем забыла про Онорину. Только бы с ней ничего не случилось! — Ее забрал один из твоих друзей. Думаю, он не причинит ей зла, — старец выплевывал изо рта слова вместе с тягучими сгустками крови. — Не умирайте, эфенди, — умоляюще воскликнула молодая женщина, поспешно вытирая его губы. — Ваша родина так далеко. Вы должны увидеть Мекнес и его розы… Золотой город Фес, помните? Во всколоченной, перепачканной кровью бороде мелькнула лёгкая улыбка: — Мне не до роз, дитя мое, я уже на пути к неземным берегам. Неважно, где они, здесь или там. Разве не сказано у Магомета: «Черпай знания из всякого источника»… Анжелика, с трудом сдерживая слезы, отрицательно замотала головой, будто могла этим жестом отменить его скорую кончину. — Смерть не страшна, страшно не жить, — раздался над ней голос графа де Пейрака. Молодая женщина вздрогнула, он подошёл абсолютно бесшумно. Мужчина опустился на колено рядом с ней. — Великие тайны нашего бытия ещё только предстоит разгадать, даже смерть может оказаться не концом, — произнёс он по-арабски, сжимая тонкие, крючковатые пальцы старца. — Только любовь и смерть всё меняют, — одними губами прошептал эфенди и закрыл глаза. — Прощайте, друг мой… Анжелика прикоснулась к груди старика и поняла, что он мертв. Не в силах больше сдерживаться, она разразилась рыданиями. За время их плавания он стал и ее другом. Он спас и вылечил Онорину, был все это время рядом с Жоффреем, а они убили его… — Капитан, у него вываливаются кишки! — жалобный крик Эриксона заставил их обернуться. Поддерживаемый боцманом, Язон едва стоял на ногах. Озабоченные состоянием эфенди, они совершенно забыли про второго капитана. Правый бок мужчины сочился кровью из-за длинной зияющий раны, и над ее краями, словно кошмарное видение, вздувалось и вздрагивало спазматическими движениями нечто, подобное клубку змей. Оголенные внутренности во вскрытом животе! Все присутствующие вздрогнули от отвращения и ужаса. Сама Анжелика едва сдержала подступившую к горлу тошноту. Язона аккуратно усадили на постеленную на полу солому. Через небольшое окно просачивался серый утренний свет, отчего бледное лицо раненого казалось ещё белее. — Пассажиры напали на меня в тумане, захватили верхнюю палубу, — мужчина жадно сглотнул, облизнув пересохшие губы. — Гугеноты погнались за мной, я бросился к эфенди, а эти испанские ублюдки были уже там… Я застрелил их всех, но один успел зацепить меня своей саблей, — длинные фразы давались ему с трудом, лицо то и дело искажалось болезненной гримасой. — И тому раненому в Ла-Рошели гугеноту тоже здорово от меня досталось, — он ощерился в хищной ухмылке, а потом охнул и приложил руку к разрезу на боку. — Простите, капитан… я оплошал… — Тише, тише, друг мой, — присев рядом, Пейрак заботливо накинул ему на плечи кусок парусины, скрывая от команды открытую рану помощника. — Отдыхай, у нас впереди ещё главная битва. — Это уж без меня, капитан, — выдохнул Язон, — не хочу отбирать у вас победу. Анжелика стояла, словно каменное изваяние. Только сейчас она стала осознавать, что война между палубой и трюмами началась на самом деле — Эфенди, Язон, теперь и мэтр Берн… Она почувствовала себя так плохо, что ей пришлось опереться о стену и немного постоять в полутьме, чтобы прийти в себя. Она боялась даже подумать о смерти своего бывшего хозяина. Что же будет с его детьми? Какая участь ждёт всех остальных? Она должна что-то сделать, хотя бы попытаться… — Можно мне взглянуть? — собравшись с духом, она шагнула вперёд, к раненому. Наблюдая за Язоном, молодая женщина почувствовала, что может попробовать ему помочь. Он не только не потерял сознание, проделав такой тяжёлый и длинный путь сюда, к тому же взвалив на себя умирающего старца, но и был ещё способен на долгие разговоры. Под внимательными взглядами Пейрака и Эриксона, она подошла ко второму капитану и, склонившись над ним, тщательно обследовала рану. «Ну, мне и не такое приходилось видеть», — повторяла она про себя, стараясь оставаться спокойной. Молодая женщина пришла к выводу, что кишечник ни в одном месте не был поврежден, иначе это повлекло бы за собой быстрый конец. Несмотря на восковую бледность и глубоко ввалившиеся глаза, Анжелика не обнаружила на этом высушенном солнцем лице пирата никаких признаков смерти. Казалось, что он, вопреки всему, решил остаться в живых. — Думаю, я смогла бы зашить рану, если бы у меня были инструменты и медицинские запасы эфенди, — по результатам осмотра заключила она. Мужчины, окружавшие её плотным кольцом, вопросительно переглянулись. — Я пойду за всем необходимым, а вы, Эриксон, останетесь здесь и обеспечите мадам всем, что она попросит, — после некоторых раздумий произнёс Рескатор. — И позаботьтесь о теле эфенди. — Мне понадобится вода, чистая парусина, котелок с горелкой и самый крепкий ром, какой у вас только есть, — перечислила Анжелика, и стоящий наготове боцман тут же скрылся за дверью в трюм. Молодая женщина поднялась, отряхнула юбки и направилась к выцветшей портьере. — Куда это вы собрались, мадам? — Пейрак остановил её почти на пороге потайного хода. — Я пойду наверх с вами, — она с недоумением посмотрела на мужа. — Вместе мы быстро найдем все, что нужно для лечения: иглы, травы, настои… — Думаю, вам лучше остаться здесь, я прекрасно справлюсь с этой задачей, не подвергая опасности вас, — перебил он ее. — А если это западня?.. Если вас там будут поджидать? — Со мной отправится Никола Перро, он невероятно хорош в переговорах с бунтовщиками, — Рескатор дёрнул уголком рта. — До этого дня никому ещё не удавалось противостоять его смертельным аргументам. — Вам нельзя недооценивать всю серьезность положения, — от волнения на щеках Анжелики выступили красные пятна. — Они могут убить вас! — Вы действительно так переживаете за мою жизнь, мадам? — тон его голоса изменился и стал жестким. — Или вами движет недостойная привязанность к одному из этих людей, предавших меня, захвативших мой корабль и убивших моих товарищей? Он пристально посмотрел на неё: — Кто знает, не приняли ли вы в своё время на себя роль приманки для того, чтобы дать возможность вашим друзьям осуществить свой коварный план? — Ваши домыслы оскорбительны и смешны, — произнесла она изменившимся голосом. — Вспомните, вы же сами не отпустили меня. Как же теперь вы можете сомневаться во мне? Лицо Рескатора посуровело, веки чуть опустились, прикрыв потемневшие, как резко сгустившиеся сумерки, глаза. — Не думайте, что я не видел, как вы чуть не лишились чувств, когда Язон сказал, что ранил вашего протестантского поклонника. Я понимаю, что вам не терпится его увидеть, но пока я не могу вас отпустить. Вы — единственный человек, кто сейчас может помочь моему товарищу. Молодая женщина смотрела на него, не в силах вымолвить ни слова. Он что, обезумел?! — Когда в Ла-Рошели вы пришли и стали умолять меня спасти ваших гугенотов, вы вряд ли могли подумать, что здесь их жизням может грозить опасность. Но я допустил непоправимую ошибку, столкнув вас с людьми, не похожими на вас, — тем временем продолжал он каким-то чужим, отстранённым голосом. — Носители зла вдруг стали делать вам добро. Люди всегда боятся того, чего не могут понять. Как и почему мои мавры, эти развратники и нечестивцы, враги Христа, и другие мои люди, средиземноморские бродяги и богохульники, как это они добровольно делились с вами галетами, отдавали вашим детям свежие фрукты и овощи, предназначенные членам экипажа для предупреждения цинги? А те двое раненых в трюме, которые пострадали под Ла-Рошелью? Ваши друзья так и не решились осчастливить их своей дружбой, считая их «скверными». Они лишь позволили им стать своими сообщниками, — нависая над ней Пейрак буквально впился своими пылающими от гнева глазами в её расширившиеся от внезапно нахлынувшей паники зрачки. — Но отныне я намерен вести с ними диалог на понятном им языке. И начну я, пожалуй, с одной из моих любимых библейских заповедей: «Око за око, зуб за зуб». Анжелика, ошарашенная его отповедью, лишь молча смотрела на него, не отводя взгляда. Сначала блуждающий, как зыбкий огонёк свечи в погруженной во мрак комнате, он постепенно прояснялся и обретал обжигающий свет восходящего над морем дневного светила. Истина, безжалостная и неумолимая, открывалась ей, причиняя боль не меньшую, чем его жестокие упреки. «Я начинаю понимать, что мы никогда не сможем быть вместе. Он слишком изменился. Или же он всегда был таким, только я не осознавала этого». — Лучше бы вы никогда… — начала она, но тут же запнулась, заметив мимолётную судорогу боли, пробежавшую по его лицу. — Договаривайте, мадам, — он мгновенно собрался и стал непроницаемым, словно на его лице вновь была его неизменная кожаная маска. Он ещё помнил брошенную ею в сердцах подобную фразу, в которой она желала ему сгореть вместе со своим кораблём. — Я не люблю ничего незаконченного: ни дел, ни отношений, ни, тем более, фраз. Анжелика опустила голову. У нее уже не было сил думать о том, как найти выход из этой тупиковой ситуации — в стремительном вихре происходящего она почувствовала себя совершенно беспомощной. — Лучше бы вы никогда не спасали меня, месье Рескатор… — наконец тихо произнесла она, прежде чем их прервал громыхающий лоханью Эриксон.